Ганьский ответил после небольшой паузы:
— Видите ли, уважаемый Виктор Валентинович. Мы с вами знакомы более десяти лет, но отношения наши далеки от доверительных. Я бы назвал их ровными и, если хотите, деликатными. В какой степени я могу вам доверять?
— Вы можете мне доверять полностью! — убежденно заявил Вараниев.
— Извините, Виктор Валентинович, но полностью не могу. Ваша попытка обмануть меня, в том числе с выплатой гонорара, внесла очень большие коррективы в степень моего доверия вам. Конечно же историю про сестру, ее мужа и погибшего ребенка, придуманную вами, я сразу воспринял с большой долей скептицизма. Потом мои сомнения подтвердились. Как видите, я с вами откровенен. На этой волне мне хотелось бы получить ответ на пару вопросов: зачем вам понадобился искусственно созданный ребенок, для чего вам копия большевистского негодяя и как вам удалось раздобыть его ткань? Я очень надеюсь получить от вас исчерпывающий ответ, который станет ключом к нашему взаимному доверию. Со своей стороны, даю полные гарантии сохранения вашей тайны. Более того, я готов сделать первый шаг навстречу вам, возвращаясь к чудесной новости, о которой упоминал…
Вараниев напрягся, сосредоточенно всматриваясь в глаза ученого.
— Хочу обрадовать вас: есть веские основания надеяться, что в недалеком будущем мною будет создан препарат, одной инъекции которого окажется достаточно, чтобы страдающие «синдромом попугая» смогли навсегда забыть о недуге.
— Когда? — чуть было не закричал Виктор Валентинович.
— При благоприятном стечении обстоятельств лет через пять-семь, — уточнил Ганьский.
— Так долго ждать… — с заметной долей разочарования произнес председатель.
— В мире науки свое представление о времени, — улыбнулся ученый.
— Кстати, о времени! — переключился на другую важную тему Вараниев. — Согласитесь, все мы под Богом ходим и не знаем, что завтра случится…
— Вы можете не сомневаться, — перебил Ганьский, — в случае моей кончины, к слову, совсем не ожидаемой в ближайшие дни, есть человек, который продолжит курс лечения. И все же, в чем причина вашего желания получить искусственно созданную копию Лемина? Не побоюсь признаться: знал бы ваши истинные намерения — ни при каких обстоятельствах не согласился бы!
— Не могу ответить конкретно, но поверьте — намерения самые благие. Вы, Аполлон Юрьевич, не знаете, какое великое дело сделали, пусть и за деньги, — многозначительно добавил председатель.
— Премного благодарен за прямоту. Но категорически не согласен с вашим мнением. Материальный аспект предприятия сыграл, конечно, не последнюю роль, но, смею вас уверить, далеко и не первую. Если вам интересно, поясню: решающее значение для меня имел чисто научный интерес: я давно хотел получить практическое доказательство моим многолетним исследованиям в биохимии хромосом. Кроме того, я получил возможность доказать выводы другого своего теоретического труда. Еще один вопрос: неужели вы действительно считаете, что деньги ученым противопоказаны, что результаты долгих и зачастую крайне утомительных, требующих самопожертвования научных изысканий их авторы не могут продавать?
— Моя позиция такова: ученые получают зарплату от государства. Это и есть материальная компенсация их труда, — отчеканил Вараниев.
Ганьский от неожиданности резко вскинул голову:
— Потрясающий ответ! То жалкое пособие, которое государство нерегулярно выплачивает ученым, вы называете достойной компенсацией их умственной деятельности?
— Некоторым можно платить зарплату и немного выше, — развил свою мысль председатель партии, — но необходимо сократить общее количество деятелей науки раз в пятнадцать-двадцать. А то расплодилась прорва ненужных ученых, которые вроде что-то изучают, а результатов не видно. Потому и не видно, что вовсе не изучают ничего! Делают вид, будто что-то там исследуют, а сами друг у друга диссертации переписывают. Чего бы им еще по библиотекам сидеть? Если ты ученый, иди и изучай. Получил результат — пиши кандидатскую. Не получил, скажем, года за три, — уходи из науки. Так нет, не уходят, всякие пути ищут, чтобы степень получить. Вот я знал одного, который так и зарабатывал — каждый месяц под заказ кандидатскую кропал.
— И сейчас тоже? — уточнил Аполлон Юрьевич.
— Черт его знает, я с ним контактов больше не имею. Немца какого-то в родне нашел, то ли прабабку, то ли прадеда, в Германию уехал.
