Люди знали о планете почти всё, куда движутся морские течения, с какой скоростью дуют ветра, как изменяется температура от полюсов до экватора. Нашли десятки тысяч небольших островков, разбросанных по океану, из них сотни достигали размеров Сицилии. Но не обнаружили ни одного континента.
Людям повезло, они оказались на самом большом острове на этой планете.
12 августа 334 года от Разделения, четверг
Сидаже Фундо (Нижний город), Парадизо
На Земле, откуда все люди родом, Соль бело-жёлтый, очевидцев в живых не осталось, но старые фильмы не врут. Здесь его собрат почти белый, с темными пятнами красноватого цвета, похожими на перистые облака. Прямо на него, пока нет внутренней защиты, без специальных фильтров смотреть не рекомендуется, и долго оставаться под прямыми лучами без одежды — тоже. Тело через какое-то время покрывается волдырями, которые потом держатся сутки, не меньше. Минимум тридцать часов. С каждым разом этих волдырей всё больше и больше, а потом и весь организм в разнос идёт, сначала отказывает печень, потом почки, образуются тромбы в лёгких. Поэтому маленьких детей в светлое время на улицу не выпускают, зато потом, когда биохимический имплантат приживётся, за уши оттуда не утянешь.
Правда, везёт не всем, у некоторых имплантаты не приживаются, и им приходится всю жизнь приноравливаться, чтобы не обгореть и не ослепнуть, приходится самим приводить себя в порядок, используя врождённые способности организма. Если они есть.
Молодой парень, белобрысый, с прямым носом и тёмными, почти чёрными глазами, соскочил с кровати и с недовольством посмотрел на пробивающиеся через жалюзи первые лучи восходящего солнца. С ещё большим недовольством — на пластинку телефона, валяющуюся на тумбочке. Зато россыпь чёрных волос на подушке заметно улучшила настроение.
— Успею или не успею? — бормотал он, натягивая джинсы. — Как же её зовут, только бы вспомнить.
Одна штанина запуталась, он чуть не грохнулся на пол. В последний момент вывернулся, и упал-таки на кровать, чмокнул спящую в макушку.
— Завтрак, милая?
— Только кофе, — пробормотала девушка сонно, выглядывая из-под одеяла. На вид ей было лет двадцать пять — тридцать, пронзительно синие глаза в проникших в комнату лучах тускло блестели, она зевнула. — Сколько сейчас?
— Семь.
— Чёрт, чёрт, чёрт, я опаздываю, — можно было бы предположить, что девушка вскочит, и начнёт собираться, но нет, только одеяло откинула, обнажившись до пояса. На левой груди у неё был небольшой шрам. — Смена через полтора часа. Тащи кофе, bebe, иначе меня выгонят. И пошевеливайся, хватит на мои сиськи пялиться.
— Уверена? — парень провёл пальцем по её груди. — Может, поваляемся ещё немного?
— Бегом! Чёрный, без молока и сахара. И ещё, Поль…
— Что, дорогая?
— Когда вернёшься, обязательно вспомни, как меня зовут.
Справившись со злосчастной штаниной, парень, которого как только не называли — и Пабло, и Полом, и Павлом, и Паулу, и даже как сейчас — Полем, ринулся на крохотную кухоньку, засыпал зёрна в кофемашину, и мужественно нажал зелёную кнопку. Нижний город кишел всякими народностями, цеплявшимися за национальную идентичность, в том числе за привычные имена, но с каждым поколением метисов становилось всё больше, и ценность изначальных языков угасала.
— Ну, не подведи, — подмигнул он практически единственному представителю кухонной техники в этом доме, — а то ведь придётся вспомнить.
Фокус с забытым именем состоял из нескольких элементов, как минимум — двух.
Пока кофемашина гудела, пытаясь сотворить из местного сорта кофе что-то удобоваримое, он успел почистить зубы, умыться и отослать несколько сообщений с телефона на виду у девушки. И когда с подносом, на котором лежали несколько печенек и стояла большая, исходящая паром чашка с логотипом местной телекомпании, вернулся в спальню, чувствовал себя очень уверенно.
— Твой кофе, Клэр, — он торжественно водрузил поднос на тумбочку.
Девушка уже сидела на кровати, в майке и крохотных трусиках.
— Дурак, твои приятели тебя развели. Я — Анабель. Для тебя — доктор Биркин.
