ГАРРИ: Да, я знаю. Дело не только в этом.
ГАРРИ смотрит на АЛЬБУСА.
У тебя уже всё в порядке, Альбус?
АЛЬБУС: Нет.
ГАРРИ: Нет… И у меня тоже.
АКТ ТРЕТИЙ, СЦЕНА ДВЕНАДЦАТАЯ
СОН, ГОДРИКОВА ВПАДИНА, КЛАДБИЩЕ
ГАРРИ-ПОДРОСТОК стоит, обводя взглядом кладбище, покрытое букетами цветов. В руке у него небольшой букет.
ТЁТЯ ПЕТУНЬЯ: Давай, иди, клади этот бурьян и уходим отсюда. Я уже ненавижу эту паршивую деревушку — не знаю, кому в голову пришло её назвать Годриковой впадиной; как по мне, это средоточие скверны скорее стоило бы назвать Безбожниковой впадиной… Давай, давай, шевелись!
Он подходит к могиле и некоторое время стоит рядом с ней.
Быстрее, Гарри! У нас нет на это времени, у Дадличка сегодня собрание бойскаутов, ты же знаешь, как он не любит опаздывать!
ГАРРИ-ПОДРОСТОК: Тетя Петунья, мы ведь последние из их родственников, кто остался в живых, так ведь?
ТЁТЯ ПЕТУНЬЯ: Да. Ты и я. Да.
ГАРРИ-ПОДРОСТОК: Неужели не было никого, кто любил бы их, восхищался ими? Ты говорила, что у них совсем не было друзей?
ТЁТЯ ПЕТУНЬЯ: Лили — царство ей небесное! — пыталась завести друзей, но она отпугивала людей само́й своей сутью, хотя в этом не было её вины. У неё были такие повадки, у неё были такие манеры, у неё был такой способ проявления себя. А вот твой отец… Неприятный был тип. Исключительно неприятный. Не было у них друзей. Совсем никого.
ГАРРИ-ПОДРОСТОК: Тогда я не понял, откуда столько цветов? Почему у них вся могила в цветах?
ТЁТЯ ПЕТУНЬЯ оглядывается и словно в первый раз замечает все цветы, и это ей трогает до глубины души. Она подходит к могиле сестры и присаживается рядом. Она пытается справиться с нахлынувшими чувствами, но у неё ничего не получается.
ТЁТЯ ПЕТУНЬЯ: А… Ну, да, немножко цветов… Наверное, ветром с других могил занесло. Или кто–то решил пошутить. Да–да, наверняка какой–то молодой бездельник, у которого слишком много свободного времени, обошёл окрестные могилы, собрал цветы и положил их сюда.
ГАРРИ-ПОДРОСТОК: Но тут везде их имена — «Лили и Джеймс, мы никогда не забудем того, что вы сделали…», «Лили и Джеймс, ваше самопожертвование…»
ВОЛАН–ДЕ–МОРТ: Я ощущаю запах вины… Хм, здесь просто не продохнуть от вины.
ТЁТЯ ПЕТУНЬЯ (обращаясь к ГАРРИ-ПОДРОСТКУ): Уходи! Уходи отсюда!
Тянет его за собой. Рука ВОЛАН–ДЕ–МОРТА взлетает в воздух над могилой Поттеров, остальное тело следует за ней. Мы не видим его лица, но тело принимает какую–то ужасную бугристую форму.
Я так и знала, что здесь опасно… Чем раньше мы покинем Годрикову впадину, тем лучше…
Она пытается стянуть ГАРРИ-ПОДРОСТКА со сцены, но тот поворачивается — и наталкивается на взгляд ВОЛАН–ДЕ–МОРТА.
ВОЛАН–ДЕ–МОРТ: Ты до сих пор можешь видеть моими глазами, Гарри Поттер?
ГАРРИ-ПОДРОСТОК в смятении покидает сцену, а из–под плаща ВОЛАН–ДЕ–МОРТА выглядывает АЛЬБУС и в отчаянии тянет руку в ту сторону, куда ушёл отец.
АЛЬБУС: Папа! Папа!..
Слышатся слова на Змеином языке.
