Водка видно стояла до этого в морозильнике, потому как была тягучей, будто желе.
В этот раз он молча чокнулся и выпил. Глаза его на секунду заволокло какой-то поволокой.
— Мысли… мысли… — тихо повторил он. — Наши мысли тянутся куда-то к цели по одной линии, среди потемок, и, ничего не осветив, не прояснив ночи, исчезают где-то… где-то там… Все мы в разладе сами с собой… Я много лет создаю подобные «программы». И мне это нравится. И нравилось раньше… тогда, когда я сам был подопытным кроликом…
— А я знаю, кто вы! — вдруг заявила Маша.
— Не сомневаюсь. Однако прошлое лучше оставить таким, какое оно есть. Пусть в памяти людей я останусь тем, кем был.
— А сейчас? Неужели роль Баюна вас больше устраивает, Антон Павлович?
— Каждому своё. Закон воздаяния, — улыбнулся тот. — Надо быть всегда осторожным со своими желаниями…
— Где ж вы живете? У Лукоморья?
Баюн рассмеялся. Смех его был чистым, даже озорным. Маша даже позавидовала. Она уже давно так не могла смеяться.
— Нет. Там, может, жил прежний Баюн. Ну да ладно. Оставим мою персону в покое. Поговорим о вас, Мария.
— Хорошо, — кивнула та головой.
— Вы в шахматы играете?
— Нет.
— Ну а хотя бы принцип игры знаете?
— В общих чертах.
— Ладненько. Не это главное. — Баюн снова разлил водку. — Там есть такое понятие, как «поле превращения». Когда пешка достигает самой последней клетки, она должна быть заменена на какую-то из фигур. Обычно её «превращают» в самую сильную фигуру — в ферзя. Вижу в ваших глазах непонимание. Сейчас постараюсь прояснить.
Баюн встал и прошелся взад-вперед.
— Все фигуры, в том числе и пешки, выполняют на шахматном поле свои задачи. Смысл всех их действий сводится к одному: победить противника другого цвета, либо поставив ему мат, либо заставив его сдаться. В некотором роде, все эти фигуры являются носителями воли игрока. И чем выше ранг фигуры, тем ближе она к игроку. Если еще более упростить, то все они «воплощения» этого игрока.
— Аватары?
— Ну… да… Пусть будут аватары. И «поле превращения» — это в некотором роде «просветление».
— Хорошо. Здесь вроде бы понятно. Но зачем мне это все?
— Зачем?
Баюн сел и сделал еще один глоток.
— Андрей стал одним, так сказать, из «ферзей».
— И что?
— Боюсь, что вы с ним имеете разные «цвета».
Маша некоторое время, молча, смотрела на Баюна.
— Почему… почему вы так решили? — голос ее сел.
— Так сложилась эта Игра.
— И что это все значит?
— К сожалению, это все должно закончиться печально. Так, по крайней мере, говорят прогнозы.
— На что вы намекаете?
— По законам жанра: ружье, висящее на стене, в последнем акте должно выстрелить… Я не говорю о том, что опасность грозит от самого Андрея, хотя подобное не исключаю, однако…
— Да вы в своем уме! Андрей не такой! Вы его совершенно не знаете!
— Ни одна из фигур не живет своей жизнью. К сожалению. Так или иначе, Андрей станет тем, кем пожелает Игрок. Думаешь, в моё время было иначе? Или мне не хотелось жить по-иному?
— И кто он, этот ваш злобный бессердечный игрок? Бог? Какой-то абсолютно аморальный тип! — Маша почувствовала, что в голове у неё начинают плыть мысли от водки.
Баюн не ответил. Он как-то печально посмотрел на Машу и вздохнул. А она не хотела верить в происходящее.
Выждав какую-то паузу, Баюн грустно проговорил:
— Помнишь, как там у старика Чехова: «Люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье, и разбиваются их жизни…»
— Понимаешь, — продолжал он, — окружающим людям жизнь кажется пресной. Никто не говорит умных слов, все больше какие-то глупости и пустые речи. И все больше едят да пьют. Волочатся туда-сюда. Нет драматизма… Для Игрока все выглядит по-другому. «Быт» у него как бы общая канва. На фоне которой творятся вселенские «чудеса», которых мы же совершенно не видим. И пока люди живут своими проблемами, он ведет свои «фигуры» либо к победе, либо к поражению…
Баюн вздохнул:
— Вот это настоящий Драматург! — не понятно о ком сказал он.
В воздухе повисла какая-то недосказанность.
Баюн вдруг замахал головой, словно развеивал дым.
— Пейте! — снова приказал он, вставая. — Кстати, у вас соль дома кончилась.
