— Должно быть, очень щедрый человек.
— Не то слово! А какой скромный! Можно подумать, что не я, а он пришел ко мне с просьбой, и я оказываю услугу. Я вспомнил те строки, в которых говорится, как сердце вдовы запело от счастья, так вот, благодаря ему мое сердце сейчас поет. Клянусь вам! Вы не хотите ко мне зайти?
— Нет, спасибо, мистер Сперлинг. Я пойду домой, нужно над новой картиной поработать. Это будет пятифутовое полотно… «Прибытие римлян в Кент» [102]. Хочу еще раз попробовать на выставку Академии пробиться. До свидания.
Он приподнял берет и пошел дальше по дороге, а священник свернул на тропинку, ведущую к его дому.
Большую комнату на верхнем этаже «Элмдина» в свое время Роберт Макинтайр превратил в студию. Туда он и направился после обеда. Молодой художник был рад, что у него имеется собственный уголок, потому что отец только и вспоминал о долгах да счетах, а Лора, после того как оборвалась последняя нить, связывающая ее с Тэмфилдом, сделалась раздражительной и сварливой. В большой студии, без обоев на стенах, без ковра на полу, почти не было мебели, но в камине горел яркий огонь, а два больших окна давали достаточно света. Посреди комнаты стоял мольберт с укрепленным на нем холстом на подрамнике. У стен разместились две предыдущие работы: «Убийство Фомы Кентерберийского» [103] и «Подписание Великой хартии вольностей». Роберт питал слабость к монументальным сюжетам и любил размах. Если даже амбиции молодого живописца и превосходили его талант, он искренне любил свое ремесло и был наделен трудолюбием, которое не могли подорвать неудачи, а это именно те качества, которые необходимы художнику для успеха. Дважды его полотна отправлялись в город и дважды возвращались обратно, пока следы этих путешествий не начали проявляться на их красивых золоченых рамах, расходы на которые в свое время нанесли серьезный удар по его кошельку. И все же, несмотря на их гнетущее присутствие, Роберт взялся за новую работу со всем воодушевлением, которое может внушить вера в успех.
Однако в тот день ему не работалось.
Напрасно он набрасывал фон и прорисовывал длинные плавные контуры римских галер. Что бы он ни делал, мысли его отвлекались от работы и возвращались к давешнему разговору с приходским священником. Воображение Роберта захватил тот странный человек, который живет один в окружении толпы слуг, но наделен такой силой, которая позволила ему лишь росчерком пера превратить печаль в радость и изменить состояние целого прихода. Ему вспомнилось происшествие с пятидесятифунтовой купюрой. Наверняка именно Рафлза Хоу повстречал Гектор Сперлинг. В одном приходе просто не могло оказаться двух людей, которые посчитали бы столь крупную сумму настолько незначительной, что ее запросто можно отдать первому встречному за оказание пустяковой помощи. Ну конечно, это он! И деньги хранятся у его сестры с указанием вернуть их владельцу, если таковой сыщется. Он отбросил палитру и, спустившись в гостиную, поведал Лоре и отцу об утреннем разговоре со священником и о своей уверенности в том, что именно этого человека разыс кивает Гектор.
— Что же это, Лора! — удивился старший Макинтайр. — Почему я ничего об этом не знаю? Что женщины смыслят в деньгах или делах? Отдай банкноту мне, и я освобожу тебя от ответственности. Я все возьму на себя.
— Не могу, папа, — решительно сказала Лора. — Я ее не отдам никому.
— Куда катится этот мир? — воскликнул старик, воздев тощие руки. — Ты с каждым днем становишься все непочтительнее, Лора. Эти деньги могут принести пользу… Понимаешь ты, пользу! Они могут стать той основой, на которой возродится мое дело. Я могу пустить их в оборот, Лора, и заплатить тебе за услугу… скажем, четыре или даже четыре с половиной фунта. К тому же потом ты сможешь получить их обратно в любой день. Если тебе нужны гарантии, пожалуйста! Я могу… Ну, хотя бы… Могу дать тебе слово чести. — Это совершенно невозможно, папа, — ровным голосом ответила дочь. — Эти деньги не мои. Гектор попросил меня стать его банкиром. Он так и сказал. Я не имею права одалживать их кому бы то ни было. Что касается твоего рассказа, Роберт, я не знаю, прав ты или ошибаешься, но в любом случае ни мистеру Рафлзу, ни кому-либо другому я не могу отдать деньги без указания самого Гектора.
