Птицелов подошел к стене, в которой было пробито овальное застекленное отверстие. С той стороны застенка к стеклу подошел высокий черноволосый человек в угольном мундире и плаще. Он с ненавистью уставился на Птицелова.
— Я знаю, господин Борган, — сказал Птицелов. — Знаю… Вы до сих пор не понимаете, как я заставил вас выдать всех ваших прихвостней, но, увы, я не намерен делиться с вами секретами своего мастерства.
— Ты так ничего и не понял, Птицелов, — раздалось, к удивлению Корнелиуса, насмешливое из-за стекла. — Не ты вынудил меня отдать тебе почти всех членов моей стаи. Ты думаешь, что заставил меня… Они там, где и должны быть. Я спас их.
— Спасли, господин капитан? Что-то подобное мне говорил и Одноглазый. Ваша милая нянюшка тоже думала, что спасает Каррана и Коллн, отдав их мне. Спасает от вас и от той расправы, которую вы им уготовили.
— О нет, не от меня, Птицелов. Поверь мне. Скоро в дом № 17 на улице Трум прибудет тот, кто намного страшнее всего, с чем ты когда-либо сталкивался. Тот, кто намного страшнее профессора Гелленкопфа.
Птицелов прищурился.
— Вы думаете, что переиграете меня, господин капитан? Вот только я прекрасно знаю, как работает блеф.
— О, Птицелов… — расхохотался капитан Борган, и его лицо исказилось в подлинном безумии. — Ты даже не представляешь, что грядет… Не представляешь!
Птицелов повернулся — у него не было времени выслушивать спятившего от потери любимой женщины монстра, который прикидывался человеком, — и двинулся дальше через подземелье. Вслед ему несся хриплый каркающий смех.
Ничего, скоро этому безумцу станет не до смеха. Когда Гелленкопф вернется сюда, он подавится своим карканьем.
Первым делом, после того, как Птицелов покинул дом № 17, он изловил сумасшедшего Рри. Борган зря отпускал его бродить, где ему ни вздумается. Видимо, он полагал, что его тайна надежно спрятана в безумии Рри.
Гораций своими пытками и правда довел его до совершенно невменяемого состояния, и Птицелову пришлось применить все свое мастерство, чтобы вызнать у него по-настоящему бесценные сведения.
В бессвязных криках, в боли и исступлении Рри он выцедил разрозненные клочки тайны, а потом умело сшил их воедино. Черное Сердце Гелленкопфа спрятано в криптекс-ящике, в груди спящего автоматона, которого кое-кто по незнанию называет статуей. И статуя эта хранится там, куда ни за что не проникнуть всякому, кто задумал недоброе, — под крышей Фогельтромм, в Гнезде Ненависти…
И сейчас Птицелову нужен был ключ.
Он открыл очередную проклепанную металлическую дверь и вошел в пыточную. Повесив фонарь на крюк, Птицелов повернулся к стоявшим в центре помещения двум столам.
Один был пуст, повсюду блестели потеки черной крови, ремни сиротливо свисали и едва покачивались на сквозняке.
На другом лежал обнаженный мужчина. Его белоснежное тело было перетянуто ремнями и сплошь иссечено.
Птицелов подошел к нему, чавкая подошвами башмаков по крови, которая залила пол.
— Добрый вечер, мистер Карран, — сказал он.
Не-птица повернул к нему голову.
— Ми… мисс Коллн?.. — прохрипел пленник.
— Пока никаких вестей. Наберитесь терпения…
Это прозвучало, как насмешка, но Птицелов не шутил.
Карран и Коллн… Именно эти двое все начали. Полгода Одноглазый втирался к ним в доверие, обрабатывал их, распаляя потаенное желание освободиться от давящей тени капитана Боргана. Он убеждал, увещевал, манипулировал, тонко играя на их чувствах. И в итоге убедил, что у них нет выбора, что единственный шанс для них быть вместе — это похитить свои сердца и провести деэкстракцию — то, что у не-птиц считается худшим преступлением. Он сообщил им Пророчество, в котором говорилось, что они вернут сердца на положенные им места и снова станут людьми. И только так они обретут свободу. Только так они обретут счастье. И они поддались: нарушили закон и навлекли на себя ужасные последствия. И так они попали к Птицелову и Портному…
А затем произошло то, чего не смог бы предвидеть даже Одноглазый. Когда они оказались на пыточных столах, Птицелов узнал кое-что… Он с удивлением узнал старые, уже успевшие зажить, следы пыток на их телах. Эти следы оставил его собственный нож, вот только Птицелов не помнил, чтобы «работал» с этими не-птицами.
