"Э?"
— Впусти!
Инкогнито просочился в кабинет первым, захлопнул двери перед носом Ларгеля и глухо буркнул "Солерн!" из глубин капюшона. Ги с изумлением узнал этот голос:
— Турвель?!
— Тихо! Не кричите! Тут никому нельзя доверять! Особенно после сегодняшнего, — капитан гвардии сбросил капюшон и с подозрением осмотрелся.
— Что происходит во дворце? Гвардия отбилась от горожан?
— Да. Но регент приказал запереть парламент в Зале Ястребов и запретил давать им еду и воду.
— Господи, зачем?!
Турвель недобро глянул на дознавателя:
— А вы разве не знаете?
— Нет. После того, как нас едва не растоптали у Моста Невинных, мы заперлись здесь.
— Чертовы парламентарии мало того, что не признали регента, так еще и подписали какую-то декларацию с правами и свободами. Герцога, которому передали текст, чуть удар не хватил. Теперь он намерен держать парламент под арестом на голодном пайке, пока не приведет их к покорности… Или пока не решит объявить это сборище незаконным.
Солерн выругался. Чертовы идиоты! Нашли время и место!
— Но почему он сегодня же не объявил их вне закона?
— Он ждет подкрепления. К Байоле двинулись полки из-под Шандора. Амальцы и наемники. Мне точных цифр не сообщили, но к столице подойдет не меньше пяти полков.
— Нет! — дознаватель хватил ладонями по столу. — Они все в этом дворце все рехнулись, что ли?! Одни декларациями размахивают, другой хочет вырезать половину Байолы! Этот кретин хотя бы понимает, что речь не о банальном бунте?!
Турвель хмуро покусывал ус и наконец буркнул:
— Я велел передать в Зал Ястребов пару корзин с едой и питьем. Но, как я слышал, правда, краем уха, потому что мне регент не доверяет, полки должны перекрыть доставку продовольствия в Байолу.
— Боже мой… — выдавил Солерн и без сил опустился в кресло. Призрак Ожероля становился все более реальным.
— Герцог и раньше брал измором города и крепости. Мер-ан-Совьен сдался ему после трех недель голода, — сказал Турвель.
— Этот идиот просто не понимает, — пробормотал Ги. — Он не осаждает чертову крепость! Голодный бунт — это реки крови и горы трупов.
— Видимо, регент считает, что раз это будут не амальские трупы, то и плевать.
Солерн уткнулся лбом в сцепленные пальцы. Почему с каждым чертовым днем делается все хуже и хуже?!
— В его окружении хоть кто-то попытался вправить ему мозги?
— Кажется, посол Амалы не в восторге от идеи. Но, как я понимаю, герцог намерен скопить припасов, чтобы кормить своих…
— Чтобы дворец и казармы его солдат превратились в самый лакомый кус для голодных бунтующих горожан?!
Турвель угрюмо промолчал. Почему-то герцог порождал идеи одна другой безумней — и никто не мог его остановить. Но неужели он сам не понимает?
— А что в этой декларации? — вдруг спросил капитан гвардии. — Я не читал. А вы знаете?
— Случайно знаю, я же дознаватель, — с горькой насмешкой отозвался Солерн. — Ее написала группа сторонников аббата Симонеля и его приятеля, адвоката Дюбуа. Там всякий бред про республику, права граждан, всеобщее равенство перед законом и прочая чушь. Мы готовы были накрыть этих мечтателей, но сперва Фонтанж счел их неопасными, а потом началось, — Ги кивнул на окно.
— Нда, — Турвель поскреб бородку. — Приятного мало. Для регента.
— Надо вывезти королеву и короля, — сказал Солерн. — Регент что-нибудь говорил об этом?
— Мне — нет, — желчно отозвался капитан: видимо, их неприязнь была взаимной. — Однако вывезти из Байолы их величеств теперь намного сложнее. Народ сходит с ума, предместья, кажется, вообще не спят, а лодочники перегородили Байю цепями. Такого не было уже лет семьдесят — последний бунт лодочников помнил разве что мой дед.
— У вас есть дезертиры?
— Кто?! — вздрогнул Турвель.
— Люди, которые покинули гвардию после сегодняшнего.
— Нет! Гвардия — не уличный сброд, мы дворяне, мы клялись служить королю и короне, даже если король — младенец!
