Катя стояла у окна, опершись на подоконник, и разглядывала монохромную панораму: стальное небо, уныло-серые дома, призрачные силуэты деревьев, сквозь дымку похожие на пучки карандашных грифелей, а там, внизу – мокрый асфальт с зеркалами луж, отражающими небесный потолок.
Коридор редакции был освещен тусклым светом лампочек, а потому идеально вписывался в цветовую гамму за окном, словно являясь продолжением этого осеннего пейзажа. От батареи под подоконником веяло теплом и запахом пыли. Как от печи в бабушкином доме… Катя грелась, прислонив коленки к горячей батарее, а сквозь щели в старых оконных рамах тянуло сквозняком. Холодные ладошки, опирающиеся на подоконник, и горячие коленки – ей нравилось ощущать холод и жар одновременно, словно она раздвоилась или оказалась в разных стихиях.
Если она волновалась, то всегда стремилась найти в окружении зацепку, чтобы отвлечься. Сейчас, например, Катя вела разговор с батареями:
«– Привет, и чего вы булькаете, как неугомонные?
– Да это мы после летней спячки никак не наговоримся. А ты зачем тут стоишь?
– Видимо, чтобы не работать, – с ухмылкой отвечает она.
– А нам нравится работать и дарить тепло. Мы любим осень за то, что она пробуждает нас ото сна. А ты? Ты кого-нибудь любишь? – спрашивают батареи и дышат пылью.
– А я влюблена в кружку с кофе. Уже не сосчитать, сколько в ней моих поцелуев».
Она облачилась в свои мысли, как в скафандр. Реальность не тронет ее, пока есть воображение…
Сегодня внешний мир в стенах редакции был тих и ненавязчиво суетлив, поэтому звук шагов показался Кате громом. Она обернулась, точно ожидала увидеть бегущее грозовое облако, которое оставляло лужи посреди коридора.
Но источником шума была Ирка. Стуча каблуками лакированных сапожек, она резво шагала по коридору. Атласная блузка цвета фуксии ослепляла и блеском, и оттенком, и своим невообразимым кроем. На шее красовался элегантный (читать – «дурацкий») бант, который делал Ирку похожей на домашнего питомца с подарочной лентой вместо ошейника. На остром носу громоздились очки в пол-лица. Но даже в них Ирка щурилась – ни одна деталь не могла ускользнуть от пристального журналистского взгляда. Вылитая крыска, способная пролезть в любую историю, унюхать в ней что-нибудь провокационное и незаметно утащить все это к себе в норку. А там, стуча по клавиатуре наманикюренными коготками, написать очередную грязную статейку.
Сегодня ехидная улыбочка, свойственная ее угловатому лицу, была еще противнее. Казалось, это лицо состояло только из громоздких очков и перекошенных в ухмылке губ.
Заметив Катю, Ирка сбавила скорость, напрягла мышцы лица, придавая ему серьезный вид, и, минуя кабинет начальницы, куда так торопилась, направилась к жертве.
– Добрый день, Катерина, – пропищала Ирка. В ее присутствии Катя ощущала себя мелкой и несуразной. Чтобы смерить Ирку презрительным взглядом, пришлось бы задрать голову, поэтому Катя предпочла изобразить безразличие и промолчать. Не получив ответа, Ирка добавила: – Какими судьбами?
– Вообще-то я здесь работаю, – холодно ответила Катя, – или тебе с твоей верхотуры только космос виден?
– Егоровна у себя? – Ирка притворилась, что не заметила грубости, хотя ее пальцы крепче сжали папку с бумагами, будто хотели проделать то же самое с шеей Кати.
– Она говорит по телефону уже полчаса.
Катя надеялась, что, получив нужную информацию, Ирка оставит ее в покое. Но та словно узрела в коллеге хорошую собеседницу и не хотела заканчивать разговор. «Ищет лазейку, чтобы съязвить», – подумала Катя и напряглась, ожидая подвоха.
– Давно тебя не встречала. Как твои дела?
Вопрос был неожиданным. С чего вдруг Ирке заводить дружеские беседы с ней? Катя с прищуром посмотрела на коллегу, как если бы со своей близорукостью пыталась прочитать ее мысли, написанные на лбу. Интерес Ирки к делам Кати – что-то на грани фантастики. Даже туча, громыхающая по коридорам редакции, на этом фоне была бы реальнее!
– А тебе и впрямь интересно, как у меня дела? Или ты спросила первое, что пришло в голову?
– А что такого? Сведения о тебе засекречены?