В тот миг, как он прикоснулся к глубокой желтоватой полосе (следу от отрезанного лоскута кожи) на бедре мисс Коллн, он вдруг будто бы оказался перед стеной, ограничивающей его воспоминания. А затем Птицелов почувствовал…
Эта женщина все знала. Знала, что с ним произошло. Знала, как он оказался в доме № 17. Знала, кто такой Финч.
В груди будто зажегся фонарь. Птицелов внезапно почувствовал, что стена в его памяти ограничивает не просто что-то важное, а нечто такое, без чего ты просто не способен ощутить себя неполноценным. Это чувство начало пожирать его изнутри, он мог думать лишь о том, что за тайну скрывает мисс Коллн.
И он начал ее пытать, в надежде узнать эту тайну и пробиться через стену. Он пытал Каррана на ее глазах, пытаясь заставить ее говорить.
Он мало, чего добился. Она не помнила. В ее памяти была выстроена точно такая же стена.
И все же боль раскрошила один кирпичик этой стены, и он выпал. И оттуда, из замурованной комнаты в памяти, выбралось одно воспоминание… имя…
«Мне больно! — кричала мисс Коллн. — Прошу вас, остановите это! Мне так больно! Умоляю, доктор Нокт!»
Потрясенный Птицелов остановил пытки. Что еще за доктор Нокт?! Кто это такой?! Какое он имеет отношение к нему, Птицелову?!
Она этого не помнила. И какие бы методы Птицелов ни применял, больше он ничего не добился. Оставив своих «подопечных», он отправился на поиски, и вскоре нашел этого доктора.
Тихий, с виду совершенно обычный человек, он держал кабинет частной практики в Фейни. Вел ничем не примечательную жизнь, принимал пациентов, захаживал в книжную лавку, предпочитал кофе с двумя кубиками сахара и не походил на того, кто хранит какие-то тайны, и уж точно ничто не говорило о том, что он знает о не-птицах.
Пытаясь подобраться к доктору Нокту поближе, Птицелов даже записался к нему на прием с жалобами на старую рану в ноге. Обыскал его кабинет, его дом и… ничего.
Оставался лишь один способ разузнать хоть что-то. Проверенный. Разумеется, пытки. Но к этому человеку требовался особый подход.
Методы и инструменты пыток бывают разные. Это не обязательно должны быть ножи, иглы или медленно действующие яды. Это может быть кое-кто… некая личность, отправленная, чтобы выяснить требуемые сведения. Живой инструмент для пыток…
И Птицелов рискнул. Он освободил мисс Коллн, сообщил ей адрес доктора и велел выяснить у него все, что тот знает. Он не сомневался, что женщина все сделает, ведь у него был надежный рычаг — если она попробует сбежать или выкинет какой-нибудь фокус, Каррана ждет судьба, которой не позавидуешь. Но главное — у него были их сердца…
— К сожалению, мы не можем ждать окончания бури, мистер Карран, — сказал Птицелов. — Как и сообщения от мисс Коллн. Вы отправляетесь со мной. Нас с вами ждет работа…
Он обошел стол, взялся за две ручки по его краям и покатил его к двери. Колесики натужно заскрипели.
— Куда… куда вы меня тащите?
— Вы скоро узнаете, мистер Карран, — ответил Птицелов. — Мы отправимся туда, куда нельзя попасть, имея дурные намерения. Вы — единственный здесь, кто не имеет таких намерений, и поможете мне открыть дверь…
Толкая перед собой стол, он покинул пыточную и покатил его через подземелье к лифту.
Добравшись до него, Птицелов дернул рычаг под лежаком. В тот же миг заработали шестерни и пружины, и стол медленно поднялся в вертикальное положение. Карран захрипел, но ремни крепко его удерживали.
Закатив стол в кабинку, Птицелов запустил лифт.
Вскоре мучитель и его пленник оказались на первом этаже маяка. Здесь горел свет и было шумно. Шли последние приготовления перед отправкой. К входной двери маяка гармошечной пуповиной приросло то, что невежды презрительно называли штормовым трамваем. По соединительному проходу сновали люди Александра Уолшша, занося в салон ящики с химрастопкой и оружие… много оружия.