— Точно, — Павел скорчил уморительную рожицу, у него это всегда отлично получалось. — Прости, Анабель. Обещаю, что обман им дорого будет стоить.
— Я пошутила, — Клэр схватила чашку, сделала большой глоток, сморщилась. — Ну и гадость. Ты точно журналист? Такой наивный, прям свежачок, так и хочется тебя снова завалить.
— Пока только стажёр. Значит, остаёмся?
— Нет, пора, пора, пора. Подбросишь? Больница Святой Марии в Верхнем городе.
Красный байк промчался по широким, окантованным пальмами, махагонами и сейба улицам Сидаже Фундо, вырулил к шлагбауму, преграждающему ведущую наверх дорогу, пассажирка приложила к считывающему устройству ладонь, а парень продемонстрировал полицейскому, вышедшему специально для этого из будки, серебристый ободок на запястье.
— Цель визита какую записать? — патрульный ткнул в браслет сканером.
— Репортаж для «Фундо политико», — Павел приподнял бейдж, висящий на груди, глядя прямо в камеру. — Внештатный репортёр Павел Веласкес. Пишу статью о нравах врачей-патологоанатомов в больнице Святой Марии. Буду внедряться в среду их клиентов.
— Дошутишься ты, Паулу, — патрульный неодобрительно покачал головой, но улыбка всё равно наползла на лицо. — Ладно, вали. Три часа.
— Спасибо, Энрике. С меня как обычно.
Верхний город, Сидаже Алта, располагался на плоскогорье в южной части острова на высоте в полторы тысячи метров от уровня океана. Тот участок, где раньше находился портал, был огорожен и строго охранялся, чтобы попасть к знаменитому месту, связывавшему когда-то жителей Сегунды с материнской планетой, потребовалось бы преодолеть несколько блокпостов, или взобраться по километровой отвесной скале.
Плоскогорье тянулось почти на восемьсот километров в длину, и на двести в самой широкой его части, та, где находилась столица, представляла собой практически идеальный круг, с трёх сторон окружённый горами, на юге переходившими в небольшой скальный массив, заснеженные шапки было видно с любой точки Старого города. Такие же скалы были и в центре острова, только повыше и помассивнее.
На северной границе города плоскогорье сужалось до нескольких километров, крутой спуск переходил в равнину, тянущуюся до самого океана, река, бравшая начало в горах, текла по нему бурным потоком, расходясь и снова сливаясь, доходила до плотины, а там падала со стометровой высоты в огромное водохранилище рядом с Акапулько.
За счёт перепадов высоты ветры здесь были не такие сильные, как внизу, но всё равно, жилых высотных зданий в городе никогда не строили. Три, максимум четыре этажа с толстыми стенами из красного кирпича, отлично аккумулирующего дневное тепло для долгой прохладной ночи, и наоборот — температура на такой высоте была градусов на десять ниже равнинной.
Все промышленные предприятия давно уже перенесли вниз или дальше на север, ещё сто лет назад оставались только те, которые потребляли много энергии и мало других ресурсов, но и они переехали в Нижний город и в Сантаменто, а то и вовсе на равнины. Зато здесь оставались лучшие больницы, самые современные лаборатории и самые дорогие отели, если не считать Парка на восточном побережье, в Ньюпорте, и тех, что строили в новых городах на севере и востоке.
Дорога, соединяющая две части столицы, шла серпантином, поднимаясь вверх по вырубленной в скале дороге, навстречу почти никто не ехал, зато впереди тащились платформы, доставлявшие в Верхний город продукты и прочие предметы потребления — грузовые лифты и Северо-Западная дорога не справлялись с мощным потоком грузов. Две полосы позволяли обгонять неторопливый грузовой транспорт, байк разогнался, и в последний момент ушёл от столкновения с кабриолетом, спускавшимся вниз. Пассажирка ойкнула, разразилась ругательствами, а Павел только расхохотался.
Сразу после серпантина объездная дорога уходила влево, а прямо шло шоссе, выводившее прямо к центру Верхнего города. Когда первое поселение строилось, на архитектуру и планировку внимания обращали немного, узкие улочки, петлявшие рядом с частными домами, заставили широкий проспект сразу после здания городского Совета уйти направо, к новым районам. Телефон Павла тут не работал, и пассажирка быстро вошла в роль штурмана, командуя, когда и куда повернуть.
