Данила, пока шёл разговор, дышал через раз, а Воислав спросил:
– А кто же этот охальник?
– У вас его кличут Даниил Молодец.
Клек и Ждан разом повернулись к Даниле.
– И что же за обиду он учинил Перуну? И как тебя зовут, брат? Моё имя тебе, полагаю, известно? – меж тем спросил батька.
– Известно, Воислав Игоревич. Зовут меня Ингельд Треск Стемидыч. А твой воин оскорбил Перуна тем, что сбежал с его Праздника, отказался биться перед богом. И это оскорбление можно смыть только кровью.
– Я знаю Даниила как храброго воина, но полгода назад он и вправду был не очень ловок с оружием. Биться с умелым воином ему и правда было бы не с руки, зарубили бы его – и не было бы в этом ни славы, ни доблести, ни доброй воинской пляски, которой можно порадовать Перуна. Ты можешь подождать полгода, пока Даниил станет настоящим воином, или я встану вместо своего воина. Уж нашей-то пляске Перун точно обрадуется.
– Нет, нам нужен только Даниил.
– Эй, если боишься, я встану за Молодца, – выкрикнул Шибрида.
– И я, – присоединился Скорохват.
– Перун должен получить Даниила Молодца, – безоговорочно крикнул Ингельд, после чего скрылся вместе с другими воинами в лесу.
Данила слушал весь этот разговор, раздумывал, потом грозно засопел и схватился за зубец частокола. Его остановила рука Клека.
– Ты куда это собрался?
– Пусти.
– Сядь, а то стрелу в рот словишь.
Ладонь Клека, вдруг ставшая тяжеленной, надавила на плечо, и Молодцов вынужден был подчиниться.
– А теперь ты мне спокойно обскажешь, что ты решил делать?
– Ты не слышал? Они все сюда пришли из-за меня!
Клек покачал головой.
– Знал я, что ты чудной, Даниил, но чтоб настолько!.. Кто за тобой пришёл? Гуннар Скряга со своим отрядом ублюдков, чудины, кто? Они пришли за нашими мехами и нашим серебром! Но взять это у нас мы не позволим! А ты хороший боец, Даниил, вскоре станешь ещё лучше. И ты нам сейчас нужен.
– Но ты ведь слышал: я оскорбил Перуна, а ты… варяг, – сказал Данила, глядя в сторону.
Клек переменился в лице.
– И что с того, что варяг? Что ж мне теперь, по слову лизоблюда кобыльего своего друга отдавать? Перун согнутые выи не любит, перебитые – другое дело. А если кто славы ищет и доблести, пусть найдёт себе достойного противника и покажет себя. Ты пока не готов, Даниил, но видишь: и я, и Скорохват, и батька предлагали биться за тебя перед Перуном, а Ингельд отказался. Какой же он после этого варяг? Так что ты не думай, а стой крепко, бейся вместе с нами – и будет тебе слава, почёт да гривны на шею.
Ждан, кивая, полностью подтвердил эти слова и в знак одобрения хлопнул Данилу по спине. Фу-ух… После слов Клека у него будто гора с плеч упала. С почти забытой лёгкостью Данила расправил плечи. Ну раз так… Теперь покажем этим ледащим сукам, что такое настоящее воинское братство!
– О чём разговариваете, други? – вдруг спросил Воислав.
– Да вот, наш Молодец решил в одиночку набежать на татей, я его почти отговорил.
– Воно чё! У тебя ещё будет возможность с ними сталью позвенеть.
– Да вряд ли, батька, не сунутся, кровью не захотят умыться. Если б сила за ними была, уже давно бы полезли.
– Полезут, Чернята от нас уйти хочет.
– ЧТО?!
– Что слышал. Не ори, ворон распугаешь.
– Он что, сдурел, это охвостье псовое, он не понимает, что Гуннар врёт, что с него кожу сдерут, руки-ноги переломают, глаза выбьют?
– Ты иди ему это и объясни, – зло бросил батька. – Он говорит, что Скряга поклялся и не станет его трогать, может, заплатит долю какую, их и отпустят.
– От ведь нефырь! И все с ним согласны?
– Нет, десяток ребят не хотят уходить, а другие вон тюки набивают.
– Плохо, при таком раскладе на нас наскочить могут, – грустно сказал Ждан.
– От полутора десятков мы сильно слабее не станем. У них большая часть чудины, только издали стрелы метать могут, а воинов матёрых больше двух десятков не наберётся. Оно, знаешь, когда котёл со смолой опрокидывается, смола не разбирает – кто гридень, а кто отрок, – рассудил Клек.
