Я машу Сириусу, и ещё раз машу, потом останавливаюсь и упираю руки в бока, пока он медленно проезжает по круговой дорожке и уезжает прочь. В последнее время он чересчур опекает Дину и меня, и, несмотря на то, что я ценю его участие, думаю, что ему не стоит беспокоиться насчёт меня в рабочее время. Я даже застала его вчера крутящимся неподалёку. Он заявил, что ему просто нечего делать, а денёк погожий. Но, в конце концов, он признался, что Дина прогнала его из своего офиса, потому что его присутствие вызывает у неё приступы клаустрофобии.
Я устала, у меня болит голова, и к моему счастью, сегодня у меня появляются дела здесь. Во-первых, взлом, а теперь ещё нелепое совпадение Рио с Орионом. Мой мозг кипит, и я никак не могу успокоить его. Но меня радует тот факт, что наконец-то прибыл мамин хлам для новой выставки.
Наблюдать за тем, как распаковывается куча потрескавшихся, облупившихся изображений того, как моя мать заменяет потерянное мужское достоинство отца вместе с его глиняным образцом, или кормит миниатюрных фараонов, или отравляет Бога солнца?
Это странно, но приятно.
В моём кармане вибрирует телефон, пока я спешно выхожу из-под крытой дорожки к главному входу в музей, который окружён полицейскими машинами с включёнными мигалками.
Четыре из них припаркованы на тротуаре по обе стороны от лестницы.
Грёбаный потоп! Что случилось-то? Я проскальзываю через маленький проход между двумя машинами и поднимаюсь по лестнице через три ступеньки, на своих-то шпильках. Как только я прохожу через синюю дверь, полицейский подходит ко мне и блокирует путь.
— Всё нормально, — говорит Мишель, но произносит это так, будто как раз наоборот. Её сопровождают двое полицейских, оба делают какие-то записи. — Айседора работает здесь.
— Что произошло? — Спрашиваю я, с подозрением оглядывая скопление людей в униформе.
Что они здесь делают?
— Прошлой ночью совершена попытка ограбления, — отвечает Мишель.
Если бы я только знала, что Сан-Диего такой криминальный город, то, наверное, выбрала бы вариант остаться у пожилой сестры Эссы, работающей в библиотеке Каира.
— Что они взяли? — Спрашиваю я.
— Ничего, но серьёзно пострадал водитель.
— Постойте, водитель? Напали на груз от мамы?
Она кивает.
— Сразу, как прибыл грузовик с артефактами. Один из охранников открывал заднюю дверь, когда на водителя напали. К счастью, в то время на посту было много охранников. Они вышли и грабитель сбежал.
— Это хорошо. То есть плохо, — я трясу головой. — На прошлой неделе вломились в дом моего брата. — Я замолкаю, растирая плечи от холода, который начинает меня пробирать. — Подождите, вы ведь не думаете, что эти случаи как-то связаны?
Один из полицейских рядом с ней, с добрым лицом и бритой головой, хмурится.
— У вас было что-то, имеющее отношение к данной выставке? Что-то, что связывало вас с артефактами?
— Нет. — Ну, кроме Сириуса и меня, и нашей генетической с ними связи. И моих теперь уже раздавленных амулетов. Но, очевидно, никто не станет рассматривать их как ценные, достойные кражи, объекты. — Они ничего не взяли. Полиция думает, что это был какой-то наркоман, рассчитывающий найти рецепт на сильнодействующие лекарства.
— Тогда никакой связи, видимо. В любом случае, с этого момента будьте внимательны, и если увидите что-либо странное здесь или дома, немедленно сообщите нам. — Он вручает мне визитку и уходит, когда другой офицер полиции ему машет.
Я кладу визитку в свой бумажник, а потом смотрю на Мишель.
— Как грабитель узнал, что мы ожидаем этот грузовик? — Мы даже не знали, что он приедет сегодня. Мишель позвонила мне прошлой ночью после того, как узнала время, в которое он прибудет, чтобы предупредить заранее.
— Это мы и пытаемся выяснить. На данный момент рассматривается версия, что кто бы это ни был, он хотел что-то найти.
— Кому мог понадобиться этот старый хлам?
Мишель вскидывает брови.
— Айседора, ты же должна понимать, что эта выставка бесценна, так?
Я подавляю в себе желание закатить глаза. Сложно бросить в мой дом камень так, чтобы он не задел «бесценный» артефакт.
— А водитель в порядке?
Она отводит взгляд, словно не желает отвечать на этот вопрос.
— Он в больнице.
Я сглатываю моим тут же пересохшим горлом.
— Так он будет в порядке?
— В этом пока нет уверенности. Отказывают жизненно важные органы.
— В него стреляли?
— Нет. Они полагают, что он был отравлен, но непонятно чем.
По позвоночнику бегут мурашки. Это не к добру. Всё это не к добру. Бесит то, что теперь музей кажется таким же незащищённым и уязвимым, как и дом Сириуса, и я не могу выкинуть из головы мысль, что здесь есть только одна связь, хоть она и не имеет значения — я. Но почему грабитель думает, что мы станем хранить подобные вещи в нашем доме?
Мишель качает головой, словно пытаясь стряхнуть тот же холод, что пронизывает мои руки.
— Что бы ни было, мы сегодня закрыты, может и завтра тоже.
— Я могу чем-то помочь?
— Когда мы откроемся, поможешь мне оформить большой зал, который мы переделаем в новое крыло для новой выставки. Твоя мама сказала, что ты — хороший дизайнер.
Странное тёплое чувство растекается внутри меня. Оно очень похоже на гордость. Это моя мама сказала?
— Какого чёрта здесь происходит? — Кричит Тайлер с того места, где полицейские перегораживают ей путь.
Устало махая, Мишель говорит.
— Вводи её в курс дела. Я напишу подробности и то, когда откроемся, в письме.
Я киваю, потом подхожу к Тайлер. Она позволяет мне взять себя под локоть и вывести её на улицу. Мы садимся через дорогу и смотрим на мигалки полицейских машин.
— Что ж, этого я никак не ожидала, — произносит она после того, как я ей всё выкладываю. — И это действительно вещи твоей мамы? То, что в грузовике, принадлежит ей? Откуда у людей вообще могут быть древнеегипетские артефакты?
Я пожимаю плечами, не зная, что ответить.
— Полагаю, есть откуда.
— Вы, ребят, по всей видимости, неприлично богаты. Вы, наверное, бывали в разных странах пока ты росла?
— Мы ездили в Каир время от времени, посещали города поблизости, но чаще всего, мы ездили на день к Нилу.
— Крутые машины?
— Машины вообще не было.
— Ну, может тогда частный самолёт?
— Не думаю, что мои родители вообще когда-нибудь летали куда-то. Перелёт сюда был первым за всю мою жизнь.
— О, Бога ради! Некоторым людям надо запрещать быть богатыми.
Я пожимаю плечами.
