Тот, словно лишь этого и дожидался, задребезжал.
— Пишите, — повторил Гусарькин, — «Я, Иван — отчество — Васильчиков, год рождения, потерял паспорт» — и дальше подробно где, когда. Но учтите — все равно без документов не приму. — Он снял трубку, с досадой поглядел на сигарету и старательно вдавил ее в пепельницу. — Да, — сказал, — слушаю, говорите. Боже, Маруся, ну что ты начинаешь… я тебе тысячу раз… нет… нет… потому что не мог, вот почему, мне тут вон буквально пару минут назад… представь себе, именно он, сам, именно — и с таким… новые, мать их, веяния, ты себе не представляешь, кому мы теперь будем выписывать… я тебе этого не говорил… а вот так, особые бланки, да, и представь, по-латыни тоже… очередной, блин, виток добрососедских… А? Ну да, да. Я же сказал — пусть с заявлением приходит, лучше всего сегодня бы, но, — он поглядел на часы, — сегодня явно не успеет, поэтому пусть послезавтра, с девяти до трех, ну, конечно, без очереди, что ты городишь-то, Господь-Медведь! — да, да, не надо, так разберемся, да, пятьсот, я же… нельзя, это, в конце концов, не я ведь… ну а если понимаешь — к чему тогда эти… ага, именно. Все, все, давай, у меня тут… — он поглядел на старика, который сидел и даже не думал писать, — …люди тут у меня, все, давай. — Он положил трубку и потянулся за сигаретой. — Дедушка, вы чего ждете?
— Я не знаю, когда и где потерял паспорт, — спокойно, как маленькому, сказал старик. — Если бы знал — я бы его нашел, верно?
Гусарькин рассеянно кивнул, достал зажигалку.
— Это вы сейчас тонко подметили, дедушка. Ну так пишите, когда именно обнаружили, что он пропал.
— Сегодня утром обнаружил. Вчера ходил в ЖЭК, уточнял по поводу тарифов. Ведь обещали бесплатные участникам — пусть держат слово! Паспорт брал с собой, в карман клал. Утром кинулся — нет.
— Дедушка, а дома-то вы хорошо смотрели? Может, переложили куда — и забыли, с кем не бывает.
Старик вдруг оглушительно хлопнул ладонью по столу и поднялся:
— Я вам не дедушка! Что за панибратство вы тут развели?! Это государственная контора или… или шар-рашка какая?!
— Ладно, — сказал Гусарькин со вздохом. — О’кей. С заявлением вам все ясно, гражданин Васильчиков? Дальше — удостоверяющие вашу личность документы имеются? Свидетельство о рождении, пропуск какой-нибудь, пенсионный билет?..
— Все брал с собой, — сказал старик, на тон ниже. — А свидетельство утеряно давно, в войну еще…
— Дальше, — не слушая, продолжал Гусарькин, — подлинники и ксерокопии документа о семейном положении: свидетельство о браке, о расторжении брака, о смерти супруга…
— Не женат и никогда не был. Детей тоже нет.
— Фотографии три на четыре, пять штук. В Сбербанке проплатите госпошлину за новый бланк, квитанцию тоже принесете. Можете не записывать, перечень, как я говорил, на дверях. С той стороны. Или, если хотите, вот ксерокопия, здесь же и наши приемные часы указаны. Девять рублей, восемьдесят пять копеек, лучше без сдачи, сдачи у меня нет.
Он принял десятку, дождался, пока старик выйдет, и хмыкнул:
— Ишь ты, «Васильчиков»… А с виду приличный. — Почесал щетину на затылке, принюхался, скорчил рожу и вяло рявкнул: — Следующий!..
* * *
Дождь гнался за стариком по пятам — и все время не успевал. Когда старик переходил Троицкий, было видно, как тучи ползут над островом, густые и гневные, разрывая себе брюхо о шпиль Петропавловки. Ползут слишком медленно, чтобы принимать их всерьез.
На мосту старик остановился и какое-то время смотрел вдаль. Солнце величественно сияло в разрывах туч, разило лучами. Шрамы от зубов на нем были сейчас почти незаметны.
— А вон там мы видим Заячий остров и знаменитую Петропавловскую крепость… — Гид рассеянно улыбался, не глядя указывал рукой. Автобус наглухо застрял в пробке, в это время на Троицком по-другому и быть не могло. Туристы покорно любовались перспективой и фотографировались. — А здесь, на середине моста, иногда можно встретить знаменитого Ивана Васильчикова, почетного гражданина нашего города. Совершенно верно, того самого, который дважды спас Питер. А чему вы удивляетесь? Иван Корнеевич не какой-нибудь небожитель, обычный человек, он, между прочим, после войны еще долгие годы работал на благо города. Да, простым врачом.
Старик стоял, не оборачиваясь. Прогулочные катера вспарывали позолоту волн, люди с верхней палубы привставали, выбирая ракурс получше; кто-то махал ему рукой, как всегда махали.
— Это?.. Нет, конечно, это не он. Вы бы его тотчас узнали, поверьте мне, таких людей моментально узнаешь. Наш бессребренник, он безумно много делает для ветеранов, отстаивает их права…
Старик в последний раз бросил взгляд на воду. Показалось: там, внизу, промелькнул литой силуэт, сверкнул выпуклый черный глаз размером с пушечное ядро.
Показалось.
Он пересек мост и, на миг запнувшись, решительно повернул к Марсовому полю. На скамейках в тени прятались редкие парочки, слишком уставшие от жары, чтобы целоваться.
Старик замер возле Вечного огня. Стиснув кулаки, вглядывался в дрожащее марево. От дыма глаза слезились.
— Простите, пожалуйста… — позвали сзади.
Обернулся, почти с надеждой.
Двое стояли, взявшись за руки; девушка была худенькая, с тонкими ножками, с большими доверчивыми глазами. Парень держал ее осторожно, словно боялся повредить; включил фотоаппарат:
— Если вы не против…
Старик смущенно кашлянул в кулак, провел ладонью по волосам.
— …нас, вот так, чтобы собор захватить. Здесь, да, на эту кнопку.
Старик нажал. И еще раз, «чтобы на всякий случай».
Тучи медленно, настырно ползли за ним. Он снова ускользнул — после Марсового свернул в одну из улочек, зашагал навылет дворами — размалеванными, смердящими помойкой, со струнами бельевых веревок над головой, — и когда в небе снова прогремело, потянув на себя сварливую дверь, нырнул в сырой полумрак лестничных пролетов.
Пахло жареной рыбой и свежей зеленью. Старик прошел мимо заржавленной лифтовой решетки, поднялся на четвертый. Помедлил перед тем, как позвонить.
— Это ты, Ванечка? Входи, входи, дорогой.
Вошел.
Свет вытекал из махромчатого абажура — розовый, беззащитный. Из тех времен.
— Тапочки знаешь где. Чаек будешь? Твой любимый, цейлонский, со слоном. Я и яблок напекла.
— Ну что ты, Ляля, зачем, не стоило…
— Вадим Павлович мой очень их любил. Сегодня ведь годовщина, Ванечка. — Она, как бы извиняясь, улыбнулась. Поправила пушистую шаль. — Мерзну. Квартира большая, сквозняки плодятся как тараканы. Только зазеваешься — все, продуло. Большая квартира, Ванечка… Для большой семьи. А когда одна… Да что я все о себе! — спохватилась, нахмурилась, всплеснула руками. — Ну-ка проходи в гостиную, ишь, развесил уши! Жэнтльмэн!
