Еще пять минут они жили, лежа в изломанных неестественных позах на заледенелом асфальте, смотрели, как кровь их смешивается вместе в последнем, всепроникающем объятии. Лед таял под теплотой крови.
Потом они ушли — сначала он, а потом она. Полторы секунды их разбитые тела неподвижно лежали, и снег уже начал припорашивать их холодным сверкающим саваном…
Через две секунды земля задрожала, тяжкая судорога прошла по всему городу от Школьной до Покаянной, прокатилась, отмечая свой путь серебристым звоном лопающихся стекол. Потом в нарастающем победном грохоте последовал удар — дикий, всеразрушающий коллапс, еще одна встряска, которую уже совершенно не было слышно в нарастающем громе, и земля в районе городской свалки вспучилась.
Ударивший вверх фонтан битого камня, вперемешку с испаряющимся белесым паром, снегом лишь предварял дело. Три миллисекунды спустя на месте свалки разверзлось огненное, всепожирающее жерло, в котором бесследно сгинула сама свалка вместе с километрами литой ограды, частью близлежащих улиц и половиной старого трехэтажного дома, враз потерявшего весь фасад.
В ореоле белого пламени, в который искусно вплетались мазки всех цветов алого и желтого, в окружении смоляного дыма и раскаленных багровых обломков плавящейся на глазах мостовой вознесся в темные небеса исполинский огненный шар, смотреть на который было невозможно, и который бросил на весь город адский пламенный отсвет, словно ни с того, ни с сего начался грандиозный рассвет.
Шар этот, принимающей форму гриба, возносился все выше и выше, волоча за собой остатки Нижнемоложской улицы, меняя цвет с ослепительно белого на буйно оранжевый с черными, резкими мазками — самый грандиозный из всех огненных фонтанов. Тяжелый артиллерийский грохот разнесся по округе, взрывная волна, несущая куски расплавленной породы и металла, прошлась по близлежащим улицам, сметая все и вся. Снег мигом испарялся, шипяще белым паром окутывал улицы, на которых одним за другим вспыхивали пожары. И над всем этим, грибовидное багровое облако летело все выше и выше, словно поставило задачу добраться до неба и навсегда воцариться там.
Сверху пошел огненный дождь, состоящий из обломков плавленой породы, горящего металла, стекла, ткани и пластика — все то, что уволок с собой со свалки взрыв.
Всходила огненная заря, и это было феерическое зрелище. Вытянутый гриб достиг облаков, все еще пылая и переливаясь светом, как десять тысяч не догоревших углей, и… тучи ринулись прочь с его дороги, разгоняемые колоссальным потоком раскаленного воздуха. Широким кольцом расходились они, и самые крайние из-за резкого скачка температур начинали плакать теплым мутным дождем.
Грохот стал глуше, теперь рокотало, словно где-то далеко шла сильная гроза, гром ворчал басовито и низко. Дождь лил потоком, небеса плакали водой и дымящимися осколками пластика.
Изувеченный город еще тащился за взрывом, но уже по инерции, нехотя — идеально прямую автостраду Центральной пересекло множественными извилистымитрещинами.
Грохот не смолкал, но теперь стало понятно, что это уже не раскат взрыва — это бунтуют недра, смертельно раненные грубым, иззубренным скальпелем кумулятивной детонации.
Черный столб, жирного, немилосердно воняющего дыма возносился из разлома посередине Нижнемоложской, и видно было, как ходят, содрогаясь в огне земные пласты, что столь долгое время держали на себе город.
Заря померкла — в образованный огненным грибом разрыв заглянуло синее небо. Было четыре часа пополудни. Багровый отсвет не угас до конца, кое-где все еще падал снег, а потом, сквозь небесный проем на город взглянуло солнце, создав невообразимо странный эффект, который вполне мог стать готовой картиной к апокалипсису. Кое-кто из стоящих на холме людей в истерике пал на колени.
И не дожидаясь, пока черное облако поднимется еще выше, город стал проваливаться. Земля уже не держала, и там, в глубине ее сейчас рушились один за другим хрупкие своды источенных временем пещер. Схлопываются каверны, исчезают проходы, пропадают пещеры в неистовом камнепаде.
Первой просела Арена. В центре площади вдруг образовалась широкая, с рваными краями трещина, в которую стало съезжать плитовое покрытие, волоча за собой здания. Не выдержав нагрузки, рухнуло изящное здание КПЗ, угрюмый массивный фронтон здания суда, откуда Мартиков выходил когда-то с радостью от удачно избегнутого наказания, сопротивлялся дольше, но и он пустил трещину по всему правому боку, а потом колонны подогнулись одна за другой, и дом рухнул в облаке едкой пыли.
