– Ладно, – кивнул Анн Хари. – Договорились, пожалуюсь. Раз уж ты в такую даль прилетел. Кофе, кстати, отличный. Раньше ты так его не варил.
– Ну так раньше я варил, как мне нравится. А сейчас – как тебе. Это просто. Сложно другое – перестать стремиться всегда настоять на своём. Впрочем, и это легко, когда так сильно устал.
– Ты устал?
– Ну а как ты думаешь? Больше суток не спал. Посадил самолёт в предместье Грас-Кана, где у нас на глазах любезно материализовалась отличная взлётно-посадочная полоса. А потом тебе дозвонился. Тоже, знаешь, не сахар. То есть, только это и было не сахар, остальное как раз ерунда… Но ты учти, усталость не повод немедленно укладывать меня спать. Твой Грас-Кан обалденный. Я совсем мало видел, но уже влюблён в него по уши. Хочу хотя бы пару часов ещё погулять. Покажешь мне что-нибудь самое распрекрасное. Или ладно, не самое, что угодно, какое-нибудь. И ты обещал, что будешь жаловаться. Интрига! В таких обстоятельствах невозможно лечь и спокойно уснуть.
– Так спокойно не обязательно, – улыбнулся Анн Хари. – Можно спать, ворочаясь с боку на бок, вскрикивая и бормоча проклятия на неведомых языках. Но если хочешь гулять, не вопрос, я-то как раз с удовольствием. Так странно! Выйду с тобой на улицу, а вокруг не Лейн, а Грас-Кан.
– Этой дорогой, мимо Пустого Дома я любил ходить в школу, – сказал Анн Хари, перелезая через забор. – У нас почти на каждой улице есть Пустой Дом, непременно окружённый забором, одолеть который, впрочем, довольно легко. Иногда частный дом, как этот, иногда многоквартирный, большой. Это считается важным – чтобы в городе были пустые дома без хозяев, где никто не живёт. Вроде, для равновесия и гармонии обязательно должны быть тайна и пустота. И как символ несовершенства, незавершённости, потому что жизнь – движение к идеалу, а не он сам. Есть ещё много разных версий, они удачно дополняют друг друга, ничего толком не объясняя. Но это, наверное, и хорошо. Мне кажется, в рассуждениях тоже должно оставаться место незавершённости, тайне и пустоте. И в людях. Вообще во всём.
– Никогда не думал об этом с такой точки зрения, – отозвался Ший Корай Аранах. – А ведь да… Слушай, а это нормально, что мы перелезли через забор? Я имею в виду, мы своим присутствием не оскорбляем святыню, или чем там у вас считается Пустой Дом?
– Наоборот! – рассмеялся Анн Хари. – Мы проявили к нему уважение. Это важная часть традиции. Мы в Грас-Кане с детства знаем, что приблизиться к тайне непросто, но можно, если сумеешь. А не умеешь – учись. И что любые препятствия на нашем пути нужны не затем, чтобы беспомощно на них таращиться, а чтобы преодолевать. Ты прости, что я тебя сюда потащил первым делом, а не нормальной дорогой повёл. Но я захотел, чтобы ты стал – ну, как бы своим в Грас-Кане. Местным, насколько это возможно. Словно ты тоже здесь детство провёл.
– Спасибо. Это, как минимум, очень красиво.
– Ну! – горячо подтвердил Анн Хари. – А хочешь, заглянем в окно? Я в детстве часто так делал. Чтобы стать ещё ближе к тайне. Боялся тогда ужасно. И даже сейчас немного робею. Хотя уже давно взрослый и знаю, что там нет ничего особенного. Просто темно.
– Точно-точно нет ничего особенного? – спросил ШиКоНах так вкрадчиво, словно обладал проверенной информацией о поселившихся в пустом доме чудовищах. У Анн Хари даже сердце ёкнуло, совершенно как в детстве. Но тот сам испортил эффект – заржал. Потом они ещё и лбами столкнулись, пытаясь разглядеть темноту за пыльным стеклом, хором взвыли и вцепились друг в друга, пытаясь удержать равновесие, но так смеялись, что это не помогло.
– Наши святыни оскорбить невозможно, конечно, – наконец сказал другу Анн Хари. – Но ты честно сделал что мог.
Всё ещё смеясь, вышли на улицу через калитку, запертую изнутри. Анн Хари ловко просунул руку в щель между прутьями и аккуратно задвинул щеколду, как делал в детстве; уж насколько он тогда был мечтательный и рассеянный, а закрыть за собой калитку Пустого Дома ни разу не забыл.
