Гораций Горр, сидевший на одном из стульев напротив стола, в очередной раз захлопнул крышку жилетных часов и нехотя спрятал их в карман.
Гораций… старый друг Гораций, с которым они так много пережили…
Гораций лжет, когда говорит, что верит ему, как раньше. Он опасается, что замещенная жизнь возьмет свое и старик из квартиры № 12 одержит верх над Птицеловом. О, он напрасно переживает…
И все же Корнелиус был обижен на Горация. Тот ждал целых полгода, прежде чем его пробудить. Он говорит, что этого требовало пророчество, или, по-простому, план Одноглазого, и… он прав.
Тем не менее Гораций едва все не испортил. Он похитил новообращенного уродца Рри и взялся лично его допытывать, не зная всех тонкостей сложного искусства допроса. Он работал грубо и неаккуратно, в то время как свежевание и дознание – это не одно и то же. Недаром уродец сошел с ума.
И все же Гораций выяснил то, что было нужно Одноглазому, – он отыскал ключ. Ключ к Кларе Шпигельрабераух. Рри выдал все о восьмом этаже, о двери, которая на него ведет, но главное… он сообщил о тех, кто, как сказал Одноглазый, стал изначальным узлом, от которого потянулась нить пророчества. Карран и Коллн, влюбленные не-птицы, которых Одноглазому не составило труда обвести вокруг пальца. Старый интриган съел не одну собаку на подобных планах…
Корнелиус Фергин хорошо его знал – знал, что им движет. После поражения Гелленкопфа этому изворотливому лису удалось убедить всех, что он не имел отношения к его злодеяниям. Горан Корвиус продолжал предоставлять пророчества, воплотил несколько для весьма важных персон из не-птичьего суда, расстарался и вошел в доверие к канцлеру. Разумеется, он не оставил своих старых планов, но без Хозяина начал действовать осторожнее. Одноглазый продолжал строить козни, стравливая одних с другими, укреплял свое влияние и избавлялся от тех, кто стоял у него на пути, при помощи своих старых… «коллег», которые после краха Гелленкопфа нашли занятие по душе: он регулярно предоставлял Птицелову с Портным имя жертвы и ее адрес – прятал карточку в билетном ящике на станции флеппинов, а они, в свою очередь, проворачивали остальное. Это было взаимовыгодное сотрудничество…
А потом Хозяин вернулся. И его верный советник, его ручная собачонка, не замедлил снова одеться в его тень, как в пальто, нашептывая, суля триумф и месть, плетя новые нити. Масштабный план постепенно сплетался: возврат Черного сердца, избавление от Шпигельрабераух, обезглавливание не-птичьего общества…
И все же даже Птицелов не мог распознать, что во всем этом делается ради Хозяина, а что Одноглазый вплел в план ради себя и собственной мести…
– Одноглазый давно должен был появиться, – сказал Гораций. – От него нет вестей с момента, как он вышел от канцлера.
– Одноглазый мертв, – бросил Корнелиус Фергин.
– Что?! – потрясенно выдохнул Гораций. – С чего ты взял?!
– Одноглазый взял на себя ключевую часть плана, и что-то пошло не так. Старый кукловод просто обожал лично дергать своих марионеток за ниточки. Я предупреждал, что его затея с тем, чтобы убить Клару чужими руками и подставить канцлера, слишком сложна. А учитывая, что Дрей все испоганил с приманкой…
– Шпигельрабераух не клюнула?
– О, она клюнула. Но, согласно изначальному замыслу, у Одноглазого был бы рычаг в виде младенца, а так… Клара Шпигельрабераух думает, что ее воспитанник убит по приказу Одноглазого, – ее ярость уже ничто не сдержит. Даже со всеми своими ухищрениями старик мало что смог бы ей противопоставить.
– Думаешь, она убила его?
– Вероятно. Ты же знаешь, каким он был дотошным, Гораций. Одно пророчество сменяет другое, одна ступень плана следует за другой. «Пророчество о смерти Клары Шпигельрабераух» должно было воплотиться в жизнь еще час назад. Письма не будет. Не стоит его ждать.
– И что мы будем делать?
– Следовать плану. Придется осуществить его без Одноглазого. Мы выдвигаемся через пятнадцать минут. Готовь буреход к отбытию.
– Ты помнишь, что нам все еще нужен ключ?