На Центральной улице один за другим стали падать фонарные столбы, как поставленные на попа фишки домино в популярной забаве. Некоторые из них, при падении ломались как спички, показывая железобетонные внутренности.
Резкие трещины бежали по городу, змеясь и извиваясь, и некоторые вдруг открывались иззубренной пастью, которая расходилась все шире и шире, поглощая все и вся, до чего могла дотянуться. В одну из таких пропастей попала бывшая редакция «Замочной скважины», которая сгинула в открывшемся проеме без следа, не оставив даже намека, что здесь когда-то был дом.
Сотрясаясь, провалилась школьная спортплощадка, на которой состоялось освобождение Павла Константиновича, патетично описав круг в воздухе сгинули баскетбольные щиты, да и сама школа не заставила себя долго ждать, разделилась на две половины и рухнула в глубины земные.
В рушащемся городе стоял пушечная канонада, от которой закладывало уши.
Старый мост через реку Мелочевку вдруг стал вспучиваться самым невообразимым образом, горбатая спина изгибалась все круче и круче, а потом это величественное сооружение, похожее больше на безумную стелу, разом низверглось вниз в облаке пара и пламени. В образовавшийся пролом хлынула Мелочевка, и водопад этот на первых парах затмил бы собой легендарную Ниагару.
С треском сползла в воду лодочная станция, на которой Мельников дрался с братом Раменой, некоторое время плыла по течению, а потом водопад подхватил ее и швырнул вслед за мостом, где она и сгинула, болтая рваными сетями и разламывающимися на ходу лодками.
Кинотеатр «Призма», неожиданно стал треугольником, а потом и вовсе разделился на пять частей, обваливающихся по отдельности.
Сверху хлестал горячий ливень, мешался со снегом и каменной крошкой.
С нутряным стоном разошлась на две половины улица Школьная. На одной споро отъезжающей стороне остался дом Влада, на другой — бар «Кастанеда», так удачно оставленный жильцами. Потом землю вспучило, раздался глухой взрыв, и бар исчез, сменившись месивом каменным обломков, часть из которых была украшена неприличными надписями.
Так и не расцепив своих крепких объятий канули в пропасть «Фольксваген» и черный «Сааб», лишь блеснули в красноватом отсвете задние фонари.
Многочисленные дачные домики начали взрываться с резкими, кашляющими хлопками, потом давешний провал на месте дома бдительного пенсионера разверзся и поглотил половину дачного поселка. Земля на близлежащем кладбище зашевелилась, как в дешевом фильме ужасов об оживших мертвецах, но вместо того, чтобы исторгнуть зомби, провалилась сама, обеспечив клиентам заведения саму надежную из могил.
Старые дома на Покаянной улице поднялись волной, а потом рухнули, разваливаясь на мелкие составляющие, в которых сгиб и печально известный «Паритет» вкупе с Саввиным овражком, который теперь можно было переименовать в Саввинову бездну.
Мост Черепашка над высохшим руслом потерял ноги, а потом разломился на три куска и утоп в покрывающем дно реки иле.
Степина набережная на миг стала Степиной высотой, а потом сразу без перерыва Степиным провалом.
Канонада не смолкала, наоборот, ширилась, росла! Это был феерический апокалиптический салют в многие сотни тяжелых орудий.
Как смертельно раненное животное осел Дворец культуры, стены его ломались с пушечным треском. Потом земля разверзлась и приняла в себя уродливый образчик архитектуры, который ушел в глубину, волоча за собой все в исходящую трещинами пропасть.
В воздух взлетали измочаленные бревна, куски кирпичной кладки и разодранной жести.
Мягко сложилась и исчезла в земле лежка Жорика, отчетливо звякнула спрятанная про запас бутылка «Пьяной лавочки». А чуть после и давно забытая лежка самого Васька тоже изогнулась, а потом ее толстые железные стены смялись как фольга.
Буйная стихия разрушения правила сейчас в городе — разрушения всего и вся, подлинный Локальный Апокалипсис.
Сломались ребра у плотины, поменялись местами, сразу следом сухое русло разверзлось, и вся стальная конструкция, беспрестанно ломаясь во всех своих сочленениях, провалилась, за миг до этого превратившись в уже что-то совершенно авангардное.
