Я сразу сказал:
— Что случилось?
Вовка обмяк, съежил плечи, уронил ноги и уткнулся в грудь подбородком.
— Сейчас ты будешь меня ругать…
— Вовка, что случилось?!
— Ты ругай, но только не изо всех сил, ладно?
— Компьютер, что ли, сжег? Ну и фиг с ним, — бодро сказал я (хотя было, конечно, не «фиг»).
— Ничего я не сжег…
— Ну, тогда ч т о?! — взвыл я со смесью досады и ужаса.
— А бить не будешь?
«Издевается, паразит!»
— Сейчас начну, если ты немедленно не…
Вовка поставил пятки на сиденье, обшарпанные колени выскочили из-под штанин, и он уткнулся в них подбородком. Глянул на меня исподлобья синими горизонтальными щелками.
— Я отправил твою повесть в издательство.
Я сел на тахту. Я поверил моментально. Повесть не существовала, и отправить ее было невозможно, однако я вмиг понял — это так. Солнце сквозь ветки клена горячо било в комнату, и Вовкины волосы вспыхивали, как нимб. Будто напоминали, кто он на самом деле. Золотистые пылинки дрожали в лучах, словно искры, разлетевшиеся от этого нимба.
Да, я все осознал сразу. И все же деревянным голосом сказал:
— Какую повесть?
Вовка посопел в колени:
— Ту самую. Про Карузу…
— Врешь, — машинально сказал я.
Вовка, не меняя позы, повернул себя к компьютеру, нажал пуск. Почти сразу (гораздо быстрее, чем обычно) засветился экран. И тут же — нужный файл. Печатная страница. Я издалека не мог прочитать мелкие строчки, но четко видел заголовок: «Паровозик и волшебное зеркало»…
— Ну и… как ты это сумел? — беспомощно спросил я. В голове была звонкая пустота.
— Чего уметь-то… — пробурчал он, не оборачиваясь. — Просмотрел старые дискеты, которые в коробке. Нашел ту, что надо… На которой раньше…
— Там все стерто.
— Никогда не бывает стерто все, — огрызнулся Вовка. — Вроде ты с магнитными полями дело имел, а не знаешь. Всегда остаются следы, и можно прочитать… если умеешь…
— Как? — тем же деревянным голосом сказал я.
Вовка снова крутнулся лицом в мою сторону. На ладони его лежал черный квадратик дискеты.
— А вот так… — в Вовкином голосе были виноватость и легкий вызов. Другой ладонью он повел над дискетой. Строчки на компьютере дрогнули и сделались крупнее. Я машинально прочитал первую:
«Недалеко от нашего дома был заросший овражек, а в нем…»
Не осталось никаких сомнений.
Я не знал, радоваться или горевать… Хотя чему тут радоваться?! С нарастающей паникой я выпалил вопрос за вопросом:
— Кому ты отправил? Когда? В какое издательство? Как?
— По е-мейлу, чего такого-то… — пробубнил Вовка и стал чесать кромкой дискеты переносицу. — Нашел в Интернете адрес издательства «Птицелёт», фамилию директора, который тебе звонил…
— И что? — со стоном спросил я.
— Ну и… вот…
Текст «Паровозика и волшебного зеркала» исчез, вместо него появились на экране очень крупные строчки — я их, не вставая с места, прочитал без труда:
«Директору издательства «Птицелёт»
г-ну Бакову Г.Г.
Уважаемый Григорий Григорьевич!
Весной вы звонили мне с вопросом, не могу ли я предоставить Вашему издательству какой-либо материал для новой книжной серии. В тот момент я не располагал таким материалом. А недавно я закончил работу над повестью о современных детях и предлагаю ее Вашему вниманию.
С уважением
Тимохин Иван Анатольевич».
Мне показалось, будто меня в голом виде вывели на рынок. О, ужас… Но тут же я собрал в комок нервы и одернул себя. Ведь пока еще утро. Едва ли в издательстве успели посмотреть нынешнюю электронную почту. А если и посмотрели, то все равно — не кинутся же немедленно читать мое бездарное творение!
Слегка отдышавшись, я вплел в свой голос ехидную нотку:
— Любопытно, где это ты научился такому казенному стилю? Документ по всем правилам…
Вовка не остался в долгу:
— Полазишь по вашим деловым файлам — чему только не научишься…
Да, он прав, конечно. И… он же так защищал меня, столько сил положил (про все небось я и не знаю). И с этой несчастной повестью (ха, «повестью»!) он ведь тоже хотел как лучше…
— Ладно, Вовка, замнем это дело. Слава Богу, время еще есть. Сейчас позвоню им, что случилась ошибка, что не хотел я. Пусть сотрут текст.
Вовка не шевельнулся, только сказал тихо и ровно:
— Не смей.
— То есть… это как «не смей»?
— Никак не смей, — повторил он тем же тоном. И синие смотровые щели засветились из-за поднятых колен.
— Это… как же понимать? — Я сделал попытку придать разговору шутливый оттенок. — Есть, между прочим, такая юридическая норма: авторское право.
— Нет у тебя такого права, — сумрачно и непреклонно заявил он. И не отвел глаз.
— Это… как же понимать? — снова сказал я. Получилось до ужаса глупо.
— А вот так. Потому что тогда ты будешь предатель.
Он выдал мне это и рывком отвернулся к компьютеру. Экран погас.
Я смотрел на торчащие под красным трикотажем Вовкины лопатки. Обалдело смотрел, испуганно. Ничего не понимая.
— Вовка, да почему? Какой предатель… если я… это… Кого я предам-то?..
— Всех! — бросил он через плечо. — Всех людей, про которых там сказано! Карузу, Бриса… всех…
— Но они же… ненастоящие… придуманная история. Ты же знаешь…
Я бормотал это и чувствовал, что говорю не то. Неубедительно.
Вовка снова развернул себя в мою сторону — на этот раз медленно, со скрипом сиденья. Опустил ноги, опять вцепился в подлокотники, нагнулся ко мне. И вновь смотрел прицельно.
— Ты врешь, — выговорил он сипловато (как Каруза-Лаперуза). — И сам знаешь, что врешь. Если ты про кого-то придумал… вот так, будто они живые… значит, они есть на самом деле… Ты мне это даже про бабочек говорил, про моих… А тут…
И Вовка заплакал. Он уронил на подлокотник руку, упал на нее лицом, и спина его затряслась.
И это было… как удар по башке! Я обомлел. Я перепугался. Я… даже не знаю что. «Вот тебе и ангел-хранитель», — прыгнула дурацкая мысль. И пропала. Потому что все сейчас было неважно — кроме его слез, кроме моей режущей жалости к мальчику Вовке Тарасову, у которого, кажется, что-то скручивалось и ломалось в душе.
Я подскочил, я сел перед ним на корточки. Тряхнул стул.
— Вовка… Вов… Да Вовка же!! Ну перестань же сейчас же!.. Ну не буду я, не буду никуда звонить! Не буду ничего стирать!
Он поднял мокрое лицо (и сырая синева в глазах).
— Честное слово?
— Ну, честное же слово же!.. Только не реви так!
Вовка завозился, выдернул из штанов красный подол, вытер им под носом, потом глаза, щеки… Чуть улыбнулся, но без всякого стыда за свои слезы, а, пожалуй, с видом скромного победителя:
