Сразу скажу, история жизни Рамсеса Второго произвела на меня сильнейшее впечатление! Передаю её близко к тексту.
Начал он свой рассказ с того, что зовут его не Рамсес, а Рамиль, в смысле, звали так когда-то, потому, что от собственно Рамиля на сегодняшний день буквально ничего не осталось. Убывание его началось с того, что однажды вечером во время очередного скандала, жена упрекнула его, тогда ещё Рамиля, в том, что он
совершенно не способен к проявлениям своего собственного «я», поэтому в модельном агентстве, где он несколько лет демонстрировал чужие костюмы и мысли, все давно уже используют его в качестве «портновского окорока»! «Ты окончательно потерял своё лицо, парень, — упрекнула она его, — а вместе с ним и мою любовь!» «Когда-то, — сказала она вдобавок, — когда ты пил водку, матерился и поднимал меня на руках на двадцатый этаж, почти не роняя, ты был мне куда ближе и желаннее!» Упрёк жены показался Рамилю несправедливым! Ей и в голову не могло придти, что отсутствие своего лица — это основное требование, предъявляемое будущей модели при её (его) устройстве на работу! Наверное, ему здорово повезло с женой — мало какая женщина откажется от соблазна продать любимого мужа по сходной цене!
Тут я, помнится, перебил его:
— Вы сказали «убывание началось тра-та-та…» А было чему убывать?
Как он обиделся!
— Да вы что, — заорал, — Как не было? Вы бы посмотрели на Равиля в его лучшие времена! Да я, когда во Флоренции к Давиду подошёл, бедняга от зависти убежал и утопился в тихих водах реки Арно! Вы что!
— Понятно, — я показал ему знаком, чтоб сел на место и успокоился. — А, когда с лестницы её роняли, где работали?
— Там же, в Агентстве. Правда, в то время я только мусор убирал. Вы б знали, из какого сора…
— Боже, вот это карьера! — восхитился я. — Значит, сначала лицо…
А дальше, чем круче была коллекция, чем дороже и изысканнее костюмы… Короче, так — чем ярче становилась форма, тем меньше оставалось содержания. Всё больше и настойчивее люди восхищались тем, что он демонстрировал и никто — им лично! Но Рамиль стерпел бы, жена была права насчёт «портновского окорока», стерпел бы и жил, как жил, ведь работа давала ему главное, а именно — возможность быть на виду! Каждую минуту чувствовать себя в центре внимания!
И вот однажды, когда наступает практически пик его карьеры, — Рамиль получает редкую возможность представить на очередном прет-а-порте коллекцию марки «люкс» от модного дома Shanel, — он сталкивается с чем-то совершенно необъяснимым! Показ успешно завершён, последний твидовый костюм цвета «бордо» (эта ткань по нынешним временам — самый писк!) отправлен на плечики, любимец публики весело выбегает на улицу, где его наверняка ожидает толпа поклонников и о, ужас, никто из стоящих у служебного входа, модников и модниц не обращает на него никакого внимания! Рамиль в смятении бросается к одному поклоннику, к другому — та же реакция, точнее, полное её отсутствие!
И тут к нему приходит страшное осознание того, что его просто никто не видит! Вместе с твидовой парой он только что снял с себя то, что и делало его самим собой! Без этого костюма он — никто! Человек-невидимка! Это подтвердила витрина ближайшего магазина, в которой он не увидел ничего, кроме бродячего пса, штурмующего мусорный контейнер! Эй, Шекспир, проснись: мог ли ты себе представить, о, несравненный король трагедии, подобный сюжет, когда великий щёголь всех времён и народов, кумир толпы и собиратель миллионов восторженных взглядов дикой, всепожирающей завистью взирает на полудохлого шелудивого пса, роющегося в помойке!
Дойдя до этого места, Рамиль, простите, Рамсес, здорово расчувствовался!
Я вдруг вспомнил про темпераметр Менделеева, интересно было бы измерить эмоциональную составляющую этого проникновенного монолога!
Но в кармане его не было! Под столом тоже. Выходило, что прибор кто-то спёр!
Я извинился перед фараоном и поставил его рассказ на «стоп».
— Косоротов! — позвал я охранника. Они откликнулись оба, вбежали, вытянулись до потолка. — Косоротов, у меня украли очень дорогую вещь. Для меня дорогую. Надо срочно найти вора и вернуть вещь обратно!
