– За три дня, – ответил Быструн с поклоном, – весь уморился.
– Я дам тебе две гривны, если за два дня доберёшься до словенского конца и скажешь на сотенном подворье, что Гуннар Скряга ищет нашей крови.
– За два дня никак не можно. К вечеру второго дня, может, доберусь, если погода не помешает.
– Три гривны, и выезжаешь сейчас! – в голосе Воислава звякнула сталь.
– Смилуйся, боярин, – бухнулся в снег Быструн, – три дня к вам изо всех сил ехал, изнемог до последнего. Дай хоть выспаться, не довезу весть-то, без сил упаду, замёрзну, волки меня загрызут!
– Ладно, – смягчился батька, – поешь со всеми и вон на санях поспишь. Когда уезжать будем, ты в свой путь отправишься, там уж не оплошай.
– Ой, спасибо, боярин, ой, спасибо, благодетель! – запричитал Быструн.
Данила глядел на него с жалостью, но в данной ситуации кто бы пожалел его самого. Он чувствовал, что вся история заварилась не без его участия. Не один нурман поднялся искать крови всей торговой партии.
Последующие действия были отработаны до автоматизма десятками раз повторений: свернуть лагерь, лечь на уложенные тюки, перехватить пару часов сна, если не в дозоре, проснуться ещё в сумерках, легко перекусить и снова в путь. Караван двинулся своей дорогой, а одинокий лыжник своей. Каждый из людей Путяты и Черняты пожелал ему удачи от всех богов, в которых верил. От него зависели жизни десятков людей. Воислав наказал Быструну говорить всем встретившимся ему караванам, что на заимке Завида может быть беда, по лесу нурманы шастают, которые купцов ищут. Возможно, благодаря этому помощь поспеет раньше.
Добрались до заимки быстро, главный охотник в округе, Завид… вполне себе оказался Завидом: пшеничные борода и волосы, шапка набекрень, полушубок, обтягивающий мускулистое тело. Он встречал гостей в воротах, приняв самодовольно-уверенную позу, прямо как Брюс Ли после того, как отделал японцев в их додзё. Только у словенского охотника были не нунчаки под мышкой, а висела на поясе вполне себе боевая секира.
Смотрел Завид по-доброму и заразительно улыбался гостям. Поздоровался с Путятой, Воиславом, Чернятой и его командиром охранников.
Оплот охотничьей партии производил солидное впечатление. Он был окружён крепким частоколом, который, кроме того, был полит водой, замёрзшей по зимнему времени. Данила где-то читал о таком, но думал, что это что-то типа: вылил пару вёдер на столбы частокола – и дело с концом, они станут скользкими, и никто по ним не заберётся. Молодцов понял, насколько ошибался, только увидев само сооружение, и тогда смог оценить всю простоту и гениальность идеи: частокол был полит водой не целиком, лёд намораживали где-то от середины ограды так, чтобы он превращался в своего рода вал, только более выпуклой формы – лёд же не песок, не осыпается. Из-за этого сизо-белого вала крепость охотников походила на огромный пузатый кувшин или вазу, широкую в середине и сужающуюся к горлышку. Задумка поражала не только красотой – поставить на такой ледяной вал лестницу не было никакой возможности, а забраться по нему без железных когтей было абсолютно нереально. А как карабкаться по льду, когда тебя обстреливают и швыряют со стены разные тяжёлые предметы, Данила не представлял.
Но взбираются же как-то, раз такие постройки берут штурмом. Или не берут. Данила вокруг поселений Новограда раньше не видел таких сооружений.
Проход в воротах, где стоял Завид, тоже был сделан с умом: от крепости к тракту был наморожен нехилой крутизны подъём, так что охранникам приходилось слезать с саней и помогать коням тащить их вверх. Спасибо, охотники подсобили – сбросили со стены верёвки, благодаря им смогли взобраться. Эх, русские дороги…
Воислав, оказавшись в заимке, и тут поступил по-честному. Ещё до того, как они исполнили ритуал гостеприимства, прямо признался, что у них на хвосте могут висеть сильно обиженные викинги. Причём на Путяту лично, так что если Завид не хочет иметь дело с воинами Севера, то ему достаточно сказать об этом и дать на сутки приют людям, а дальше они как-нибудь сами обойдутся. Завид же может запереть ворота и в случае надобности честно сказать подошедшим нурманам, куда направились путники.