– Ну-у-у… раз тебе интересно, то дела у меня неважно, – небрежно сказала Катя и сделала паузу, пытаясь уловить реакцию Ирки. Та лишь двусмысленно хмыкнула и дернула плечом.
Затем Катя набрала в легкие побольше воздуха и затараторила в лучших традициях неумолкающей Дарьи:
– Вчера я ушибла мизинец о дверь, и теперь он ноет в неудобной обуви. Еще сегодня в автобусе у меня не нашлось мелких купюр, а у водителя – крупных. Поэтому он дал мне сдачу горой монет, от которых карман пальто топорщится и бренчит, как копилка. А еще проезжающая машина окатила меня водой из лужи, и мне пришлось оттирать подол платья. И ноги я промочила, отчего начинаю заболевать и кашлять. – Она прервала свою тираду показным «кхе-кхе». – Такие у меня дела. Увлекательно, не так ли?
– Когда у людей спрашивают, как их дела, они обычно отвечают: «Нормально», и все остаются довольны, – скривившись, сказала Ирка. Ответ Кати был лимоном, который ей насильно скормили.
– Как видишь, у меня нет секретов от тебя. – Катя развела руки в стороны, как будто хотела захлопать в ладоши, но передумала.
– Твой ответ получился скорее дерзким, нежели искренним. – Ну хоть какую-то претензию Ирке удалось отыскать.
– Не переживай, это с непривычки. Такое бывает, когда качаешь пресс, а потом мышцы болят. Вот так же и с искренностью – к ней тоже надо привыкать.
– Включи эту гениальную мысль в свой роман, – процедила Ирка. От злости и без того тонкие губы почти стерлись с ее лица.
– Это как раз цитата из него, – хихикнула Катя, чувствуя себя воином, одержавшим победу.
Сейчас была идеальная возможность напрямую спросить у Ирки, не трогала ли она блокнот, но их прервал скрип открывающейся двери, за которым последовал голос обитательницы кабинета: громкий, но со всей возможной для грубого тембра елейностью:
– Ирочка, зайди ко мне.
Начальница даже не заметила Катю, словно та была микробом, попавшим в редакцию на чьем-то ботинке. Названная Ирочкой прошмыгнула в кабинет, походя на дрессированную крыску. Не хватало только колесика для грызунов, которое бы она послушно закрутила!
Любопытной себя Катя не считала, наоборот – она всегда старалась не замечать людей и избегать их. Посторонние диалоги никогда не были предметом ее интереса. Но сегодня в ней что-то изменилось, словно она заразилась от Ирки этой журналистской чуйкой. Будь Катя сама собой, она бы вернулась к окну разглядывать пейзаж и греть коленки о батарею. Вместо этого она на цыпочках прошла мимо двери, с радостью обнаружив, что та прикрыта неплотно, и прижалась ухом к дверному косяку.
Позже Катя пыталась объяснить, что заставило ее подслушать рабочий разговор, но не смогла найти внятного ответа. Возможно, повлияли последние события, сделавшие Катю слишком мнительной. Или подстегнула обостренная подозрительность и нелюбовь к Ирке. А может, просто стало обидно, что начальница заставила ее напрасно обивать порог кабинета. В общем, можно было бесконечно придумывать себе оправдания, не признаваясь в собственном любопытстве. Каждый хоть раз да испытывал вспышки такого наглого, неприкрытого интереса к посторонним – как тот парень, разглядывающий ее на остановке.
Со стороны, пожалуй, Катя выглядела довольно забавно: обращенная лицом к двери, прислонившая ухо к стене, но застывшая в позе спринтера, готового рвануть с места по сигналу. К счастью, коридор пустовал, и никто не мог увидеть этого.
За дверью была тишина – слишком подозрительная тишина для рабочей беседы. Кате казалось, что вся она обратилась в слух, что телом стала воспринимать звуки и реагировать на каждый. Она словно пыталась поймать старым приемником радиоволны и мысленно крутила колесико, которое их переключало. Крутила до тех пор, пока не стала слышать невнятный бубнеж; потом смогла идентифицировать голоса обеих и разобрать отдельные слова. Чем больше слов она понимала, тем сложнее было выстраивать из них предложения. Фразы, которые у нее получались, звучали примерно так: «Конечно, я на тебя рассчитываю… очень серьезное, потому и… Это должно быть похоже на правду… логика и трезвость ума… добавь к фактам…» Говорила в основном начальница. Ирка только поддакивала и, наверное, кивала головой, как китайский болванчик. Вы когда-нибудь видели кивающую крыску? Катя тоже не видела, но могла себе ее представить – сидящей напротив главного редактора и пищащей свои противные «да-да, я поняла».