— Так точно! — сказал Косоротов. — Фамилию вора назвать можете?
— Фамилию — нет. Есть внешние данные и род занятий!
Куроедов сделал шаг вперёд.
— Разрешите проверить дедуктивный талант, основанный на социальном чутье, товарищ Председатель ЧК?
— Валяйте, — сказал я без особого энтузиазма, а сам подумал: ну конечно, расклейщик, сука, больше некому!»
— Злоумышленник носит лысую голову и пионерский галстук, — выделяя каждое слово, — доложил Куроедов. — Известен в криминальной среде своим талантом, словно лиса в избушку петуха, забираться в чужое сознание и творить там всякие мерзости! В качестве примера часто приводится случай, когда преступник вероломно проник в голову семинариста Джугашвили и тот в течение длительного исторического периода искренне полагал, что он Главный Поп всея Церквей!
Фараон снова попросил закурить, но время сгустилось до состояния чёрной дыры (чёрного квадрата) и, признаться, всем было не до него!
— Поздравляю, с социальным чутьём у вас всё в порядке. Но мой воришка куда мельче и пакостнее. Даю наводку — чувак расклеивает афиши и профессионально плавает в обезвоженном пространстве! Причём, баттерфляем!
— Так? — показал Куроедов.
— Я же говорю — баттерфляем, а не курицей!
Разговор начинал принимать идиотский характер и я с трудом сдерживался, чтобы не заорать!
— Тогда понятно, — сказал Косоротов. — Понятно, что бесполезно. Расклейщик — креатура Консилиума. Всё, что приклеивается к его рукам, рано или поздно попадает на их стол!
Я принял эту информацию спокойно, ибо она заключала в себе непоколебимую, железобетонную логику пребывания в любом социуме, особенно таком, где существует Густав Карлович и его диссертация!
Косоротов и Куроедов сказали, это даже хорошо, что Расклейщик неподсуден, ведь им всё равно пора за Лениным. Вчера, к примеру, они слегка запоздали и вождь за время их отсутствия, едва не успел совершить повторный переворот. Сказал, что его подбил к этому призрак Коммунизма, который бродит тут повсюду и никому, кроме Ленина, нет до него никакого дела!
По моей просьбе Косоротов оставил несколько сигарет и зажигалку. При этом он настоятельно порекомендовал мне быть с мумией поосторожнее, потому, что «никто не знает, что там у неё забинтовано на самом деле!»
— Часто он это делает? — спросил я фараона, как только охранники удалились.
— Делает что?
— Отбирает курицу?
— Часто, — сказал Рамсес-Рамиль без особого сожаления. — И не только он…
— За обедом я велю дать вам телячью ногу, — пообещал я. — С хреном и горчицей!
— Меня в Пищеблок не пускают…
Фараон вожделенно посмотрел на курево.
— Со мной пустят, — я протянул ему сигарету и чиркнул зажигалкой. — А теперь рассказывайте. Я чувствую, осталось немного.
Оставалось, и правда, чуть-чуть. После того, как вернувшись домой и убедившись в непогрешимости диагноза при помощи всех имеющихся в квартире зеркал, Рамиль впал в многодневный ступор. Он не брал телефон и не открывал дверь. Разве, что один раз откликнулся на тройной короткий, так сообщала о своём прибытии его соседка, десятилетняя девочка Сима, которой Рамиль помогал делать уроки. Забыв о недуге, он машинально отворил дверь и по привычке приветствовал фею с ранцем галантным поклоном.
— Мадам, я к вашим услугам!
С мадам, понятно дело, случилась истерика, вследствие которой девочку несколько дней не выпускали из дома. Тут же последовала целая череда чиновничьих визитов, один бесполезнее другого. Затем пожаловали охотники за привидениями и экзорцисты, после чего квартиру опечатали, а её пропавшего хозяина объявили в розыск.
Вот, собственно, и всё. Кто был никем, тот никем и остался. Единственное, на что можно было хоть как-то рассчитывать, это ум. Он-то точно существует. Если всё остальное требует физического подтверждения, то ум по определению невидим. Ум подсказывает, что у Рамиля есть только одна возможность заново обрести свои физические кондиции, а именно — обмотать себя по примеру уэлсовского Гриффина, бинтами, да так, чтобы родная мама не узнала!
