Опустив к себе медный рожок на длинной тонкой трубке, Гораций Горр сообщил в него:
– Капитан, мы готовы выдвигаться!
Из вещателя раздался трескучий голос капитана:
– Понял вас, сэр. – После чего прозвучала команда: – Внимание, экипаж бурехода! Всем подняться на борт! Мы отчаливаем! Готовность две минуты!
Люди Александра Уолшша поспешили занять пустующие кресла. Шесть членов экипажа пристегнулись ремнями и прильнули к окулярам перископов в носовой и кормовой частях бурехода. Восемь стрелков разместились вдоль бортов и также закрепили себя ремнями.
– Задраить люки! Опустить переборку!
С режущим уши лязгом металлическая дверь закрылась.
– Отцепка по команде! Три! Два! Отцепляемся!
Гармошка прохода сложилась и приросла к борту с наружной стороны.
– Поднять якоря! Поднять буреход на ноги! Носовая пара! На три единицы!
Загремели цепи, и махина вздрогнула. Мигнул свет, а затем буреход качнулся, нос его медленно приподнялся.
– Бортовая пара! Три единицы!
Ноги в средней части бурехода пришли в движение, и он слегка выровнялся.
– Кормовые! Три единицы!
Когда выдвинулась и задняя пара ног, буреход полностью встал в горизонтальное положение.
– Тихий ход! Курс на Гротвей! – приказал капитан, и махина, кренясь из стороны в сторону, двинулась сквозь бурю.
Гораций глянул на своего друга.
– Ты готов, Корнелиус?
– Я готов. Скоро… уже скоро мы добудем Черное сердце и зажжем маяк.
– И тогда этот город изменится навсегда, – закончил Гораций.
– Сколько нам нужно, чтобы добраться до Фогельтромм?
– Капитан сказал, что, по его расчетам, около двух часов.
– Разбуди меня, как преодолеем границу Гротвей.
Корнелиус Фергин, Птицелов, опустил голову и закрыл глаза, словно заснул. Но на самом деле он думал.
Думал о женщине-не-птице со старыми следами от его ножа на ее теле, о странном докторе и еще, хоть и запрещал себе это, думал о мальчишке с взлохмаченными синими волосами.
А буреход тем временем, сотрясаясь под ударами непогоды и переставляя свои шесть громадных механических ног, медленно пробирался через бурю, с каждым шагом приближая этот город к роковому событию, которое, как верно заметил Гораций, навсегда его изменит. Маяк будет зажжен. И тогда они увидят… все увидят…
Оставалось около двух часов…
Изящный воздушный экипаж летел над городом. Винты с жужжанием вращались, снег, словно боясь прикоснуться к бортам цвета полированной кости, облетал его, и экипаж несся по небу будто в невидимом стакане.
В иллюминатор, лениво придерживая рукой полосатую шторку, глядел джентльмен с виду лет сорока – бледный, с точеными, даже островатыми чертами лица и вздыбленными иссиня-черными волосами, собранными в прическу, похожую на луковицу. На джентльмене был дорогой костюм под цвет волос: облегающий фигуру длинный сюртук с воротником-стойкой и пуговицами, формой напоминающими глаза; его полы достигали коврика у сиденья и стелились по нему волнами.
Глядя в иллюминатор, джентльмен курил трубку в виде носатой не-птичьей головы, выдыхая облачка полосатого черно-белого дыма. При этом его ничуть не смущало, что город внизу был погребен под бурей – о, пассажир воздушного экипажа прекрасно видел все сквозь нее, правда, ему для этого приходилось использовать костяной с золотыми ободками театральный бинокль, судя по виду, из того же комплекта, что и трубка.
– Давненько! – усмехнулся джентльмен. – Давненько я здесь не был. Сколько там лет прошло, Грабовски?!
Хмурый тип в круглых защитных очках и клетчатом котелке, сидевший за рычагами и управлявший экипажем, пробурчал:
– Да кто ж считает, сэр?
– И верно! Время… его так переоценивают! Но ты не спросишь меня, к чему я заговорил о годах, Грабовски?
– К чему вы заговорили о годах, сэр? – со вздохом проговорил Грабовски.
– О, рад, что ты спросил! Я к тому, что давненько здесь не был.
– Вы же с этого и начали, сэр, – напомнил Грабовски.
– Ну да. Мне просто любопытно, понимаешь?
Грабовски вздрогнул, неловко дернул рычаг, и экипаж тряхнуло.
– Любопытно, сэр? Вам дурно? Рыба, которую мы заказывали вчера в Габене, была несвежей?
– Несвежей там была лишь дама, которая имела счастье сопровождать нашу персону. Но я не о том. Мне любопытно, что там с моим домом.
– Понимаю, сэр.
Джентльмен хмыкнул.
– С чего бы тебе понимать, Грабовски?
Человек за рычагами пожал плечами.
– Ну, я ведь помню Бастиана. И его характер. Он запросто мог превратить дом, который вы построили, в какую-то захолустную гостиницу.
Джентльмен с трубкой закивал.
– О, Бастиан… Мой дорогой Бастиан Трогмортон. До меня дошли слухи, что он придумал себе какое-то другое имя. Представляешь? Очевидно, глупое и очень нелепое имя… И это взамен самому лучшему в мире имени – тому, которое я ему дал! Ты знаешь, это разбивает мне сердце, Грабовски.
– Какое из них, сэр?
– То, в котором теплится моя любовь к племяннику.
– А. То сердце…
Джентльмен выдохнул очередную порцию дыма и вновь поднес к глазам бинокль.
– Эх, Грабовски… кажется, за все те века, что я прожил, в этом мире ничего не осталось прежним.
– Дайте угадаю, сэр, сейчас вы скажете «кроме».
– Кроме черной неблагодарности племянников по отношению к любящим дядюшкам. – Джентльмен с трубкой убрал бинокль и повернул голову, глядя в зеркало над приборной панелью, которое висело над головой сидящего за рычагами собеседника. – Улица Трум, Грабовски. Мы почти долетели. Я очень надеюсь, что Бастиан не делал перестановку и не менял обои. Не люблю перемены.
Грабовски глянул в зеркало и тут же зажмурился от ужаса. На него смотрел монстр с длинным горбатым носом и черными, без зрачков, глазами, но самое жуткое заключалось в том, что глаз этих было восемь. Тонкая прорезь рта исказилась в улыбке.
– Я дома, Грабовски. Коппелиус Трогмортон вернулся домой.
Над книгой работали
Руководитель редакционной группы Анна Неплюева
Ответственный редактор Дарина Андреянова
Креативный директор Яна Паламарчук
Арт-директор ALES
Иллюстрация обложки и внутренние иллюстрации Полина Граф
Иллюстрация форзацев Наталья Бебнева
Леттеринг Вера Голосова
Корректоры Дарья Ращупкина, Юлия Молокова
В оформлении макета использованы изображения по лицензии Shutterstock.com.
ООО «Манн, Иванов и Фербер»
mann-ivanov-ferber.ru