– Как раз этим я и займусь. Еще раз поговорю с нашим трагичным другом…
Гораций Горр усмехнулся и торопливо покинул кабинет через дверь, которая вела на винтовую лестницу. Корнелиус Фергин, в свою очередь, дождался, когда стихнут его шаги, и, выбравшись из-за стола, подошел к черной, сплошь залитой краской картине и повернул завиток на ее раме. Картина в тот же миг отъехала в сторону, открыв вход в кабинку лифта.
Толкнув рычаг, Птицелов запустил механизмы, и кабинка начала спуск…
Глядя на проползающую мимо ребристую стенку лифтовой шахты-трубы, Корнелиус думал о том, что ему предстояло совершить. Эх, если бы Одноглазый справился, все было бы намного проще, но увы… Теперь все зависело лишь от него, Птицелова: удастся ли ему перехватить нить плана, выскользнувшую из мертвых пальцев старого лжепророка?
Пока что все шло своим чередом. Их с Горацием задача была лишь косвенно связана с Одноглазым и его самоубийственной идеей избавиться от Клары Шпигельрабераух. В провале Одноглазого Птицелов винил лишь Горация: если бы поиском агентов занимался он, Корнелиус, в квартиру Джеев под видом дальнего родственника заселился бы кто-нибудь чуть более благонадежный. Птицелова просто воротило от непрофессионалов, и неважно, кто это был – булочник, упаковывающий хлеб в пакет грязными руками, или слабохарактерный мошенник, который в самый ответственный момент теряет над собой контроль…
Карта Сергиуса Дрея отыграна. Это была грязная, линялая карта с обтрепанными уголками, которая, как это ни парадоксально, была бита собой же. Его судьбе сложно позавидовать, ведь когда Кэрри узнает, что он сделал с его сыном…
Благо со вторым агентом Гораций не прогадал, и тот исполнил все точно, чисто, в строго указанный срок и при этом сохранил инкогнито…
Птицелов попытался заглянуть в собственную душу и отыскать там хоть кроху жалости к старому шпиону – и не нашел. Конрад получил то, что заслужил. Его предупреждали, но он не смог не влезть в это дело. Его смерть всего лишь печальное, но логичное следствие.
Кабинка остановилась на подземном этаже, и, выйдя из нее, Птицелов пошагал по узкому коридору. Подойдя к невысокой проклепанной двери, он повернул штурвальный вентиль и вошел в довольно большое помещение с низким потолком. Сняв с крюка на стене фонарь, Птицелов зажег его и двинулся по проходу. Блеклый дрожащий свет выхватывал стоящие вдоль его пути фигуры в так называемых «человеческих клетках»: железные вороненные прутья плотно облегали пленников, повторяя очертания их тел, голов, конечностей и… носов. В подземелье под маяком в плену томилось чуть больше дюжины не-птиц. Все – жильцы восьмого этажа.
Стая Тристана Моротта Боргана… Их застали врасплох, в постелях, одетых в пижамы и ночные колпаки. Все было проведено быстро, без единой проволочки – ни один не успел ничего предпринять, даже просто понять, что происходит, когда их усыпляли одного за другим. И вот они все здесь – закованы, спят и не предполагают, что сдал их тот, кому они доверяли, – их же вожак…
Птицелов подошел к стене, в которой было пробито овальное застекленное отверстие. С той стороны застенка к стеклу подошел высокий черноволосый человек в угольном мундире и плаще. Он с ненавистью уставился на Птицелова.
– Я знаю, господин Борган, – сказал Птицелов. – Знаю… Вы до сих пор не понимаете, как я заставил вас выдать всех ваших прихвостней, но, увы, я не намерен делиться с вами секретами своего мастерства.
– Ты так ничего и не понял, Птицелов, – раздалось, к удивлению Корнелиуса, насмешливое из-за стекла. – Не ты вынудил меня отдать тебе почти всех членов моей стаи. Ты думаешь, что заставил меня… Они там, где и должны быть. Я спас их.
– Спасли, господин капитан? Что-то подобное мне говорил и Одноглазый. Ваша милая нянюшка тоже думала, что спасает Каррана и Коллн, отдав их мне. Спасает от вас и от той расправы, которую вы им уготовили.
– О нет, не от меня, Птицелов. Поверь мне. Скоро в дом № 17 на улице Трум прибудет тот, кто намного страшнее всего, с чем ты когда-либо сталкивался. Тот, кто намного страшнее профессора Гелленкопфа.
