Уноси ноги отсюда, кричит мой разум. Убирай свою руку, Айседора. Убирай её. Убирай её.
Но эта ниточка, этот предательский якорь, который ошибается направлением и выбирает не того Ориона… она кричит: «Останься!».
Рио приближается, очень медленно. Кладёт свою руку поверх моей. Его сердцебиение под ней, а его кожа сверху. И я не могу дышать. Я задерживаю дыхание, потому что, если снова вдохну, мне придётся делать выбор между тонуть или спасаться бегством, а я не могу его сделать.
Мне нравится человек, который рядом со мной. Я никогда не ощущала такой кожи, как у него.
Каждая частица меня, каждая молекула, в этих нескольких квадратных дюймах моей ладони и пальца, связывающего меня с ним. Я погибаю. И мне всё равно.
— Айседора?
Слышу своё имя из его уст, и у меня словно открываются глаза на то, какой он видит и чувствует меня, и то, какой я была бы, если бы он до скончания веков называл меня моим именем.
Наконец, я понимаю силу имён, ту силу, которую мы даём людям, когда сообщаем им наши имена.
— Орион, — шепчу я, и вот он. Орион. Он заменил мне моего Ориона навеки.
Он поднимает свободную руку к моему лицу, поворачивается сам, чтобы между нами не оставалось и дюйма, и…
Я в панике. За всю жизнь я не испытывала такого страха, как сейчас. Это начало, и значит, что будет конец, а я не могу… Не могу позволять себе то, что может иметь такой конец.
— Я не могу. — Я сажусь, забирая у него свою руку. Она холодная, такая холодная, холоднее, чем я сама, и я хочу сама держать её, чтобы отогреть и вернуть то ощущение. Вместо этого я складываю руки на груди, обрезая сбившуюся с пути ниточку, соединявшую меня с ним.
— Прости. Я не хочу. Я не могу. Отвези меня сейчас же обратно, пожалуйста.
Кажется, он хочет что-то сказать, но я встаю и перепрыгиваю через край кузова, потом сажусь на пассажирское место. Много времени проходит, прежде чем Орион- Рио садится за руль и заводит свой пикап.
Сегодня я не сломаюсь.
И не только сегодня.
Я пустыня. Я пустыня. Я камень.
Сет и Гор продолжали бросать друг другу вызов перед судом Богов. Они воевали, нелепо проявляя свою силу и хитрость, как, например, во время зрелищного номера, включавшего выяснение, кто сможет оставаться под водой также долго, как бегемот. Это состязание привело к тому, что мама была свергнута с трона. Но, очевидно, ненадолго. Богов ужасно трудно убить. В конечном счёте, именно Осирис положил конец соревнованиям между Сетом и Гором, угрожая затащить всех в преисподнюю, если они не перестанут соперничать. Правда, отец сказал немного иначе.
— Прекращайте или обоих посажу под домашний арест.
Мы едем молча, пока показываются горы и не принимают нас в свои извилистые объятия.
— Так не можешь или не хочешь? — Спрашивает Рио.
— Что? — Отвечаю я, прижимаясь лбом к оконному стеклу. Я пытаюсь втягивать его холод в голову, позволяя ему высушивать всю воду, оставшуюся в моей душе.
— Ты говоришь, что не можешь, потом говоришь, что не хочешь. Так что из этого?
— Не могу. Не буду. Не хочу. Всё равно что. Давай помолчим, хорошо? — Если так тяжело обрывать всё в зачатке, то я, даже боюсь представлять, что со мной позже может сделать конец всего этого. Я просто хочу домой и спать.
В последнее время спать не особо и получается.
— Нет, вообще-то, не всё равно что. Если ты не хочешь, в смысле, если я искренне не привлекаю тебя, не можешь думать обо мне иначе, чем о друге, и тебе противна мысль о прикосновении ко мне, тогда я бы понял, и я бы больше не стал поднимать этот вопрос. Но ты же не думаешь так.
— Откуда тебе знать? — Резко спрашиваю я.
— Потому что я симпатичный.
Я быстро поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него. Он улыбается так, будто чрезвычайно доволен собой.
— Не такой уж ты симпатичный.
— Я симпатичен тебе. Я вижу всё так. Дело в том, что ты не хочешь, чтобы я целовал тебя бессмысленно. Идея бессмысленности пугает тебя.
— Ты невероятен.
— Конечно, а как иначе?
— Невероятно высокомерен.
— Не высокомерен. Уверен в себе. Это разные вещи.
— Но разницу ты точно не усёкаешь. Давай ещё раз. Не важно, какие у меня причины, потому что они мои, и они не изменятся. Так что ты можешь либо стать моим другом, либо проваливай из моей жизни.
— Хмм. — Он уклончиво поднимает брови. — Что говорила твоя мама?
— Что?
— Днём, по телефону. Что она говорила, из-за чего ты так расстраиваешься?
— Не твоего ума дело.
— Друзья. Моего ума, если кто-то доводит моего друга до слёз. Я беспокоюсь. Она… ты приехала сюда, потому что оставаться с ней небезопасно? — Он спрашивает аккуратно, словно разговаривает с раненым животным, о том, что не знает, как правильно формулировать.
— Нет! Не так. Она отослала меня сюда, потому что беспокоилась обо мне.
— Трудная любовь?
— Нет, она боялась, что что-то страшное может случиться, если я останусь в Египте. Она… как бы верит в мистику. И ей снились плохие сны. Всё это глупо звучит.
— Нет, — говорит он серьёзным тоном. — Я понимаю. Я думаю, что людям стоит уделять больше внимания своим снам. Мы получаем отовсюду разного рода сигналы и прочую информацию, которую наш мозг не успевает обрабатывать, тогда за это дело берётся наше подсознание.
— Думаешь, плохие сны — это достаточное основание для принятия серьёзных решений?
— И хорошие сны тоже. Особенно хорошие сны. Ты так не думаешь?
— Нет. — Я задумываюсь о всех тех снах, что видела за последнее время. Сны о поглощающей темноте и о том, как всё вокруг рушится, пока я… бездействую. Правда ли, что я чувствую себя виноватой, что не поклоняюсь родителям так, как они хотят того от меня? Не думаю. Я думаю, что всё, что я чувствую — злость. Но… Может быть. Я не знаю. Надеюсь, что нет.
— Хорошо, не сердись, но мне кажется, что твои родители переживают за тебя. Они пытаются максимально защищать тебя.
— Ну, да, только им нет дела до меня. Это самое простое решение, и они его приняли.
— С чего ты так уверена, что им нет до тебя дела?
— Не могу объяснить. Да и не имеет значения. Но, уж верь мне. Вся папина работа, вся его жизнь связана с тем, чтобы заботиться о людях, и он настолько погряз в этом, что ничего не знает обо мне. Он, даже не живёт в моём мире. А моя мама, вся такая мать-героиня, но когда доходит до дела, она ничего не делает для меня. Я для них лишь средство к достижению своих целей. На время.