Солерн отвел глаза. Какой смысл рассказывать капитану о разговорах, которые давно ходили в рядах гвардейцев? Без доказательств он все равно не поверит, а доказательства лежали в кабинете Ги в особняке Секрета Короля. Впрочем, вряд ли дворяне переметнутся на сторону горожан…
— Вы уверены, что ради блага короны никто из ваших людей не выстрелит регенту в спину?
Капитан не ответил. Судя по сцене на балконе, такое желание возникло у него самого. Фон Тешен совершенно не стремился завоевать любовь даларцев, ограничившись завоеванием их земель.
— Что на улицах? Мы сможем хотя бы завтра добраться до Эксветена?
— Не знаю, — покачал головой Турвель. — Мне и гвардейцам, которых вы за мной отправили, с трудом удалось пройти от дворца до Бернардена. Но пока горожане отступают — бурлят в основном предместья. Мне необходимо знать, помогут ли агенты вывезти королеву и принца… короля, даже если регент будет против?
— Да, — сказал Ги. Он не мог заставить себя смотреть на них как на короля и королеву-мать — но и эта несчастная девушка, и ее дитя вызывали у него глубокую жалость. — Я все еще рассматриваю как убежище Анжеррас. Потом… пока не знаю, но в любом случае необходимо строжайшее инкогнито.
— Нам придется их сопровождать, — сказал Турвель. — Вы готовы покинуть город и фактически оставить службу ради спасения королевы и короля?
Черт! Только сейчас Ги вспомнил, о чем уже договорился с Николетти. Будет трудновато одновременно искать дикого мастера в городе и везти королеву в Анжеррас, а потом — черт знает куда. И еще труднее будет уговорить старика помочь в этом деле — особенно старика, обозленного внезапным отказом после того, как они уже договорились.
— Я попробую уговорить мастера Николетти, — наконец сказал Ги. — Нам потребуется его помощь. В конце концов, ему заплатит отец королевы Марии Ангелины, король Людвиг.
— Что ж, попробуйте, — кивнул Турвель и набросил на голову капюшон. — Первый раз такое говорю, но сейчас я бы сам заплатил за то, чтобы мастер ни на шаг от нас не отходил.
4 декабря
До королевского дворца им удалось добраться без приключений — впрочем, тяжелый ореол подавления, которым мастер окружил их отряд, наверняка ощущался горожанами за несколько кварталов. К изумлению Ги, старик совершенно не расстроился из-за того, что дознаватель отказался от договора — Николетти только хмыкнул и сказал: «Ну-ну, какой наивный оптимизм в ваши-то годы». А потом сам вызывался сопровождать Турвеля, Солерна и небольшой отряд гвардейцев и агентов к Эксветену.
Дворец был оцеплен солдатами Амалы, и внутри Солерн видел их чаще, чем гвардейцев. Перед Залом Ястребов несли караул сразу десятеро. Челядь и придворные затаились по углам — дознаватель и мастер никого из них не встретили, пока шли к Ореховому кабинету, который, как сказал Турвель, занял глава Секрета Короля.
— Вы ведь могли его убить, — вдруг сказал Николетти.
— Кого?
— Луи Жильбера. Могли застрелить его в карете. Но почему-то не стали.
— Я дознаватель, а не палач, — холодно ответил Ги. — Я не убиваю безоружных.
— Мне кажется, для работы дознавателем у вас слишком мягкое сердце, — заявил Николетти и первым толкнул дверь кабинета, предоставив Ги возмущенно переваривать сказанное.
Фонтанж с утра был не в духе. Граф после ночи во дворце выглядел совсем не так элегантно, как обычно, и еще меньше был склонен прощать подчиненным их промахи.
— Значит, Жильбер сбежал, а вы даже не попытались его догнать? — сухо осведомился Фонтанж, когда Солерн закончил доклад о вчерашнем.
— Догнать Жильбера в агрессивной толпе, силами девяти уцелевших гвардейцев и одного мастера?
— Начнем с того, что вам следовало пристрелить Жильбера сразу же, как только в толпе началось волнение! Почему вы этого не сделали? Опасались промахнуться в огромном пространстве тюремной кареты?
Рука Солерна, лежащая на эфесе шпаги, слегка сжалась; но дознаватель промолчал, пристально глядя на графа.