На этом Завид остановил Воислава, сказал, что не бывало ещё такого, чтобы он отказывал гостям в убежище. И вообще, ловил он всяких северных разбойников в ловчие ямы, луками расстреливал, а то и вовсе дубинами забивал, как псов бешеных.
Клек и Шибрида при этих словах недоверчиво хмыкали, но достаточно тихо, чтобы услышал только Данила.
В общем, Завид предоставил свою заимку в полное распоряжение гостей, правда, тонко обмолвился, что всякая щедрость требует отдарка. Намекал на скидку, что ж, имел право.
Вместе с охотничьей партией Завида в тринадцать человек всего на заимке собралось почти семьдесят бойцов, способных держать лук или метнуть копьё. За крепким частоколом у них были все шансы сообща отбиться даже от хирда настоящих, проверенных в боях, викингов или удержать атаку сотни княжьих гридней.
Данила, пока воины обустраивались, а купцы рядились, не находил себе места. И дело даже не в том, что Улада могла ошибиться и все эти меры предосторожности окажутся лишними, – ведь Путята и так ехал к Завиду торговать. Если кого-то убьют из обережных, приказчиков или охотников смелого и гостеприимного Завида, в пролившейся крови будет виноват он, Данила! Ну в самом же деле, неужели из-за разбитых кубков и поцарапанной рожи Гуннар решил отомстить Путяте? А может, и из-за этого, много Данила знает викингов, чтобы делать выводы?
Клек и Шибрида наполовину северяне, они смелые, отчаянные парни, великолепные воины, но из-за пустяка не станут рисковать своей жизнью, только если от возможного риска намечается настоящая прибыль. А с другой стороны, если посчитают, что их честь задета, такое могут учудить – мало не покажется.
И всё-таки Молодцов чувствовал, что он причастен к разворачивавшимся событиям. Причастен – и всё тут! Даже пир с хмельной брагой не выветрил это чувство. Оставалось ждать вестей от высланных утром разведчиков.
Данила, как и остальные, ждал с тревогой их возвращения. Только Клек и Завид, весело болтавшие между собой, выглядели непринуждённо. Варяг и охотник сошлись друг с другом на почве похожих характеров, они устроили между собой соревнование, кто кого остроумнее заденет. Поскольку от грубых шуток и прямых намёков в силу обстоятельств приходилось воздерживаться, диалог получился весьма витиеватый и захватывающий. Оба соперника обладали острым умом и способностью к импровизации, каждый из воинов с удовольствием их послушал бы… но в других обстоятельствах.
– Думаешь, правда всё? – спросил Ждан, который, как обычно, находился рядом с Молодцовым.
– Ты о чём?
– То, что Уладка тебе написала?
– А я откуда знаю? – грубо ответил Данила. Ждан сделал вид, что не обратил внимания на тон, продолжил наблюдать за лесом. От такого поступка Даниле стало тошно ещё сильнее.
– Из-за меня это всё, – печально выдохнул он.
– Ты о чём, брат? – Ждан положил руку ему на плечо.
А что Данила мог ответить?
– Ну, сон этот, помнишь?
– Ты что, думаешь, беду накликал? – по-своему истолковал молчание друг. – От ты и вправду чудной! Это же боги с тобой говорили, знак тебе послали. А ежели бы не девка та теремная, где бы мы сейчас оказались? Посередь леса, беззащитные или хмельные после пира, на ногах не стояли б. Нурманы бы нас голыми руками взяли. А знаешь, что они с пленными делают? Так что по всему выходит, что мы должны благодарить тебя. Может, Воислав и одарит как, когда в Новоград вернёмся.
«Угу, конечно, – мрачно подумал Данила. – Но ведь Ждан прав отчасти. С чего я решил, что нурманы и варяги связаны? Из-за сна? Да мало ли что приснится. И спасибо тебе, Уладка. Вот кто действительно заслуживает награды!»
Время текло медленно, около десяти часов пополудни из леса на опушку выскочил лыжник. По тому, как он бежал, Данила понял: «Враг близко!»
