Я даже не ожидал, что настолько страшными окажутся последствия применения этого «туманного тлена». Он распространялся от меня в сторону уже основательно обосравшихся фрицев, накатывая на них настоящим девятым валом, пожирая всё на своём пути.
Попадающие в туман объекты, и не только органического происхождения, мгновенно утрачивали прочность, разрушаясь, как будто под действием концентрированной серной кислоты. Тлен не щадил даже бронированную технику, металл которой рыжел прямо на глазах, осыпаясь на землю слоистой шелухой стремительной коррозии.
За считанные секунды толстые броневые плиты оказались сплошь проедены дырами, как будто мощные машины длительное время провели в чрезмерно агрессивной среде. И если вредоносное действие Лихорука визуально было сложно заметить в самых дальних «рядах» танковой дивизии, то стремительно чернеющая волна тлена была заметна невооруженным взглядом.
Крики ужаса и паники, смолкшие было после отзыва «лесного воинства», вновь возобновились, и были куда громче. Те, кто мог еще убежать, стремительно разгоняли свои таратайки, стараясь обогнать быстро распространяющуюся волну смерти. Стоит признаться, что некоторым это удалось.
Я заскрипел зубами от бессилия что-либо сделать, но меня вновь выручил Лихорук, неожиданно вспомнивший, что его промысел может, помимо прочего, сеять раздор среди людей. Хотя этих тварей я и людьми постеснялся бы называть. Обгоняя волну тлена, одноглазый братишка кинулся следом за удирающими фрицами, щедро потчуя их своим вредоносным промыслом.
Его магия нагнала их уже за пределами поселка, на большом поле, сплошь засеянном пшеницей. Тяжелые траки танков, громко лязгающие при движении, безжалостно уничтожали практически созревшие посевы, накручивая стебли на гусеницы. Чертовы уроды думали, что сумели спастись, но не тут-то было!
Промысел злыдня, на который братишка не жалел энергии (она у него разве что из ушей не выливалась), ввинтился в пребывающие в истерике мозги врагов, сводя их с ума и заставляя повернуть оружие друг против друга. Танки стреляли в танки, подбивали вспомогательную технику, давили гусеницами своих же солдат, свихнувшихся от страха и паля «в белый свет» и «друг в друга».
На поле пшеницы развернулась нешуточная битва всех против в всех, и выжить в этой заведомо проигрышной войне, не суждено было никому. Даже внутри бронированных машин подчас разворачивались целые баталии, когда члены экипажа стреляли в боевых соратников из пистолетов и натурально кромсали их на куски ножами.
Стрельба, взрывы, огонь, смерть — вот то, что действительно заслужили вероломные захватчики, нагло придя на нашу землю. Я лил силу полноводным потоком, но она не убывала. Наоборот, её у меня становилось всё больше и больше — ведь жертвы теперь измерялись даже не десятками, а сотнями и тысячами. Немцев было много, очень много для меня одного.
Я еще чувствовал, когда на меня «накатила» эйфория от очередного повышения веды. Следующее — едва-едва распознал, а вот что творилось дальше, меня уже совсем не пробивало. От переполнявшей силы трещал резерв, из которого я не успевал её стравливать, щедро подпитывая «туманный тлен».
Полыхали огнем меридианы, совершенно не предназначенные для перекачки такого гигантского объема энергии, грозя попросту перегореть от перенапряжения. Но я, сжав челюсти до хруста, продолжал истреблять 13-ю танковую дивизию вермахта. Никто из них не должен были выйти из этой битвы живым.
Я уже ничего не чувствовал и не понимал кроме чудовищной и ослепляющей боли, превратившись в настоящую машину для убийства, но всё продолжал и продолжал выплёскивать из себя эту проклятую ядовитую силу, грозившую превратить в тлен и меня самого. В какой момент от перенесённых страданий моё сознание отключилось, я так и не осознал.
Но когда я очнулся, вокруг не было ни одной живой души, кроме верного одноглазого братишки. Я лежал на краю истерзанного пшеничного поля, где, чадя вонючим дымом, горели фашистские танки. Но само еще играло красками жизни, тогда как за моей спиной расстилалась черная и «выжженная» моей проклятой силой земля, которую постепенно прибирал лес.