— Тоже неплохо, — резюмировал Ганьский.
— Да что ж тут хорошего? — неожиданно резко среагировал председатель. — Здесь, получается, задарма образование получил, а там деньги гребет?
Ученый встал с кресла и, усмехнувшись, заметил:
— Замечательно, Виктор Валентинович! Вы почти повторили мои слова. Одно маленькое, но важное уточнение: не гребет, а зарабатывает.
— Не помню я, чтобы вы то же самое говорили.
— Не дословно конечно же, но по сути: будь у ученых соразмерное труду жалованье, вряд ли бы они массово в Германию или за океан ехали.
— А, вот вы о чем… Категорически не согласен! — возразил председатель. — Все должно идти по порядку. Родился ребенок, подрос, пошел в школу и закончил ее — раз. Поступил в институт, отучился — два. Три: есть мозги, открыл что-нибудь — пиши диссертацию. Защитился — работай в институте, занимайся наукой. Сделал еще какое-нибудь открытие важное, стал известным, уважаемым — четыре. Тогда и платить больше будут. А то сейчас как хотят — сразу им большие деньги подавай. Но ведь не может человек сначала институт закончить, а потом начальную школу! Все приходит одно за другим, по порядку. Как дни недели: за средой — четверг, за четвергом — пятница, за пятницей — суббота…
Ганьский пристально посмотрел собеседнику в глаза. И вдруг обронил:
— Вы ошибаетесь, не всегда после пятницы наступает суббота.
Прибежавший из кухни Велик, успешно расправившийся с овсяным печеньем, кинулся к Виктору Валентиновичу со словами: «Я все съел, пойдем!»
— А «спасибо» ты сказал? — спросил председатель.
— Там мало было, — не страдая от излишней деликатности, ответил ребенок.
— Все равно надо сказать «спасибо», — настаивал Вараниев.
— А то в следующий раз не дадут? — не сдавался Велик. И не дожидаясь ответа, воскликнул: — Аполлон, спасибо за печенье!
Велик всегда называл Ганьского Аполлоном, на что получил его разрешение.
В Москве шло торжественное собрание, посвященное юбилею газеты «Красный человек» — печатного органа партии «Мак. Лем. иЧ.». Десять лет назад газету организовал Вараниев. Все эти годы пост главного редактора по совместительству занимал Шнейдерман. Боб Иванович оказался прекрасным организатором и тончайшим знатоком потребностей обывателя. На четырех листах выходящего дважды в неделю печатного органа коммунистов граждане всегда находили материалы для души.
На первой странице, сразу же под портретом Велимира Ильича Лемина, стоявшего почему-то с кустом крапивы в левой руке, располагалась чрезвычайно популярная рубрика «Семейные драмы и разводы». В издании неизменно присутствовал огромный кроссворд. Правильные ответы были спрятаны на двух предпоследних страницах в статьях о теории и истории коммунизма — приходилось читать. Подробно освещались состояние погоды и происшествия; было много рекламы и объявлений. Всегда находилось место для астрологического прогноза; присутствовали обожаемые читателями рубрики «Курс научного гадания» и «Привороты, отвороты, снятие порчи, изменение русла жизни — практические занятия».
В «подвале» средней страницы на постоянную прописку оформилась «Газетная поликлиника», помогавшая сотням тысяч добропорядочных граждан, склонных к мнительности, находить у себя целые букеты болезней, в том числе редких и редчайших. За десять лет, к примеру, миллионы граждан обоих полов, разных возрастов и вероисповеданий узнали, что страдают бессимптомной формой гипертонической болезни. Причем народ массово открывал для себя суровую правду, столь подло скрываемую терапевтами, не желающими портить показатели профилактической работы и заболеваемости на вверенных им участках.
Вторую строку в списке лидеров прочно занимали проблемы сердца — без болей, одышек, тахи— и брадикардий, как, собственно, и без каких бы то ни было иных проявлений. Следом, вопреки всем прогнозам, совершенно неожиданно оказалась чесотка: чесали с разной частотой и разные участки. Продаваемые в аптеках без рецептов и по рецептам втирания не помогали — господствовала версия о неизвестном возбудителе, невосприимчивом к отраве. Бесчисленные визиты читателей к дерматологам заканчивались преимущественно тем, что эскулапы диагноз не подтверждали. Большинство заболевших чесали голову; меньшинство, в основном молодежь, следующую по значимости волосистую часть тела. Остальным, у кого чесалось под мышками, великолепно помогало обычное туалетное мыло.
