Граждане писали в редакцию, и наиболее интересные истории публиковались в «Газетной поликлинике». Именно благодаря такой позиции редакции сейчас Юрий Никодимович Коковинов стоял на сцене, и под аплодисменты присутствующих Шнейдерман вручал ему премию победителя конкурса «За волю к жизни».
Четыре года назад упомянутый гражданин, устало бродивший вечером вокруг автобусной остановки в ожидании общественного транспорта, подошел к газетному киоску, протянул в окошко руку с зажатыми в кулаке десятью рублями и произнес: «Дайте что-нибудь». Ему дали белый воздушный шарик. «Мне почитать», — пояснил покупатель и стал обладателем несвежего номера газеты. Внимание Юрия Никодимовича привлекла «Газетная поликлиника», где рассказывалось о болезнях печени и выпадении матки. Вторая тема сразу же привлекла внимание, но как человек рассудительный, в возможности выпадения он засомневался: «Куда ж она выпадет-то, не голые же ходят?» Но как человек здравомыслящий, подумал: «Если только под душем стоять…» «Даже самая здоровая печень после семнадцати лет регулярного употребления дешевых крепленых красных вин поражается циррозом со стопроцентной потерей функций», — прочитал Коковинов и был потрясен. Дело в том, что пил Юрий Никодимович ежедневно в течение двадцати девяти лет именно недорогие крепленые красные вина. «Выходит, — пронеслось в сознании мужчины, — я двенадцать лишних лет пил, не имея, можно сказать, печени. И жив!»
Юрий Никодимович сообщил о своем случае в редакцию. Его историю и признали лучшей.
— Без печени жить нельзя — это вам не селезенка. А наш лауреат живет! Потому что его воля к жизни оказалась сильнее смерти! — произнес Шнейдерман, заглянув в шпаргалку, написанную накануне Петром Никаноровичем Восторгайло (тот сменил недавно скончавшегося Острогова-Гондурасского), и пожал руку победителю.
Следующую награду получил студент Философско-психиатрического института за опубликованную в газете статью, в которой автор доказывал неизбежность прихода коммунистов к власти во всем мире.
Состоялось вручение призов читателям, выигравшим другие номинации, после чего Шнейдерман пожелал всем призерам на всю жизнь оставаться с родной газетой и попросил освободить помещение.
— Родные из дома не гонят, — возмутился было Коковинов, но без микрофона его не услышали.
Когда посторонние покинули зал, Боб Иванович выступил с докладом. С подчеркнутой скромностью говорил об успехах и с безжалостной самокритикой о недостатках, то есть говорил с партийной прямотой. Последним должен был выступать Вараниев. Он сидел в президиуме, еще раз рассматривал конспект речи, составленный накануне, вносил небольшие поправки и уточнения. Вдруг из-за кулис его окликнул Макрицын:
— Виктор, срочно!
Вараниев передал текст доклада Шнейдерману, попросив зачитать, и скрылся за плотной, тяжелой тканью кулис.
* * *
Шестидесятилетие Ганьский скромно отмечал на лужайке рядом с рестораном подмосковного дома отдыха. За тремя вместе составленными столами удобно разместились десять человек во главе с именинником. Кроме Марины и ее сына, присутствовали пианист Тимофеев, Кемберлихин, поэт Залп, артист Театра классической драмы Тухов, главный редактор издательства «Ямб» Закатова, профессор-кардиолог Гисс и пожилая, но все еще в своем уме дама. Именинник подошел к старушке и обратился к гостям:
— Друзья, позвольте познакомить вас с необыкновенным человеком, милейшей женщиной Инной Владиславовной Нареченцевой. То, что ее представляет доктор наук, прежде всего заслуга самой Инны Владиславовны, моей школьной учительницы по химии. Открою вам один секрет: ко всему прочему, Инна Владиславовна — великолепная пианистка и знаток истории музыки.
Раздались аплодисменты. Первый тост произнес Кемберлихин:
— Я в третий раз присутствую на юбилее Аполлона Юрьевича. Дай Бог мне иметь возможность поздравить моего дорогого друга еще как минимум пять раз.
Гости выпили. Следующим поздравлял Тухов. Он отметил, что, имея честь быть знакомым с Аполлоном Юрьевичем без малого тридцать лет, всегда поражался присущей ему остроте мышления и совершенно невероятной интуиции. Артист пожелал ученому дожить до ста двадцати лет с этими качествами. Выпили. Мужчины, все без исключения, предпочитали водку. Марина и госпожа Закатова пили вино, а Инна Владиславовна от алкоголя воздерживалась.
После второго тоста за столом завязалась оживленная беседа: Кемберлихин и Марина дискутировали об истоках постимпрессионизма; Инна Владиславовна, пианист Тимофеев и артист Тухов обсуждали нашумевшую премьеру сезона — музыкальный спектакль «Вельветовая ночь» в театре Реалистической комедии, а остальные слушали оригинальные мысли редактора Закатовой о тенденциях в современной поэзии.