С этими словами он бросил Маше тот пакетик с йодированной солью, какую просил приобрести в супермаркете…
Маша закончила убирать в доме. Она устало присела на стул и подперла голову руками. В такие минуты в перерывах между делами, она снова окуналась в апатичное состояние. Из глаз медленно текли горькие слезы, попадая часто на губы и оставляя там вкус одиночества и безысходности.
День стоял погожий. Весна буйно раскинулась по городу, заставляя расцветать кусты и деревья.
Маша подошла к подоконнику и оперлась на него. В памяти пролетали отрывки детства и душу снова начинали ласкать беззаботность и радость юных лет.
Если мерить годами — то, как же это было давно! Неужели так и жизнь проходит?
Маша в который раз ощутила, как та вытекает из нее, словно песок в часах. Не так уж и много остается его в верхней части.
От этих мыслей ее оторвал чей-то настойчивый взгляд.
Маша повернулась на причину этого взгляда: на той стороне тротуара стоял Андрей. Он смотрел немигающим взглядом.
Поначалу Маша подумал, что это видение. Но и спустя минуту Андрей продолжал стоять на тротуаре.
Первым желанием было броситься к нему. Но, присмотревшись, Маша ощутила легкий холодок страха, пробежавшего между лопаток.
Лицо его не выражало никаких эмоций, никаких мыслей.
Сразу вспомнились все события этого полугодия: как Андрей вышел однажды на работу и пропал без вести; как его нашли где-то в городе и увезли в психушку; как он исчез оттуда и снова он пропал без вести. Сколько слухов и досужих сплетен приходилось слушать. А теперь, глядя на Андрея, Маша вдруг подумала, что не все они были такими досужими.
Маша осторожно попятилась назад. Спрятавшись от взгляда Андрея в соседней комнате, она судорожно пыталась сообразить, что ей делать.
— Здравствуй! — звук голоса показался резким, как удар хлыста.
Маша испугано ойкнула и отскочила в угол.
— З-здравствуй, — заикаясь, проговорила она.
Андрей огляделся и присел на диван. Он принюхался и вдруг улыбнулся.
— Пирожки с творогом и изюмом, — определил он.
— Ага.
Улыбка у Андрея была еще страшнее, чем безэмоциональная маска на лице.
Ситуация выглядела как-то абсолютно нереально. Маша, огляделась по сторонам, пытаясь понять: быть может, она спит?
— Хочешь есть? — тихо спросила она.
— Хочу, — снова улыбнулся Андрей.
Они прошли на кухню.
Привычные действия вернули Машу к действительности. Она наконец-то собралась, и решительно спросила:
— Где ты пропадал?
— Ты меня сперва напои, накорми, а потом о деле пытай, — Андрей присел на свое место в углу и откинулся на спинку диванчика.
— Я тебе Баба Яга, что ли? — обиделась Маша.
Андрей громко расхохотался.
— Как знать!
Что его так веселило? Маша поставила на стол миску с пирогами и полезла в холодильник за сметаной.
Где-то подспудно в глубине сознания она отметила, что давно не пекла пирогов. А сегодня, вдруг так захотелось. (Кстати, Баюн был прав — в доме абсолютно не было соли.)
«Будто почувствовала, что кто-то придет в гсоти», — поймала себя на подобном выводе Маша.
Андрей ел жадно, будто триста лет голодал.
Маша меж тем его разглядывала: чистая одежда (правда не его, какая-то «не наша» — именно это сравнение пришло в голову), выбрит, ухожен, словно из салона красоты. Будто не пропадал нигде, а только из ванной вышел.
Андрей это заметил и даже на секунду перестал есть.
— Что? — с улыбкой спросил он.
— Да ничего, — пожала плечами жена. — Просто давно тебя не видела… А ты вот так заявился. Ни здрасьте тебе, ни до свидания. Даже не говоришь, где пропадал.
— Дай поесть… Приобщиться, так сказать, к миру «живых».
Маша опешила. Сразу вспомнились слова Баюна про край Вечной Охоты.
Да, Андрей сильно изменился.
«А, может, он и не Андрей вовсе!» — ее вдруг передернуло от мысли. Незаметно перекрестив фигуру мужу, она прочитала про себя пару предложений из «Отче наш».
Андрей чем больше ел, тем «человечнее» ставал. Маша не могла никак рационально объяснить метаморфозы, но инстинктивно чувствовала, что Андрей «возвращается».
— Налей-ка чая, — откинулся муж назад, отодвигая миску с почти полностью съеденными пирогами.
Маша встала и принялась за приготовление напитка. Едва обернувшись, она увидела Андрея куняющим за столом.
Сердце сжалось от такой картины.
«Господи! Дай нам счастья! — Маша отвернулась от Андрея, чтоб он не видел одолевающих ее эмоций. — Что тебе стоит? Верни его мне…»
