— Эй, Кольцов! — заорал помощник дежурного Васечкин, нагловатый рыжий сержант, показывая свое лунообразное лицо в окошко дежурной части. — Тут тебя женщина дожидается! И материал возьми — начальник тебе отписал!
Черт! Вот не успеешь войти в отдел, и тут же тебе на голову материал и какую-то бабульку! Хммм… не так уж и бабулька, при ближайшем рассмотрении — лет сорок с небольшим. Впрочем, я никогда не умел определять возраст женщин — может, она младше, а может, старше — тем более что сейчас, при нынешнем уровне развития магии, достаточно побрызгать себя спреем «Магия тела», сказать пару слов — и ты уже красавчик или красавица. Пока не попадется кто-то из магов и не скажет: «Орнития гурода!» Хрен знает, что это значит, — но снимает наведенный образ просто на раз.
Я тихо шепнул заклинание, чтобы увидеть настоящий облик женщины, — ничего не произошло. Или наведенного образа не было, или же она была магом выше меня по уровню. Тогда следовало применять заряженные более сильным магом антимагические спреи, чтобы убрать наведенный образ. То-то и тяжко теперь было работать полиции — фотороботы и всякое такое прочее ушли в прошлое — каждый теперь мог принять любой облик, какой хотел. Вечными остались лишь отпечатки пальцев, состав крови, все те признаки субъекта, по которым криминалисты удостоверяли личность человека. Впрочем, разве в домагическое время было не так? Были пластические хирурги, за мзду меняющие облик человека так, как ему надо, и нигде это не учитывающие. Просто сейчас это поставлено на поток — магией, вот и все.
— Здравствуйте, вы господин Кольцов? — спросила женщина, посмотрев на меня карими глазами, покрасневшими и слегка воспаленными, как будто она плакала и сильно их натирала. — Меня направили к вам. У вас мое заявление. — Она показала на пачку бумаги, которую я получил в дежурной части, расписавшись в журнале.
— Я Кольцов, — со вздохом сознался я, посчитав, что дальнейшее запирательство будет воспринято неверно — как попытка ускользнуть от своих служебных обязанностей. — Пойдемте наверх, в кабинет.
Я помахал рукой пэпээснику, стоящему на проходе возле стола и тоскливо рассматривающему галок за пыльным окном, прошел по коридорчику, пахнущему туалетом и краской — недавно покрасили «обезьянник», — и поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж, к кабинету, в котором последние полгода проходила моя сознательная жизнь в светлое время суток. Впрочем, иногда и в темное, когда подходила моя очередь дежурить в отделе.
В эти дежурства я всегда мечтал, чтобы на окне каким-то чудом оказались занавески, а рядом со мной сидела… стояла… или лежала Вика из отдела дознания. Вот уж кому не надо никаких магических средств для украшательства — сиськи торчат вперед, разрывая форменную рубашку, серая юбка обтянула упругие бедра, губки такие, что так и хочется впиться в эти красные сооружения на миленьком лице… ммммм… и это чудо досталось корявому майору из областного УВД! Ну что за гадство… она даже мне несколько раз снилась. И так эротично… вроде как манит меня, расстегивает пуговки… и тут в самый интересный момент вечно открывается дверь и входит подполковник Лопаточкин с криком: «Кольцов, а ты отписался по материалу 123 дробь сорок восемь? Нет? А какого черта тогда ты дознавателя за сиськи дергаешь?! Быстро работать!» И на этом мои эротические фантазии обрывались, я просыпался в холодном поту, и последнее яркое воспоминание, что оставалось перед внутренним взором, — яростно горячие глаза замнача Лопаточкина, здоровенного двухметрового типа, вечно сидящего на службе, как будто у него нет личной жизни. Впрочем, вероятно, так и было. Я слышал, что его сын угодил в тюрягу за грабеж — упустил полкан семью, борясь за правосудие и общественный порядок.
В кабинете сидел Петька, вяло попивавший чай из треснутого бокальчика, и Семеныч, начальник отдела, он же — «капитан Федоренко, Валентин Семенович, и как можно чаще»! Больше никого пока что не было, из чего я сделал вывод (сыщик!), что они или отправились в ад, или же отправились на «землю», по срочному вызову о преступлении.
— О! Наш Шерлок явился! — радостно отреагировал на появление моей скорбной фигуры Петька и закашлялся украденной у меня из стола шоколадной конфетой. — Ты чего всякую дрянь жрешь? У тебя на конфете не шоколад, а замазка какая-то!
Я молча подошел к Петьке, затем, несмотря на его довольно быструю реакцию, успел вырвать конфету из загребущих рук и бросил ее в мусорную корзину. Потом оглянулся на следующую за мной посетительницу и пригласил:
— Присаживайтесь за стол, вот сюда. Сейчас я с вами побеседую.
Женщина подозрительно оглядела обшарпанный кабинет, лишенный и признаков занавесок, скрипучие стулья разной конструкции, стащенные из разных кабинетов по мере истирания их задами более нужных для УВД товарищей, столы, не первой свежести. На моем столе сбоку имелось длинное пятно — я стесывал ножом нацарапанное задержанным гадкое матерное слово, присовокупленное к слову «менты». Один задержанный, пока мы отвлеклись, рассказывая ему перспективы отсидок и ждущие его кары, нацарапал гвоздиком пакостные определения этих самых ментов.
В общем и целом картина ее удручила, и настроение дамы резко ухудшилось — хотя куда было хуже-то, явно она проплакала всю ночь, на это у меня глаз уже наметанный. Я бросил на стол материал, полученный в дежурке, и сел напротив дамы, в очередной раз внимательно изучая ее внешность и лицо — надо же знать, какая пакость меня ожидает в будущем. От заявителей всегда надо ожидать пакости. Главная задача опера, как я уже уяснил за время моей недолгой службы, это не нахождение преступника. Если ты его найдешь — тебя не поощрят, не похвалят — ты же просто делаешь свою работу! Главное — это отбиться от заявлений потерпевших, рассказав им, убедив, что все равно никто ничего не найдет и их только затаскают, а еще — составить правильную бумагу, чтобы прикрыть свой худой (или толстый) зад. Зад у меня был не худой и не толстый, а в самый раз — девушкам нравился. Но прикрывать его я тоже научился виртуозно — мои бумаги могли служить образцом ментовской письменности этого тысячелетия.
Я мельком просмотрел заявление — в общем-то все понятно — бла, бла, бла — пропала дочь… бла, бла, бла и с ней кольцо-брюлик и какой-то там кулон с магическим наговоренным камнем, привезенным из Таиланда, — вроде как изумруд со свойствами охмурения противоположного пола. Дорогая, видать, штучка — первое, что пришло мне в голову. Эдакий амулетик, и все девчонки твои… (Вика, ох, Вика… мне бы этот амулетик…) И женщина тоже непростая — норковая короткая шубка, дорогие перстни, сапоги тысяч за десять, не меньше — я уже разбираюсь, как-то столкнулся с обувным делом. Седины нет — ухоженная, еще красивая, чуть отодвинуть подальше от глаз — сойдет и за тридцатилетнюю. Вблизи видно — морщинки вокруг глаз, а гладкая кожа — результат ухищрения мастеров косметологии и магов-лекарей. Интересно, дочь на нее похожа? Фото не прилагается. Ей… ага — семнадцать лет. Исчезла три дня назад. Обычная история… тиснула побрякушки, свалила с парнем, сейчас кувыркаются где-нибудь на даче, а потом будет отсиживаться, бояться приехать домой. Первый раз, что ли? Вон их сколько — стопа целая розыскных дел. Сбился с ног, по городу бегаючи.
