— Через эти двери попадаешь в зал детских открытий, — говорит Мишель, указывая на двойные двери с табличкой, на которой написано, что выставка закрыта. — Она откроется позже, это один из самых популярных наших залов. Есть также видеопрезентация процесса мумификации, рассказанная Анубисом. Тебе понравится!
— Уверена в этом. — Так и вижу, как Анубис, плотоядно ухмыляется, а его узкие глаза и острые зубы, обращены в улыбку. Потому что он, точно самый любимый детьми Бог. Я знаю, придурок с головой шакала, Бог бальзамирования, но, слушайте — это нужно детям? Им бы лучше показывать Тота с его птичьими руками.
— После того, как ознакомишься с залом, я дам тебе немного дополнительной литературы, чтобы ты могла отвечать на любые вопросы, которые будут возникать у посетителей, но я полагаю, с такими родителями, как у тебя, ты уже что-то вроде эксперта. — Она делает паузу и смотрит на меня, задирая голову. — Знаешь, если на тебя надеть головной убор и белую тунику, то могу поклясться, ты бы выглядела точь-в-точь как один из экспонатов!
— Вот поэтому моя политика — никогда не носить головные уборы.
Мишель смеётся, покачивая головой.
— Я буду с тобой здесь большую часть утра, а затем ты сможешь взять всё на себя. В действительности, пока мы не получим груз от твоей мамы и не установим новые экспонаты в зале, тебе нужно быть поблизости и помогать людям в приобретении самых интересных и доступных знаний из тех, которыми ты владеешь. На территории присутствуют сотрудники охраны, поэтому если когда-либо возникнут проблемы, тут же их вызывай.
— Поняла.
Она прикрепляет на меня временный бейдж и рацию, и я начинаю блуждать по залу и стараться не показывать, как мне будет невероятно скучно с несколькими десятками посетителей, которые должны прибыть через пару часов. Я радуюсь, когда её рация гудит, и она оставляет меня с улыбкой и поднятыми вверх большими пальцами рук. У меня появляется ощущение бессмысленности, пока я стою в углу.
Но теперь я одна в комнате, вместе с артефактами из периода расцвета родителей и мёртвого тела, которое мой отец, вероятно, сопроводил в загробную жизнь. В центре Сан-Диего, в Америке, в которую я собиралась сбежать подальше от своей истории.
Просто феноменально странно. Я рада, что всё происходит медленно, и никто не приходит за время отсутствия Мишель. До сих пор не могу перестать глупо улыбаться при взгляде на обожаемого детьми Анубиса. Если бы только они знали.
— Эй!
Я чуть не выпрыгиваю из своей кожи и, поворачиваясь, вижу долговязую ухмыляющуюся блондинку. Она почти такая же высокая, как и я, в очках прямоугольной формы, с волосами, собранными назад в хвост. Белая рубашка на пуговицах и брюки в тонкую полоску не идут ей, слишком туго обтягивают плечи и бедра, словно не предназначены для её тела. А вдруг у неё есть вопросы? Я не собираюсь выдумывать небылицы, что Анубис такой классный или пытаться выглядеть восторженно по поводу удивительно экспонируемого каменного ножа. Мама требует от меня лишь просто появляться здесь. Я это и делаю.
— Ты новенькая! Айседора, верно? Мишель не шутила, ты выглядишь так, словно сошла с одной из фресок! Вау! Так клёво, что ты и в самом деле египтянка.
Я включаю на лице улыбку.
— Клёво — это то самое слово.
— Я бы убила за то, чтобы иметь что-то вроде настоящего этнического наследия. Вообще-то, я — известная мулатка.
Я хмурюсь.
— Принадлежность к определённой расе отнюдь не единственный способ перенимать культуру. И то, что я родом из Египта не делает меня египтянкой.
Она смеётся резким лающим смехом, который вырывается из её горла. Никогда раньше не слышала подобного смеха. Он вызывает одновременно страх и умиление.
— Да, черт возьми, ты права. Прости, я — Тайлер. — Она протягивает руку, узкую и костлявую. Я неловко пожимаю её, потому что знаю, что так делается, но до сих пор не понимаю смысла рукопожатия.
— Я буду работать здесь всё лето на свою тётю, — говорит она.
— А кто твоя тётя?
— Мишель.
Я сравниваю Тайлер, бледную долговязую блондинку, с малюсенькой брюнеткой Мишель.
— Ты уверена?
— Так говорят мои родители. Так ты собираешься обедать? Знаю одно отличное место, где можно съесть «тако», в нескольких кварталах отсюда. Мы, может, и умрём от такой отравы, но это будет счастливая смерть.
— А нам можно выходить?
Она пренебрежительно машет рукой.
— А, не переживай. Я сказала тётушке Мишель.
Вслед за ней я выхожу на яркий солнечный свет. Она широко шагает, немного подпрыгивая при ходьбе, при этом плечи подаются вперёд и вниз, с засунутыми в карманы руками. Всё в ней кажется неправильным, на грани с неуклюжестью.
Я официально разрешаю себе полюбить Тайлер. Её тоже вынуждают работать в музее. То, что она мне нравится, не позволит моей матери выиграть. Кроме того, я уже могу сказать, что не влюбиться в Тайлер просто невозможно.
Пройдя под аркой, мы выходим на мост. В будущем я решаю проводить обеденные перерывы, прогуливаясь в этом парке, и знакомиться с деревьями. Здесь просто изобилие листвы и меня потрясает, что ни у кого из местных нет постоянных травм шеи от её вытягивания, в желании рассмотреть деревья. Поражает моё сознание и такое невозможное количество листвы. Я думала, что местность будет пустынна, но это место не имеет ничего общего с тем, в котором я выросла.
— Здорово! — Говорю я, останавливаясь, чтобы посмотреть через мост в каньон, он неглубокий, но с крутыми склонами. Я нервничаю, мне ещё ничего не приходилось покупать здесь, и хотя Сириус уверяет, будто моя пластиковая дебетовая карта — то же самое, что и деньги, я не знаю наверняка, сработает ли она на самом деле. А если не сработает? Опять же, мне нужно самой разобраться в этой системе. В моей голове начинает зарождаться план о том, чтобы опустошить свой счёт и снять все наличные. Если я всё сниму с карты, Исида не сможет ограничить мне доступ к моим же деньгам.
— А, точно. Природа офигенная. — Тайлер небрежно машет, прижимаясь ко мне, чтобы тоже посмотреть вниз. Её лицо сияет. — Эй! Э-эй!
Я удивлённо к ней поворачиваюсь. Она машет руками над своей головой.
— Эй! Рио! Я здесь!
Я слежу за её взглядом и вижу парня, сидящего в изогнутой впадине в месте слияния двух стволов дерева, и яростно строчившего что-то в чёрном блокноте. Его волосы уступают полуночи на один оттенок, и настолько сильно отросли, что вьются чуть выше глаз. Он одет в брюки цвета хаки и бледно-голубую рубашку на пуговицах с короткими рукавами, немного обнажающую по-настоящему красивые загорелые руки. Видны свисающие провода от наушников, и он так и не посмотрел наверх, чтобы увидеть нас.
