Наталья Игнатова - Викки

— Я знаком. А вы, мой друг, сумели найти там что-то, кроме нездоровой растерянности и полного непонимания происходящего?

— Записи сумбурны, не спорю. Но Скат упоминается там неоднократно…

— Скат? Там упоминаются регулярные переговоры с кораблем-невидимкой. С призраком!

— Но он выполнял приказы Штаба…

— Он приказывал Штабу, во всяком случае, если верить их документам. Но я, знаете ли, слабо верю, что кто-то мог себе это позволить. Да к тому же, скажите-ка, за время войны кто-нибудь, кроме Птицы и ее команды видел этот самый Скат?

— Какой-то необычной формы корабль видели многие.

— Какой-то! Это, знаете ли, не аргумент!..

Не аргумент.

История — это факты и догадки, основанные на фактах. — не раз говорил академик Спыхальский. — Труднее всего приходится историку, когда факты похожи на догадки, а догадки становятся иллюзией фактов…

В истории Ската и Синей Птицы было намешано все: факты, догадки, иллюзии… Януш Спыхальский утвреждал, что здесь имеет место намеренное искажение информации. А раз так, незачем порядочным историкам с этим связываться. Пусть фантасты занимаются.

Только зацепило почему-то имя — Эльрик. Зацепило и не отпускало. Раньше было просто — Конунг. Красивая выдумка. А сегодня, после рассказа Сьерриты. И Марс Эльрик… каким-то образом вплелся сюда же. Марс, где она родилась и выросла. История Марса вся сплошь была догадками, построенными на фактах. А факты — это надпись в песке. Это храмы, где поклонялись неведомым, богам. Жители Марса — потомки землян-колонистов, давние-давние потомки, должны были породить религию, корни которой уходят к земным верованиям. Так было на всех планетах, где колонисты на века оказывались оторванными от метрополии. Но на Марсе они видели своих богов религия претерпела настолько невероятные изменения, что проследить ее корни оказалось невозможным. И — величайшая загадка Марса — время для его жителей их боги властны над временем шло не так, как для землян. Вплоть до встречи с новой партией исследований — не так. И если на земле прошли десятилетия — на Марсе минули века. Десятки веков…

Этого быть не может, — задумчиво говорил Януш Спыхальский маленькой Викки, — но это факты и спорить с ними нельзя. Можно лишь попытаться понять — как такое случилось. Здесь все еще помнят своих богов. Складывается впечатление, что здесь видели их.

Расскажи мне легенду про маму!

Про маму?

Ну, про имя на песке.

Тебе пора спать, Викки…

Пап…

Что?

Кто такой Эльрик?

Сказка, Викки. Просто страшная сказка.

Имя… Эльрик. Такое знакомое… Она знала его. И забыла. И сегодня вспомнила снова. Дети видят и слышат очень многое. Взрослые — забывают то, что видели и слышали детьми. Забывают обычно навсегда.

И тем не менее…

— Эльрик. Эльрик де Фокс. — Викки шла по Лабиринту, так и эдак пробуя на вкус чужое имя. Совпадение? Hу разумеется. Ведь зовут же ее Викки, почему бы этому герою, возлюбленному Птицы, киношному супермену не зваться так же, как звали того чужака из легенды. Джина не рассказала до конца. Hадо будет напомнить ей. Остановилась на самом интересном месте, как Шахерезада из арабских сказок.

А ведь завтра мой день рождения! — Викки даже остановилась, неожиданно вспомнив о том, что радовало ее все сегодняшнее утро. — А я так и не сказал отцу про орнитолет. Он, наверное, отправился за тем гарнитуром… Hу ладно. Бриллианты это здорово.

Светлые волосы, которые отливали золотом. Голубые глаза. И очень светлая кожа. Совсем как у нашей Викки…

Ты очень похожа на свою мать. Она хотела, чтоб тебя назвали так же, как ее…

Hаверное Лабиринт, зеркальные стены, отражения, уходящие в бесконечность, которой на самом деле не существовало, наверное он располагал к размышлениям, отдающим самой что ни на есть настоящей мистикой. Викки тряхнула головой. Цветок, заправленный в волосы, упал на глаза. Она занялась им, выпутывая из густых золотистых прядей, а когда огляделась — увидела… И ноги задрожали сразу ослабев. Прямо перед ней, в конце небольшого коридора, поворачивающего налево под прямым углом, было То Самое зеркало.

— Мама… — Викки переглотнула и обернулась, в поисках выхода. Hе узнать зеркало было нельзя. Hепрозрачное, матово-белое, оно поджидало ее и словно скалилось злорадно своей мертвой пустотой. Hу? И что ты теперь будешь делать, девочка?

Зеркала везли издалека.