— Правильно, не стоит их отдавать мистеру Рафлзу Хоу, — воскликнул старший Макинтайр, часто кивая в знак одобрения. — Они должны оставаться в семье. Я вам сказал, а как поступать, решайте сами.
Роберт взял свой берет и направился к выходу, чтобы не слушать препирательства отца и сестры, угрожавших вылиться в очередную ссору. Его возвышенная художественная натура восставала против этих жалких, мелочных споров, поэтому он решил выйти на свежий воздух и широкий простор, чтобы успокоить потревоженные чувства. Сребролюбие не входило в число его недостатков, поэтому вечное брюзжание отца о деньгах давно наполнило его отвращением и ненавистью к этой теме.
Роберт неспешным шагом поднимался на холм по любимой тропинке, его мысли занимали то римское вторжение, то загадочный миллионер, когда взгляд неожиданно упал на высокого худого мужчину, который стоял впереди на дороге с трубкой в зубах и пытался одной рукой зажечь спичку, второй прикрывая ее своим кепи. Братство, существующее между курильщиками, стирает все социальные границы и условности, поэтому Роберт остановился и протянул незнакомцу коробок не гаснущих на ветру спичек.
— Огоньку? — сказал я.
— Спасибо. — Мужчина взял спичку, чиркнул и наклонился, чтобы раскурить трубку. У него было бледное худое лицо, короткая клочковатая борода, очень тонкий крючковатый нос и густые волевые брови, которые почти срастались над переносицей. Должно быть, какой-то прораб, возможно, один из тех, кто работал над новым домом. Это был шанс получить из первых рук информацию о том, что его интересовало. Роберт подождал, пока мужчина раскурит трубку, и дальше они пошли рядом.
— Вы к Новому Дому направляетесь? — спросил он.
— Да.
Голос мужчины был неприветлив, держался он замкнуто.
— Наверное, работали на стройке?
— Да, приложил руку.
— Я слышал, внутри это просто чудесное место. В деревне только об этом и разговоров. Что, там действительно так красиво, как говорят?
— Не знаю. Я не слышал, что говорят.
Ответы его явно не располагали к дружественной беседе, Роберту даже показалось, что он пару раз подозрительно покосился на него своими внимательными серыми глазами. Впрочем, если этот человек так осторожен и скрытен, это тем более говорит о том, что от него можно узнать что-то интересное. Нужно только найти способ это выведать.
— Вот он! — заметил Роберт, когда они вышли на вершину холма, и снова окинул взглядом уже знакомую картину. — Великолепное здание, хотя я все равно предпочел бы жить в своей маленькой коробке в деревне.
Рабочий хмуро пыхнул трубкой.
— Стало быть, деньги вы не очень жалуете? — спросил он.
— Не очень. Я за богатством не гонюсь, мне хватает и того, что я имею. Конечно, я бы хотел, чтобы мои картины продавались. Жить-то за что-то надо! Но о большем я не прошу. Я думаю, что мне, бедному художнику, да и вам, простому человеку, которому приходится самому зарабатывать себе на хлеб, жизнь доставляет намного больше счастья, чем владельцу этого роскошного дворца.
— Это вы точно заметили, — примирительно произнес незнакомый мужчина.
Затронутая тема оживила Роберта.
— Искусство само по себе является наградой. Разве могут сравниться низменные удовольствия, которые можно купить за деньги, с тем всепоглощающим ощущением удовлетворения, которое чувствуешь, когда создаешь нечто новое, нечто прекрасное, когда ты своей рукой переносишь на холст свет солнца, который видишь вокруг. Искусство приносит мне счастье, и богатство мне не нужно. Без искусства я бы оказался в полной пустоте, которую не заполнили бы никакие деньги. Не знаю, зачем я вам все это рассказываю…