В этот момент Ганьский неожиданно побледнел, прижал руку к груди в области сердца и с широко открытыми глазами упал со стула. Сразу же все гости, за исключением Инны Владиславовны, подбежали к нему.
— Валидол! У кого есть валидол? — кричал математик.
Гисс склонился над Аполлоном Юрьевичем, расстегнул верхние пуговицы его рубашки и подложил под голову кожаный портфель Кемберлихина, стоявший возле стула Федора Федоровича, после чего спокойно отошел в сторону. Ганьский был в сознании, но казалось, что оно вот-вот покинет его.
— Федор, — еле слышно позвал он друга, — срочно звони Вараниеву. Номер в записной книжке. Она у Марины в сумке.
— Там нет его номера, — перелистав все страницы, сообщил Федор Федорович.
— Тогда звони Еврухерию. Передай ему для Вараниева, к кому обратиться насчет Велимира: четыреста девяносто девять — пятьсот тридцать восемь — двадцать се-е… — Ив этот момент веки Аполлона Юрьевича сомкнулись.
Кемберлихин побежал в дирекцию дома отдыха — там имелся телефон.
* * *
На торжественное собрание Макрицын не пошел, сославшись на головную боль и общее недомогание. На самом деле он чувствовал себя неплохо, но пребывал в скверном настроении. Причиной тому послужил неожиданный звонок Ангелины Павловны несколько дней назад. Экс-супруга сообщила, что выходит замуж за очень ревнивого человека, а потому просит никогда больше ей не звонить. Собственно говоря, сам факт предстоящего бракосочетания незабываемой Ангелины Павловны расстроил Еврухерия не слишком сильно, так как он был к этому готов: тонкий ценитель толстых женщин справедливо полагал, что на обладательницу такой аппетитной внешности желающие всегда найдутся. Счастливым женихом оказался восьмидесятишестилетний бывший главный бухгалтер московской фабрики грелок и велосипедных покрышек, фамилию которого Ангелина Павловна не назвала из соображений безопасности. На том бы и закончиться беседе, но к сожалению, женщины часто и без видимых причин не отказывают себе в удовольствии лишний раз испортить кровь своим бывшим «половинам».
— И он еще может! — ехидным голосом заявила Ангелина Павловна.
Еврухерий в расстроенных чувствах, даже не попрощавшись, положил трубку телефона и опустился на стул. Все последующие дни скверное настроение не покидало Макрицына. Вот и сегодня, отказавшись от завтрака и обеда, он лежал на кровати, размышляя о коварстве женщин, когда неожиданно раздался звонок Кемберлихина.
— Еврухерий, Ганьский скончался, — услышал ясновидящий дрожащий голос Федора Федоровича. — Перед смертью просил номер телефона Вараниеву передать. Пиши.
Кемберлихин назвал восемь цифр, после чего сообщил, что последние две Аполлон не успел сказать.
* * *
— Что случилось? — увидев бледное лицо и испуганные глаза Еврухерия, спросил председатель.
Ясновидящий молчал. Пытался что-то сказать, но не мог: губы его дрожали, рот хватал воздух, как у оказавшейся на берегу пойманной рыбы. Вараниев подскочил к нему, схватил за плечи, с силой встряхнул и заорал так, что делавший доклад Шнейдерман запнулся на середине предложения, а по залу прошелся гул. Дар речи частично вернулся к Еврухерию:
— Ганьский умер.
— Что?! Не может быть! Нет, этого не может быть! — повторил Виктор Валентинович, обхватив руками голову. — Кто тебе сообщил?
Макрицын рассказал все, как было.
— Кто тебе сказал, что он умер?
— Кемберлихин Федор Федорович. Друг.
И тут Виктор Валентинович осознал весь трагизм ситуации: ни имени, ни фамилии, ни телефона человека, которого Ганьский посвятил в тайну лечения. Он опустился на одиноко стоящую за кулисами скамейку и задумался.
Закончив выступление, Боб Иванович сразу же подошел к председателю, рядом с которым сидел ошарашенный известием Еврухерий.
Вараниев поднял голову:
— Боб, Ганьский умер. Друг его звонил. Ученый ему телефон врача для Велика диктовал, но не успел номер полностью назвать. У нас есть восемь цифр. Сейчас же езжай домой, садись и начинай звонить. Надо прозвонить девяносто девять номеров. От ноль один до девяносто девять. Дозвониться необходимо по всем без исключения номерам. Сколько займет времени, столько займет — день, два, три… Возьми Еврухерия в помощь. Как разговаривать — сам подумай. Не придумаешь ничего толкового — завтра вместе решать будем. А ты, — обратился он к Макрицыну, — узнай, когда хоронить будут. Надо пойти.
