Мне дали слово. Я неторопливо вынул из кармана орден и надел на шею цепь. Оставалось только вышибить из-под ног табурет!
Я ещё раз окинул зал пытливым взором, солнце заметно сместилось вправо и там, где раньше красовались витражи, я обнаружил обычный стеклопакет эконом-класса. Правда, порадовали огромная хрустальная люстра и особенно кирпичная кладка стен, та самая, под которую принято стилизовать помещения изысканных сетевых кормозон, типа «Вилка-Ложка». Я подумал, что, наверное, слишком хочу есть!
Всё это время Алконост не сводила с меня глаз и мысленно умоляла выбирать слова и «не лезть в Бутылку!»
— Друзья… — сказал я таким тоном, что дальше надо было говорить что-нибудь, вроде «сегодня мы пришли проводить в последний путь…».
Найти правильную интонацию помог Ленин. «Ну вот, — подумал я, немного погодя, — хоть какая-то польза!»
Что он сделал? Быстро оценив моё бедственное положение, вождь сорвал чёрну шапку с буйной головы атамана и крепко сжав её в руке, привычном жестом выставил руку перед собою. Простояв так секунду-другую, Ленин понял, что этого недостаточно! Тогда свободой рукой он сдёрнул с джентльмена цилиндр и водрузил его на свою лысину. Где-то в глубине толпы раздался хохоток. Соседи вождя, лишившись знаковых головных уборов, выразили явное недовольство. Началась потасовка. Этого времени оказалось достаточно, чтобы я окончательно пришёл в себя.
Когда драчунов успокоили, я с благодарностью отправил вождю «воздушный поцелуй»!
— Друзья, — на этот раз весело, почти смеясь, сказал я. — Признаюсь честно, я думал, что между вами нет никаких различий, но я ошибался! Они есть и это очень плохо. Это буквально губительно для каждого из вас!
Ангел 4 одобрительно кивнул головой.
— Руководимое мною ведомство поможет вам решить эту проблему! Все мы дети одного времени и, если мы будем исповедовать разные ценности, не думая о ближних своих, само время накажет нас, наслав страшные разрушения — на наш дом и неизлечимые болезни — на наши головы, болезни, связанные не с нашим телом, но, что куда ужаснее, с нашей душой! Настала пора стать единым организмом — сильным и неразрушимым, способным совместными усилиями решить любые задачи, которые ставит перед нами жизнь!
Я говорил ещё что-то, и ещё, и ещё! И сколько бы я ни говорил, я всё время получал молчаливое одобрение моих соседей по столу! Я говорил и не мог остановиться! Как тот пресловутый кролик, я неизбежно и неотвратимо стремился в пасть удава, испытывая при этом чувство, больше похожее на восторг, чем на страх! Если вы скажете, что вам незнакомо это сладостное чувство грехопадения, я вам не поверю!
Речь моя была столь яркой и продолжительной, что живописец Репин успел набросать эскиз будущей картины под названием «Не ждали», а Гоголь дописал так и не начатый третий том «Мёртвых душ»!
Наконец, я утомил даже своих работодателей!
Густав Карлович буквально ладонью закрыл мне рот и велел оркестру трубить сбор, после чего начали составлять столы.
Предыстория такая.
До сего дня столы в Пищеблоке расставлены были по обычной схеме, за каждым из них свободно умещалось четыре человека. Рассаживались, в основном, по корпоративному принципу. Были столы музыкантов, поэтов, изобретателей атомной бомбы, общественных и политических деятелей, учёных и даже слесарей- водопроводчиков. За трапезой люди делились своими профессиональными секретами и, разумеется, то, что было интересно солистам балета, мало интересовало сапожников или вязальщиков лыка. Последних, впрочем, в Очевидном-Невероятном насчитывались единицы, да и то со временем ребята эти меняли профориентацию и шли в космонавты.
Вне Пищеблока, как-то так сложилось со временем, жители мало контактировали друг с другом, даже цеховики. Всё какие-то дела, заботы, ненужная суета. Можно было, конечно, пообщаться во время празднования государственных праздников, самыми популярными среди которых, считались казни, но и там, в основном, говорили те, кто отвечал за организацию и проведение мероприятий. Поэтому у народа оставалась последняя возможность послать друг друга подальше, это — совместные завтраки, обеды и особенно, ужины, где они сполна могли дать волю эмоциям, накопившимся за целый день!