– Погубят Черняту. Всё равно, жаль его и людей, – не унимался Ждан.
– Своего ума другому не вставишь.
– Ну, будет вам слова на ветер бросать. Смотрите зорко, – приказал Воислав. – Я пойду ещё поговорю, может, образумлю олухов.
Батька спустился с заборола – так тут называли настил за частоколом, наподобие строительных лесов. Тройка бойцов опять замерла в наблюдении, но просто так смотреть было трудно, и Данила решил отвлечь напарников давно волновавшим его вопросом:
– А чего у Гуннара чудины забыли?
– Болтаешь много, – одёрнул Клек, но пояснил: – С Завидом у местного князька вроде какая-то обида. А так – им бы на кого наскочить, будучи на сильной стороне. Шавки. Уяснил? Теперь смотри куда положено.
Данила глянул, но не на лес, а во двор их маленькой крепости:
– О, Чернята идёт.
Клек покосился на купца и процедил что-то ругательное, кажется, по-скандинавски. Тот меж тем тоже поднялся на забороло, громким голосом, натренированным на вече, позвал Гуннара.
Викинг не замедлил явиться.
– Чего тебе, купец?
– Клянёшься ли ты, что пропустишь меня и моих людей, если мы поклянёмся, что не замешаны в обиде твоей?
– Я уже всё сказал, или ты глухой?
– Поклянись ещё раз, или мы останемся в крепости!
– Сколько вас?
– Полтора десятка.
– Хорошо, я пропущу вас, если вы тоже поклянётесь, что не пошлёте весть в Холмгород не раньше чем через три дня.
Чернята оглянулся на Воислава, стоявшего на подворье, тот демонстративно смотрел на серое тяжёлое небо над амбаром.
– Поклянусь, – ответил купец.
– А ещё заплатишь пошлину небольшую за проход свободный, – поставил ещё одно условие викинг, – мехом али серебром.
– Какую же пошлину?
– По три гривны с человека!
– Ох, не зря тебя Скрягой назвали, – возмутился Чернята. – Ну какие три гривны? Мы серебро всё распродали, мехов хороших не накупили, в долги влезли – и ногаты за человека отдать не сможем, разве что по паре беличьих шкурок.
– Ну и выдумщик ты, Чернята, чистый скоморох. Какие ногаты, когда у тебя в телегах соболя да куницы! Две с половиной гривны с тебя, и не меньше.
Викинг и купец торговались отчаянно. Как будто речь шла не о их жизнях, а об обыкновенном товаре. В итоге сошлись, что Черняка платит за себя и охранников по полгривны, а за челядь и приказчиков по четвертине. Переговоры заняли где-то часа два, но солнце висело ещё высоко, а нурманы с остальными разбойниками, видимо, решили потянуть до темноты.
– Хорошо, Гуннар, значит, я отдаю тебе выкуп, и ни ты, ни твои люди, ни воины, которых ты нанял или призвал посулом, ни те, кто пришёл искать мести, не тронут ни меня, ни моих людей, ни имущество наше и не будут никак утеснять или задерживать, а дадут нам полную свободу, куда бы мы ни поехали.
– Всё так, купец, договорились!
– Поклянись!
– Клянусь Одином и Тором и призываю всех, кто видит меня, в свидетели!
Викинг опять воздел меч к небу.
На частоколе вновь появился Воислав.
– Отойди, нурман, в лес и не показывайся, пока Чернята не выйдет на тракт, иначе договора не будет.
– Как скажешь, Воислав.
Телеги, набитые хламом, забаррикадировавшие ворота, откатили в сторону, створки приоткрыли нешироко, максимум на полметра. Чернята с людьми быстро проскользнули в щель и шустро побежали к тракту. Очень скоро они скрылись за поворотом дороги, многие провожали их завистливыми взглядами.
Но очень скоро из леса донёсся звон, крики, так продлилось с минуту – и всё стихло. А потом на опушку вытащили Черняту, уже голого, прибитого к наскоро сколоченному кресту.
– Ты же клялся! – вопросил Воислав, даже не с возмущением, а с какой-то грустью, будто спрашивал сына за очередную двойку.
– А я и не нарушил клятву, – ответил весело приплясывавший рядом викинг, – но мой брат Олли, – другой рыжебородый здоровяк рядом махнул приветственно топором, – ни в чём не клялся. Он подоспел сам, по своей воле, ну и… зашёл спор у них с купцом, сам видишь.