Он грядёт… Он грядёт… Он грядёт…
Слышен вопль.
И затем откуда–то из глубины сцены доносится шёпот, слышный каждому находящемуся в зале.
Эти слова произносит голос, который нельзя спутать ни с одним другим: голос ВОЛАН–ДЕ–МОРТА…
Га–а–арри Пот–т–т-т-тер…
АКТ ТРЕТИЙ, СЦЕНА ТРИНАДЦАТАЯ
ДОМ ГАРРИ И ДЖИННИ ПОТТЕРОВ, КУХНЯ
ГАРРИ чувствует себя просто ужасно. Когда он размышляет над тем, что означают его сны, у него перехватывает дыхание.
ДЖИННИ: Гарри? Гарри! Что это было? Ты так кричал…
ГАРРИ: Мои сны… Они не прекратились.
ДЖИННИ: Никто и не думал, что они сразу прекратятся. Это было очень тяжёлое время.
ГАРРИ: Но я никогда не был в Годриковой впадине с Петуньей!
ДЖИННИ: Гарри, ты правда меня пугаешь!
ГАРРИ: Он до сих пор здесь, Джинни.
ДЖИННИ: Кто до сих пор здесь?
ГАРРИ: Волан–де–Морт. Я видел Волан–де–Морта с Альбусом.
ДЖИННИ: С Альбусом?..
ГАРРИ: Он — то есть Волан–де–Морт — сказал: «Я ощущаю запах вины, здесь просто не продохнуть от вины». Он говорил это мне.
ГАРРИ глядит на неё и касается своего шрама. У ДЖИННИ вытягивается лицо.
ДЖИННИ: Гарри, неужели Альбус всё ещё в опасности?
Лицо ГАРРИ заливает бледность.
ГАРРИ: Думаю, мы все в опасности.
АКТ ТРЕТИЙ, СЦЕНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ХОГВАРТС, СПАЛЬНЯ СЛИЗЕРИНА
СКОРПИУС опирается на изголовье кровати АЛЬБУСА и зловеще шипит.
СКОРПИУС: Альбус… Эй, Альбус!..
АЛЬБУС не просыпается.
АЛЬБУС!
АЛЬБУС подхватывается в испуге. СКОРПИУС смеётся.
АЛЬБУС: Просто кайф. Очень приятный способ просыпаться, и совсем не страшный.
СКОРПИУС: Знаешь, это чрезвычайно странно, но с тех пор, как я попал в самое зловещее место из всех, что только можно вообразить, я стал настоящим спецом по страху. Я — Скорпиус Бесстрашный! Я — Малфой Безмятежный!
АЛЬБУС: Да куда та́м…
СКОРПИУС: Я имею в виду, что если бы меня раньше задержали и подвергли постоянному наказанию, то это меня сломало бы, но сейчас… Ну что они нам могут сделать хуже того, что мы видели? Вернуть Волди — Молди и заставить его пытать меня? Нет у них методов против нас.
АЛЬБУС: Знаешь, когда у тебя хорошее настроение — это кошмарное зрелище…
СКОРПИУС: Когда ко мне сегодня на уроке Зелий подошла Роза и сказала, что у меня мозги из мякиша, я чуть не обнял её. Ну, не то чтобы «чуть», на самом деле я действительно попытался её обнять, но она меня пнула по щиколотке.
АЛЬБУС: Я уже не уверен, что бесстрашие полезно для твоего здоровья.
СКОРПИУС глядит на АЛЬБУСА, его лицо становится задумчивым.
СКОРПИУС: Альбус, ты даже не представляешь себе, как здоро́во было сюда вернуться. Там было на редкость жутко.
АЛЬБУС: Не считая того, что тобой немного увлеклась Полли Чепмэн.
СКОРПИУС: Седрик был совсем другим — жестоким, опасным. Мой отец делал всё, что ему приказывали. А я? Представляешь, оказалось, что может существовать другой Скорпиус! Высокомерный, злой, подлый… Меня люди пугались. Похоже было на то, что мы все проходили испытание и все провалили его.
АЛЬБУС: Но ты всё изменил. У тебя был шанс — и ты смог всё вернуть на круги своя. Вернуть себя прежнего.