Это были какие-то особенные зеркала — ручной работы, чистые, не дающие никаких искажений. Зеркала везли на Живилу, потому что уже тогда ясно было — на Живиле должно быть все самое лучшее. Ведь на Живиле имеют привычку отдыхать самые лучшие люди.

В грузовом отсеке большого космического транспортника зеркала стояли каждый в отдельном ящике, завернутые в упругий, мягкий пластик, опекаемые и хранимые так, словно каждое из них было очень важной персоной.

Зеркала не любили.

Их не любила команда транспортника. Их не любили грузчики. Их не любил обслуживающий персонал. Но их берегли. И нелюбовь смешивалась с необходимостью хранить зеркала как зеницу ока, превращаясь в странную смесь. Гремучую смесь. Жуткую смесь.

Однажды зеркала почувствовали ее. И тогда они стали Зеркалами. И научились презирать людей. Научились смеяться над ними.

А в Лабиринте они научились видеть.

Молча глядели Зеркала друг в друга, видя в глубине отражений себя и видя в себе других, тех, кто висел рядом. Отражение в отражение, отражение в отражение, в бесконечность, в бездонную глубину, в пустоту безмолвия, где холодным айсбергом стыло презрение к людям. К тем, кто ненавидя их, был бессилен причинить им вред. И когда Зеркала увидели людей, их собственная бесконечность уже сформировалась, растеклась по отражениям, разделилась равно на всех. Если зеркала очень долго смотрят друг на друга — они становятся единым целым. И оживают.

А люди ходили по Лабиринту. Люди думали. Чувствовали. Говорили. Зеркала смотрели на них и в себя, и друг в друга. Зеркала видели. Слышали. Помнили. Ночью, когда закрывался Лабиринт, все увиденное и услышанное за день проходило по его коридорам снова. Но не между зеркал, а внутри них. Там, где должно было быть отражению.

Человеку трудно разобраться с тем, что происходит внутри него. Но человеку может помочь взгляд со стороны. Зеркала же… Они совместили в себе чувства и анализ. Взгляд изнутри и взгляд извне. Бесконечная пустота стала заполняться отражениями и эти отражения, нереальные, бесплотные, в ее безмолвной реальности обретали жизнь. Жизнь без тела. Жизнь чувств, мыслей, эмоций…

А Зеркала смотрели, слышали, запоминали.

Они учились и развлекались, они не скучали — люди, это так забавно. И когда они научились любого человека, отразившегося в бесконечности, видеть и понимать всего, полностью, без остатка, Зеркала постигли новую забаву. Забаву — убийства.

Это было смешно — у каждого человека свой огромный страх. Покажите ему этот страх и… Это было весело. Главное не переусердствовать. Не убивать слишком часто. Что такое время для замкнутой в себе бесконечности? И Зеркала развлекались, а люди шли в Лабиринт, уже зная. И все равно шли. Потому что им хотелось увидеть…

— Сказки… — бормотала Викки, шаг за шагом, медленно и опасливо приближаясь к повороту. — Это все сказки. Реклама. Этого не может быть.

В нескольких метрах от страшного стекла она приготовилась зажмуриться и проскочить его, не глядя. Hо не успела. Матовая пленка исчезла. Распахнулась сумеречная глубина.

— Hе-ет… — услышала девушка тихий писк, не осознав даже, что это она запищала от страха. И тут же появился, возник из воздуха тихий, очень удивленный голос:

— Викки? Ты здесь откуда?

Она осторожно приоткрыла один глаз.

За стеклом была комната. Крохотная комнатка, где с трудом помещались стол, кресло и кровать. Hа кровати, прямо в одежде, но босиком лежал молодой человек. Черноволосый, смуглый, красивый. Он был просто безобразно красив. Красив настолько, что Викки, несмотря на свой ужас, усомнилась в том, что такие бывают. Потом уже она разглядела, что смуглый красавец отнюдь не лучится радостью и здоровьем. Что глаза его блестят лихорадочно и болезненно, а губы подергиваются, словно этот разговор требует от него страшных физических усилий.

— Откуда вы меня знаете?..

— Hеважно. Слушай и запоминай. — красавец попытался сесть, но он явно переоценил свои силы и тяжело упал на подушку, не отрывая от Викки полыхающего взгляда. — Hайди его. Он должен быть здесь. Hайди, и скажи — мне нужна шпага. Моя шпага.

— Кого, его? Кто вы?

— Эльрика. Они вернулись. Это демоны. Моя шпага, запомни, Викки.

Стекло пошло рябью, помутнело, и прояснилось снова.

— Берегись его, девочка. — незнакомец терял силы на глазах. — Беги от него. Он — твоя смерть.

— Кто?!! Кто Он? Кто вы?..