— П-пратиш-шка Ш-шума ош-шнулс-ся! — радостно завопил злыдень, сидевший рядом у разведенного костерка. — А Лихорик тебе картош-шеш-шки ис-спёк!
Я уселся с помощью злыдня, привалившись спиной к какому-то чахлому деревцу, а мой горбатый помощник сунул мне в руку уже очищенную печёную картофелину. Где Лихорук умудрился раздобыть картоху (ну, не накопал же?), да еще и бидончик свежего парного молока, я не представлял.
Но всё это было, и отказываться я не стал, откусив еще теплый разваливающийся в руках корнеплод. Жаль, соли не было, но нечисть и соль — вообще понятия не совместимые. Я сидел, ел картошку и смотрел на горящие в поле танки. Но сам не переставал думать: каким же образом мне вытаскивать деда из цепких лап фрицев?
[1] Panzerkampfwagen I (Pz.Kpfw.I, Pz.I; транслитерируется как Панцеркампфваген I) — германский лёгкий танк 1930-х годов. В западной литературе распространено также название Panzer I (Панцер I), в советской литературе традиционно обозначался как Т-1.
Глава 2
1942 г.
Третий рейх
«Аненербе»
Институт геронтологии[1]
Сегодняшний день у профессора биологии Волли Хорста не задался. Как, впрочем, и предыдущий день, и месяц, и год, и… И, вообще, после того провального диверсионного акта на территории Советского Союза, когда он весьма неудачно попытался доставить в рейх русского учёного профессора Трефилова и его гениальное изобретение, его карьера стремительно покатилась под откос.
Дотации и финансирование, которые золотым дождем проливались на его институт еще шесть лет назад, на сегодняшний момент превратились в какие-то жалкие крохи. Только-только хватало платить и без того невысокое жалование сотрудникам, да латать дыры, поддерживая работу ветшающего оборудования.
Профессор Трефилов, после тайной доставки в Германию, так и не очнулся. Мощного сотрясения мозга этого поистине гениального русского учёного, полученное после аварии и усугубленное побоями этого тупого солдафона Хайнца Кёллера, отвечавшего за силовую сторону операции, погрузило профессора в глубокую кому. И в этом состоянии профессор Трефилов пребывал уже пятый год.
Используя испорченную в результате захвата документацию, Хорсту так и не удалось построить в рейхе изобретенную Трефиловым чудо-машину по извлечению из людей биологического времени. И, как ни бился над этим вопросом Хорст, у него ничего не выходило. Отсутствовала какая-то мелочь, существующая на данный момент лишь в голове русского ученого, находящегося в коме.
Но Хорст до сих пор не сдавался, пытаясь пробить головой толстую бетонную стену. Именно напористостью и несгибаемым характером чопорный профессор-немец был так схож с профессором Трефиловым, который тоже не опустил руки, когда поначалу его открытие так и не признали в СССР.
Хорст продолжал тщательно ухаживать за неподвижным и бессловесным телом русского гения, надеясь, что тот когда-нибудь очнётся. Но время шло, а Трефилов так и не подавал никаких признаков «жизни», оставаясь лишь бессловесным овощем.
Но, Хорст верил, что когда-нибудь он сумеет разгадать эту тайну и воссоздать машину, поставив её на службу Великой Германии. Вот тогда-то он получит настоящее признание! И пускай тогда усатый Красный Дьявол — Иосиф Сталин и его еврейские комиссары кусают себе локти! Ведь вместо этого они могли позволить себе жить вечно!
Нет, только просвещенные немцы сумеют достойно распорядиться научным багажом Трефилова. Восточным варварам этого не дано! Хорст до сих пор не сомневался, что у него всё получится — жестокосердная судьба любит упорных. А уже обладая «секретом вечной жизни» он сумеет утвердиться на одной ступеньке с самыми высокими иерархами Тысячелетнего Рейха.
А ведь когда он впервые услышал эту совершенно безумную идею бригадефюрера СС Карл-Мария Вайстора, которого он поначалу посчитал просто свихнувшимся стариканом, то, естественно, в нее не поверил. Но этому неврастенику в чине бригадного генерала СС благоволил сам рейхсфюрер, называя его своим духовным наставником, подобным просветленному тибетскому гуру, знающим ответы на самые сложные вопросы мироздания.