Состав и количество участников стола неукоснительно соблюдались. Так возникла аббревиатура СС, что означало «Статус Стола» или «Служебное Сообщество». И, если там, за стенами Пищеблока, ты смело мог позволить себе вступать в беспорядочные связи, невзирая на обшественный статус и цеховые различия партнёра, то здесь каждый знал своё место! Известен случай, когда за стол к водопроводчикам случайно подсел, находящийся на Великом посту и оттого плохо соображающий, иеромонах Феодосий, так те силою напичкали божьего посланника хлебом с маслом, сметаной и гусиной печёнкой! Несмотря на то, что все перечисленные деликатесы на поверку оказались обыкновенной отварной ботвой, трагический финал был предопределён. Вскоре святой отец застрелился из кочерги, той самой, что стреляет раз в год.
И вот столы сдвигались, что означало конец всякому социальному и профессиональному межеванию! Можете себе представить, какую глубокую травму могло оставить подобное событие в сердцах и душах жителей свободной страны, где даже казнённый, в очередной раз лишившись головы, не переставал чувствовать себя полноценным человеком и гражданином! Многими патриотами наличие головы вообще считалось пережитком, о чём неоднократно напоминал на заседаниях редколлегии газеты «АБВГдейка» её внештатный спецкор в туманном Альбионе писатель Майн Рид.
Работали, конечно, вяло. Столы буквально вросли в штатные места и никак не хотели менять место дислокации. Сильно помогли скворцы. Они отрывали непослушные столы от пола — какие-то отдельно, какие-то вместе с ним и приставляли их друг к другу так, что сверху это выглядело как буква «П».
— А знаете, что обозначает сей незамысловатый иероглиф? — прошептал на ухо Достоевскому Иван Семёныч Барков. — «Пиздец»!
Процесс подогревал оркестр! Музыканты так старались, что создавалось впечатление, будто нот не семь, а семьдесят и, если совсем уж абстрагироваться, игра их больше напоминала авианалёт, чем исполнение музыкального произведения! Господин в цилиндре заметил кстати, что Венский симфонический оркестр в сравнении с этими бомбометателями, просто обыкновенная мышиная возня!
Только, когда последний стол был установлен на положенное место, присутствующим разрешили сесть. Многие пытались устроиться по старинке, то есть, поближе к тем, с кем привыкли, но получалось это далеко не у всех. Выходила странная вещь: при том, что в идеологической основе мероприятия лежала идея соборности, на деле вышло нечто совершенно противоположное. Сидя за отдельными столами, люди держали себя в энергетических объятиях, теперь же, когда пространство стало разомкнутым, разомкнулись и сами субъекты этого пространства, когда сидящий за одним концом стола понятия не имел, кто находится за другим и есть ли там вообще хоть кто-то!
Сколько пройдёт времени до того момента, когда растерянное выражение их лиц сменит привычная уверенность в том, что каждый занимает своё законное место, ведь именно это ощущение даёт моральное право носить имя, предназначенное им судьбой?
Вынесли подносы с едой. Члены Консилиума, ещё раз поздравили всех с праздником, напомнили о вечернем хороводе вокруг ёлки и в сопровождении скворцов удалились по своим важным делам. Их стол сдвигать не стали, там сели я, Алконост и Куроедов с Криворотовым. Последние вели себя так, словно их только-только вывезли из блокадного Ленинграда.
Да, забыл сказать, Воблина Викентьевна на прощание умудрилась перенюхать почти все стаканы с киселём!
Не знаю, как прочих, но меня это сильно покоробило! Было такое ощущение, будто заглянули тебе в трусы!
Являясь чуть ли не единственным представителем власти, я вынужден был извиниться за столь неадекватное поведение госпожи Сухово, мать её, Кобылиной!
— Возможно, — попытался заверить я почтенную публику, — бедняжка просто забыла принять утреннюю дозу тетурама!
