— Возможно.
— Не круто.
Я и Рио сидим, глядя на океан, в то время как солнце ускоряет своё погружение. Я чувствую, что мне следует продолжать смотреть на воду. Она мерцает своим блестящим, темнеющим синим цветом. Это потрясающе. Мне стоит приходить сюда в это время каждый вечер. Теперь меня не беспокоит близость с водой.
— Итак, — спрашиваю я, ощущая его справа от себя, и желая поговорить о чём-нибудь нормальном, — почему поэма?
— Знаю, тебе покажется странным, но это не то, что каждый хотел бы прочесть. Я вырос на подобных историях, на мифологии и поэма — красивый способ придать миру значимости. К тому же, я питаю большие надежды, что моя поэзия принесёт именно то, что я действительно хочу. — Он нарочно делает паузу. Он хочет, чтобы я спрашивала его об этом.
Но я спрашиваю о другом.
— Разве не всех героев в греческой мифологии всегда ждёт печальный финал?
Он смеётся.
— Очень многих. Но кто-то скажет, будто то, что я пишу — это трагедия сама по себе. Так что я восстанавливаю культурную справедливость. А чем тебе нравится заниматься, Айси?
— Вот уж нет, я — не Айси.
— Прости, я решил, что ты — точно не Дора.
— Нет, я — Айседора.
— И никаких прозвищ?
— Меня зовут Айседора. Это то, кем я являюсь. Ненавижу прозвища.
— Прости. Не знал, что это так важно. — Его слова кажутся искренними.
Я вздыхаю.
— Не совсем. Ну, или ты прав. Просто это… связано с культурой. Твоё имя определяет твою суть, оно определяет тебя. Древние египтяне верили в то, что имена имели сильное влияние. Если ты отнимаешь чьё-то имя или меняешь его, то ты отнимаешь частицу этого человека. Ты — это твоё имя.
— Я хмурюсь, думая обо всех своих глупых родственниках, которые, даже не потрудились запомнить моё имя. Мама, которая постоянно называет меня именами животных, не особо заинтересована в том, чтобы видеть во мне меня — Айседору. Я просто ещё один ребёнок, просто очередной ребёнок, который станет прославлять её, когда вырастет, а потом его можно будет заменить.
— Это имеет большое значение, — говорит он.
— Это не круто и мы оба это знаем. Но не смей больше даже думать о том, чтобы называть меня Дорой.
— По рукам. Значит, Айседора и никак иначе.
Я рискую взглянуть на него, а он смотрит на меня со своей очаровательной таинственной улыбкой. Я быстро отворачиваюсь и решительно устремляю свой взгляд за горизонт. Вода уже меньше мерцает. Я лежу на спине, ожидая появления созвездий.
Рио делает то же самое, ложится рядом и кладёт руки под голову. Он только начинает что-то говорить, как его прерывает мой визг от того, что я вижу первые звёзды.
— Йе-й!
— Что?
— Я так соскучилась по ним! Вот бы и Орион показался!
— Хм, а о чём это мы?
— Мои звёзды! — Я указываю наверх. Теперь, когда я их вижу, то всё, что всегда было внутри меня, но покинуло, снова встало на свои места. Моё сердце порхает в груди, и я в полном восторге.
Не хватает единственной вещи, от которой всё было бы идеально — мне нужен Орион. Мне придётся подождать его ещё несколько месяцев и тогда я снова смогу его увидеть.
— Твои звёзды? И Орион?
— В ту ночь, когда я родилась, Орион сиял ярче остальных на небе, и он всегда был моим самым любимым созвездием. Не могу дождаться зимы. Орион был, наверное, самым постоянным моим спутником, на которого я всегда могу рассчитывать, когда нуждаюсь в комфорте. — Меня как прорывает, не следует мне рассказывать всё это, но мне становится так легко, что даже кружится голова.
Он снова смеётся.
— Ну, это странно.
Я поворачиваюсь и показываю ему язык.
— А как же иначе, мальчик, пишущий поэмы.
— Нет-нет, я не имею в виду звёзды. Я имею в виду то, что ты сказала про имена, и про то, как они важны.
— И какая связь?
— Ну, Айседора, которая не Айси, и не Дора, моё имя — Рио, звучит также, как в слове Орион. — Его улыбка сияет в темноте подобно маяку. Как и мои звёзды.
Меня охватывает хаос.
— Кого ты вспоминала сегодня? — Спросила мама, излучая собой свет, пока я стояла на коленях напротив маленького каменного алтаря в своей комнате.
— Я вспоминала Тота. — Он мой любимец. Мне нравилось, когда он приходил ко мне.
Мама кивнула в знак одобрения.
— Благодаря Тоту родилась я. И он помог мне, когда Сет отравил твоего брата Гора.
Знала я эти истории, но они — часть моего поклонения, часть воспоминаний. В моей голове и сердце был перечень вещей, богом чего являлся Тот, и тогда я вспомнила истории, которым меня учили. Наконец я повторила про себя его имя и начертила его на алтаре.
Конечно же, я всегда писала имена Исиды и Осириса первыми. Думаю, маме бы понравилось, если бы я чаще писала имя Гора, но он игнорировал меня, поэтому мне приятнее вспомнить Тота.
Раз в месяц я быстренько перечисляла и остальных: Нефтиду, Хаткор, Анубиса, Сета, Амита, бабушку Нут, дедушку Муна, и, конечно же, Амона-Ра. Правда, я всегда дрожала, когда мне приходилось вспоминать всё, что сделал Сет.
— Ты поздновато начала сегодня, — сказала мама.
Я прошептала имя Тота, старательно начертила его и не смотрела на неё. В моём желудке всё виновато перевернулось. Я проспала и встала спустя пять минут после рассвета.
— Прости меня.
— В нашем доме должен быть порядок. Для всего есть своё время и назначение. Если мы будем поддерживать порядок…
— Хаос не сможет найти способ, чтобы пробраться к нам. — Я закончила и подняла на неё глаза.
Но её нет. Я посмотрела в сторону двери, но за дверями темно. Темнее, чем сама тьма, кружась в вихре и наполняясь ещё большей чернотой. Чернота забрала мою мать.
Я отползала назад от неё и хрустела осколками битого стекла, которого не должно было там быть.
Я замираю. Если я шевельнусь, если издам звук, тьма придёт и за мной.
Осирис был в подземном мире, и Исида понимала, что ей нужен другой претендент на трон Бога — правителя Египта. Она представила другим Богам Гора, магически зачатого после смерти Осириса. Несмотря на молодость, он был сильным и готовым занять отцовское место. Да ещё с поддержкой такой матери, которая могла пойти на всё ради него. Нефтида тоже хотела сына.
Но Сет не разделял её желания. Поэтому, переодевшись и приняв внешность Исиды, она совратила пьяного Осириса. Так появился Анубис. И Нефтида затаилась, упросив сестру защитить их от гнева Осириса и принять Анубиса как собственного сына. Вот так Анубис стал мне сводным братом и двоюродным братом одновременно. Мыльные оперы не идут ни в какое сравнение с историей моей семьи.
