Голос Анны-Лизы тих.
— Натан?
Мужчина рядом с ней, наверное, ее отец, и он старательно толкает ее назад, к двери, в которую они вошли. Дверь захлопывается за ними, становится тихо.
Передо мной стоит охранник, он загораживает обзор. Я знаю, он хочет, чтобы я сел, но я мешкаю, а потом все-таки сажусь, и коридор снова такой же, как раньше.
Но Анна-Лиза была здесь. Она изменилась: повзрослела, вытянулась, побледнела. Она была в джинсах, светло-голубой рубашке и коричневых ботинках. Я снова проигрываю все в голове: шаги, «Идем другой дорогой», я вижу ее, наши взгляды встречаются, в ее глазах радость, она тихо произносит мое имя: «Натан?», так, как будто она сомневается, как будто не может поверить, а потом отец толкает ее назад, она упирается, он толкает сильнее и загораживает ее от меня, она выглядывает из-за его руки, наши взгляды встречаются снова, и, наконец, дверь закрывается. Дверь блокирует все звуки: ни звуков шагов, ни голосов из-за нее не слышно.
Я проигрываю это снова и снова. Кажется, это было на самом деле. Кажется, это было.
Меня освобождают от наручников, взвешивают, измеряют и фотографируют. Все, как перед очередным Освидетельствованием, только до моего дня рождения еще несколько месяцев, поэтому я не знаю, что теперь будет — Освидетельствование или еще что. Я спрашиваю об этом у человека в лабораторном халате, но охранник, который следит за мной, командует, чтобы я заткнулся, и человек в халате не отвечает. Охранник снова надевает на меня наручники и выталкивает в коридор, я опять жду.
Когда меня вводят внутрь, в центре стола сидит на этот раз Сол О’Брайен. Я не удивлен. Женщина-советник сидит на своем прежнем месте — справа, а мистер Уолленд слева. Ладно, хоть Клея нет.
Они начинают задавать мне вопросы, как всегда перед Освидетельствованием. Я отказываюсь подыгрывать им, молчу и все. Вид у Сола, как всегда, скучающий, но теперь я больше, чем когда-либо, убежден, что он прикидывается. Он все время прикидывается. Каждый вопрос он задает дважды и никак не реагирует на мое молчание, но скоро они сдаются и больше даже не стараются. Задав последний вопрос, Сол шепчет что-то на ухо сначала женщине справа от него, потом мистеру Уолленду.
Потом он заговаривает со мной.
— Натан.
Натан! Это что-то новенькое.
— До твоего семнадцатого дня рождения осталось меньше трех месяцев. Это важный день в твоей жизни. — Он смотрит сначала на свои ногти, потом на меня. — И в моей тоже. Надеюсь, что именно я смогу дать тебе три подарка.
Что?
— Да, тебе это может показаться странным, но я думал об этом много лет, и мне хотелось бы… мне было бы интересно это сделать. Однако, прежде чем я дам их тебе, я должен убедиться — мы все должны убедиться, — что ты действительно на стороне Белых Ведьм. Я обладаю правом выбрать тебе код, Натан. Полагаю, в твоих интересах, чтобы он был Белым.
Раньше и я этого хотел и думал, что это ответ на все вопросы, но теперь я больше так не думаю.
— Натан, ты наполовину Белый от рождения. Твоя мать происходила из талантливой и почтенной семьи Белых Ведьм. Мы здесь, в Совете, уважаем ее семью. Некоторые из ее предков были Охотниками, вот и твоя сводная сестра, Джессика, тоже стала Охотницей. Так что по материнской линии ты являешься наследником благородной и уважаемой семьи. А в тебе есть многое от матери, Натан. Многое. Твоя способность к самоисцелению — самый верный знак.
Тут я начинаю думать, что он несет какую-то чушь, потому что мой отец, как я думаю, тоже неплохо самоисцеляется.
— Тебе известна разница между Черными и Белыми Ведьмами, Натан?
Я не отвечаю. Жду обычных аргументов насчет черного-против-белого.
— Интересный вопрос, не так ли? Я часто об этом размышляю. — Сол О’Брайен глядит на свои ногти, потом на меня. — Белые Ведьмы используют свои таланты во благо. Именно так ты и можешь доказать нам, что ты Белый, Натан. Используй свой Дар во благо. Сотрудничай с Советом, с Охотниками, с Белыми Ведьмами по всему миру. Помоги нам, и… — Он откидывается на спинку стула. — Твоя жизнь станет намного проще. — Его глаза, кажется, взблескивают серебром, когда он добавляет: — И дольше.
— Меня почти два года держали в клетке. Меня били, мучили и не отпускали домой, к моей семье, Белым Ведьмам. Объясните мне, в чем именно тут «благо».
— Мы заботимся о благе Белых Ведьм. Если тебя признают Белым…
— То вы дадите мне хорошую теплую постель? Да уж, стоит мне только согласиться убить моего отца.
— Нам всем приходится идти на компромиссы, Натан.
— Я не стану убивать отца.
Он еще раз окидывает восхищенным взглядом свои ногти и говорит:
— Что ж, Натан, ты бы разочаровал меня, если бы согласился сразу. Я с большим интересом слежу за тобой с момента нашей самой первой встречи, и ты редко меня разочаровывал.
Я матерюсь на него вслух.
— И в каком-то смысле я рад, что ты не разочаровал меня сегодня. Но, так или иначе, мы все равно своего добьемся. Мистер Уолленд проследит за этим.
Я не успеваю ничего ответить, потому что Сол, кончив говорить, тут же кивает охранникам, те подходят и берут меня под руки.
Когда они выволакивают меня из комнаты и ведут дальше, по коридору, я пытаюсь запомнить направление — налево, направо, опять налево, окна, двери, — но это слишком сложно, и мы скоро оказываемся в такой части здания, где коридоры не прямые, а тот, по которому идем мы, опускается вниз, становясь все уже и уже, так что под конец один стражник идет впереди меня, а другой сзади. Скоро мы оказываемся на лестнице, ведущей вниз. Холодно. Слева тянется ряд металлических дверей.
Стражник, идущий впереди, останавливается у третьей по счету двери, выкрашенной голубым, но краска местами облезла, из-под нее выглядывает серый металл. Это не та дверь, вид которой может преисполнить вас надеждой. Первый стражник открывает ее, второй вталкивает меня внутрь.
Я стою в камере. Свет попадает в помещение только из коридора. Камера пуста, не считая кольца в стене, с которого свисает цепь — ее охранник замыкает вокруг моей лодыжки. Потом он выходит в коридор, захлопывает дверь, закрывает ее на ключ и задергивает засов.
Полная темнота.
Я еще в наручниках. Сделав шаг вперед, я обхожу камеру, касаясь шершавого камня стены пальцами ноги, боком и щекой. Через три шага влево от кольца я упираюсь в угол, делаю еще пару шагов, и цепь туго натягивается. То же самое вправо. Короткая цепь не дает мне дойти до двери.
Пол холодный и твердый, но сухой. Я сажусь спиной к стене. Четыре каменные стены, одна дверь, кусок цепи и я.
Но вскоре к нам присоединяются тошнота и ужас.
