Ты все еще сопротивляешься, надеясь отвлечь на себя часть внимания злой силы, когда жена хватает стоящий возле кровати стакан с водой. Ты не успеваешь даже подумать, зачем он ей понадобился, как вдруг она выплескивает его содержимое прямо тебе в лицо. Только это оказывается не вода, а кислота.
Взвыв от невыносимой боли, ты бросаешься к зеркалу и пытаешься разглядеть, что у тебя с лицом. Но в это время на пороге появляется дровосек и смотрит на тебя с нескрываемой ненавистью и угрозой. И тут же, вместе со стыдом и отчаянием, воспоминания возвращаются к тебе. Ты и в самом деле заходил сегодня к соседу, чтобы попросить его жену побыть с твоей, пока ты будешь отсутствовать. А самого дровосека дома не застал, так что некому было отговорить тебя от рискованной затеи. И теперь ты понимаешь, почему не увидел себя в зеркале, почему там отражается только комната, дверь, в которую ты выбросил чеснок, и твоя рыдающая жена, судорожно вцепившаяся в распятие на шее. А в другой руке она держит пустой стакан из-под святой воды. Той самой, что ты принес домой, прежде чем отправиться в замок Дракулы, чтобы отомстить за смерть ее сестры.
МЭНЛИ УЭЙД ВЕЛЛМАН
С дьяволом не шутят
Мэнли Уэйд Веллман (1903–1986) дважды награжден Всемирной премией фэнтези. Писатель родился в деревне Кампундонго в португальской Западной Африке, а жил в Соединенных Штатах, где до 1930 года работал репортером и оставил это занятие, чтобы стать профессиональным писателем.
Он был одним из самых плодовитых авторов дешевых журналов 30-х и 40-х годов, его лучшие рассказы выходили в сборниках «Кто боится дьявола?» («Who Fears the Devil?»), «Худшее впереди» («Worse Thing Waiting»), «Одинокое бдение» («Lonely Vigil») и «Такая глубокая долина» («The Valley So Low»). Он написал более семидесяти пяти книг во всех жанрах, в том числе хоррор, фэнтези, научная фантастика, детектив и приключения. На его счету более двухсот рассказов, комиксов и статей.
Пока нацисты сметали европейские границы, воины графа восхищались новым германским духом патриотизма и дисциплины. Но когда армии Гитлер, начали вторжение в пределы его родины, Дракула почувствовал, как в нем разгорается ненависть…
Знаете ли вы, что в эту ночь, едва часы ударят полночь, все зло мира вырвется на свободу? Знаете ли вы, куда и к чему направляетесь?
Брэм Стокер
Балканская погода, даже весенняя, пришлась не по нраву генералу фон Грюнну, тяжеловесно откинувшемуся в кресле за пуленепробиваемым стеклом своего автомобиля. 4 Мая — англичане сказали бы — День святого Георгия, по имени святого, который не слишком-то им помогал. Кое-что эта дата означала и для Генриха Гиммлера, этот любимчик фюрера с безвольным подбородком наверняка проводит какой-нибудь обряд друидов в своем Шульцштафеле на Брокенбурге. Фон Грюннер при мысли о Гиммлере сморщил толстые губы и наклонился вперед, всматриваясь в ночь. Машина с охраной впереди, машина с охраной позади — все хорошо.
— Вперед, — буркнул он, обращаясь к своему ординарцу Кранцу, и тот нажал на газ. Машина двинулась, и передний автомобиль первым въехал на перевал Борго.
Фон Грюнн еще раз оглянулся на огоньки Бистрицы. Не так давно эта страна была Румынией. Теперь это Венгрия, а значит — Германия.
Что там сказал мэр Бистрицы, когда он потребовал предоставить не слишком удаленное место для штаб-квартиры? Замок на этом перевале пустой, только его и ждет? Болван лебезил, старался угодить. Фон Грюнн достал длинную сигарету. Молодой капитан Плесснер, сидевший рядом, тут же поднес зажигалку. Фон Грюнн сразу забыл о тощем и незаметном молодом адъютанте.
— Повторите, как там называется этот замок, — проворчал он и поморщился, услышав из уст Плесснера варварские звуки славянской речи. — Что это означает на человеческом языке?
— Замок черта, мне кажется, — почтительно ответил адъютант.
— Ах так… Говорят, Трансильвания кишит чертями. — Фон Грюнн выпустил клуб дыма. — Им придется с нами считаться, не то мы им покажем черта. — Он улыбнулся, поскольку обладал великим талантом радоваться собственным остротам. — А пока давайте называть замок по-немецки. Тойфельштосс — чертов замок.
— Конечно, — согласился Плесснер.
Они помолчали. Машина с могучим урчанием поднималась по горной дороге. Фон Грюнн погрузился в размышление об излюбленном предмете — о собственном будущем. Ему приказано расположить в неприметном месте командный пункт — для чего? Для похода на Россию? К Черному морю? Скоро все станет известно. В любом случае это его армия, значит, его поход и слава. Славы хватит на всех. Помнится, это сказал Вильгельм II в последнюю войну.
— Последняя война, — вслух заговорил он. — Я тогда был простым обер-лейтенантом. А фюрер — капралом. А вы, капитан?
— Ребенком.
— Вы помните?
— Ничего. — Плесснер осмелился задать вопрос: — Генерал фон Грюнн, вам не показалось странным, что в Бистрице нас так охотно направили в этот замок — в Тойфельштосс?
Фон Грюнн кивнул, словно большая злобная сова:
— Вы почуяли ловушку, nicht wahr[4]? Потому-то я и взял две машины охраны, проверенных телохранителей. На этот самый случай. Хотя и сомневаюсь, что кто-нибудь в Трансильвании решится расставлять ловушку мне — или любым нашим соотечественникам.
Машины замедлили ход. Генерал и капитан склонились вперед. Передняя машина въезжала в широкие крепостные ворота. На фоне россыпи звезд возвышался силуэт огромного черного здания с зубчатыми башнями.
— Кажется, мы на месте, — рискнул заметить капитан Плесснер.
— Хорошо. Пройдите к передней машине. Когда подъедут все, расставьте охрану.
Приказ исполнили без промедления. Шестнадцать бравых пехотинцев были вооружены винтовками, гранатами и автоматами. Фон Грюнн вышел в холодную ночь, и ординарец Кранц принялся выгружать багаж.
— Естественная крепость, удаленная и удобная для любой обороны, кроме атаки авиации, — объявил генерал, разглядывая в монокль верхние укрепления. — Проведем подробный осмотр. Unteroffizer[5]! — гаркнул он, и начальник охраны вытянулся перед ним по стойке «смирно». — Шестеро будут сопровождать меня внутрь. Остальных разместите во дворе, распределите вахты на всю ночь. Хайль Гитлер!
— Хайль Гитлер! — отрывисто откликнулся унтер-офицер.
Фон Грюнн улыбнулся, глядя, как подчиненный бросился исполнять приказание. Даже для закаленных солдат ночлег под открытым небом не особенно приятен. Тем лучше: фон Грюнн считал, что солдат надо держать в черном теле, а его эскорт основательно размяк со времени войны во Фландрии.
Он направился к подобию вестибюля из массивного грубого камня, выдающегося из стены замка. Там уже стоял Плесснер, разглядывая обитую железом толстую дверь.
— Заперто, herr General[6], — доложил он. — Ни кнопки, ни замка, ни звонка, ни дверного молотка…
Он не договорил, потому что дверь со скрипом отворилась внутрь, и из-за нее хлынул желтый свет.
На пороге стоял человек в черном, высокий, как сам фон Грюнн, но более худой, чем даже Плесснер. Бледное острое лицо и блестящие глаза обратились к ним в свете серебряной масляной лампы без стекол.
— Добро пожаловать, генерал фон Грюнн, — произнес державший лампу. — Вас ожидали.
Он хорошо говорил по-немецки и держался почтительно. Широкая ладонь фон Грюнна нырнула в карман плаща, где всегда лежал большой автоматический пистолет.
— Кто предупредил вас о нашем приезде? — резко спросил генерал.
Луч лампы отскочил голубоватыми искрами от гладких и редких черных волос, когда тощий мужчина склонился в поклоне:
— Кто мог бы не узнать генерала фон Грюнна или усомниться, что он выберет это вместительное, скрытно расположенное строение под новую штаб-квартиру?
Должно быть, тот услужливый осел, мэр Бистрицы, послал этого парня вперед, чтобы подготовить помещение… Но едва фон Грюнн успел додумать эту мысль, человек выдал другую версию:
— Я занимаю этот замок — уже много лет. Ваш приезд — честь для нас. Генерал войдет?
Он отступил назад. Плесснер вошел первым, за ним фон Грюнн. В вестибюле было тепло.
— Сюда, ваше превосходительство, — сказал человек с лампой (про себя фон Грюнн решил называть его дворецким).
Он провел их по каменному полу коридора. За генералом грозно топала его охрана. Поднявшись по широкой винтовой лестнице, они попали в торжественный зал, где грел камин и стол был накрыт к ужину.
Все это выглядело очень заманчиво, но фон Грюнн не был бы самим собой, если бы признал это. Он просто кивнул и позволил капитану Плесснеру снять с него плащ. Тем временем дворецкий показывал навьюченному багажом Кранцу вход в восьмиугольную спальню.