– Вот это собственно и есть моя школа, – он указал рукой в сторону приземистого здания странной формы, слегка мерцавшего в темноте. – Сейчас плохо видно, завтра рассмотришь как следует. Она в виде головы великана, чьё тело как бы зарыто в земле. У нас считается, детям должно быть интересно не только учиться, но даже мимо школы ходить.
– Голова великана? Ай, точно. Уже вижу уши и нос. Ничего себе!
– Это ещё что. У меня была не особо крутая школа. В Грас-Кане пара десятков таких голов. Мы страшно завидовали детям с северной окраины. У них была школа в виде морского чудовища с какой-то старинной картинки. Такая, знаешь, рыба-дракон. Можно будет завтра съездить туда, я бы глянул, как у этой рыбы дела. Тем более, в северной части города полно интересного. Найдётся что тебе показать.
– Командуй, – кивнул ШиКоНах. – Куда скажешь, туда и пойдём. Мне здесь пока вообще всё нравится. Говорю же, влюбился по уши. Теперь понимаю, почему все так упорно ищут Грас-Кан.
– А я больше не понимаю, почему никогда не звал тебя сюда в гости, – вздохнул Анн Хари. – Просто в голову не приходило, что будет так здорово гулять по Грас-Кану вдвоём. Я всё-таки… скажем так, странный. Не стоит себя вслух ругать.
– Ты-то – у-у-у-у! – согласился друг. – Не то слово. Но всё равно отличный. Примерно как твой Грас-Кан.
– Есть теория, будто люди похожи на города, в которых прошло их детство, – сказал Анн Хари. – В разной степени, кто насколько поддаётся влиянию. Я в детстве легко поддавался, наверное. Сам теперь вижу, что Грас-Кан даже больше, чем папа, меня воспитал. Но кстати ты-то на Лейн совсем не похож!
– Так и не должен. Я же вырос в Шамхуме, в Лейн приехал уже почти взрослым, в Тёмный Университет, который потом с какого-то перепугу переименовали в Гуманитарный; по-моему, зря… Я, представляешь, наивно думал, что если он «тёмный», значит там учатся по ночам. Когда узнал, что в обычное время, страшно разочаровался, чуть не забрал документы и не уехал домой. Но в приёмной комиссии мне сказали, что тьма в названии символизирует нераскрытые тайны существования, и перед этим я конечно не устоял.
– Надо же, – вздохнул Анн Хари, – ты вырос в Шамхуме, а я об этом не знал. Потому что не спрашивал. Ни разу за столько лет! Типа зачем разговоры о прошлом, когда у нас есть настоящее? Слушай, я действительно странный. Даже слегка перебор.
– Да почему же «слегка»? – удивился Ший Корай Аранах. – Будь здоров, на всю голову! Я, собственно, тоже. Просто в другую сторону. И это мне повезло! А что это за весёлая кутерьма творится там, в конце улицы? Ярмарка, или концерт?
– О. Удачно мы вышли! Тебе понравится. Это Ночной базар. За три часа до полуночи открывается и работает почти до рассвета. Всё как ты мечтал в детстве, только не университет, а базар.
– Он всегда тут был? Или специально для меня появился? Я уже не знаю, чего от этого города ожидать!
– Сложно сказать. Я студентом иногда ходил слушать лекции на философском; многие наши ходили, всем охота узнать, как устроен мир. Больше всего меня впечатлила лекция по теории овеществления, до сих пор как вспомню, так вздрогну. Согласно этой теории, когда объект, или феномен, возникает как бы из ниоткуда, повинуясь созидательной воле творца, он проявляется во все стороны сразу. То есть, к любому новорожденному явлению автоматически прилагается его прошлое. И свидетельства этого прошлого тоже есть. И живые свидетели как ни в чём не бывало всё подтвердят! Человеческая память пластична и легко подчиняется необходимости – ничего кошмарней я в жизни не слышал и даже в потусторонних романах ужасов не читал! Так что если Ночной базар только что специально для тебя появился, вместе с ним у меня появились достоверные воспоминания о том, что он всегда был. Но вообще-то мой отец здесь работал. Помогал сестре в павильоне закусок, а потом там же собственный бар открыл. Я к нему приходил после школы. И делал уроки в баре. На высоком табурете, за стойкой. С сигарой в зубах. Я её не курил конечно, а просто так грыз для смеха, как карандаш. Завсегдатаи умилялись. А я чувствовал себя страшно крутым!
