К тому же, спокойная и размеренная жизнь на природе, не способствующая нервным потрясения и переживаниям, умеренные физические, но постоянные нагрузки, так же оказывали благоприятное действие на организм. Простая и непритязательная пища, никаких излишеств, полное отсутствие спиртного.
Вот только пагубной привычкой к табаку страдала буквально половина стариков. Однако, даже с ней они сумели дотянуть до почтенного возраста. В общем, тайна долголетия так и осталась неразгаданной немецким профессором. Какого-нибудь одного «чудодейственного рецепта», позволившего людям железно перешагивать через хотя бы столетний рубеж, он так и не обнаружил.
Некоторое время бесплодно подолбившись головой о стену, профессор Хорст вновь посетил старинный замок бригадефюрера Вайстора. Ему нужен был хоть какой-то, пусть и безумный, но намек. Он надеялся, что старик сумеет-таки натолкнуть его на новые идеи на поприще исследований долголетия, как это уже случалось ранее, помочь советом, натолкнуть на необычные направления, в общем, задать хоть какой-то «вектор» для зашедших в тупик исследований. И его надежды, в какой-то мере, оправдались.
— Ты не там ищешь, Волли! — Пригладив ладонью щеточку седых усов, с прищущуром взглянул на профессора старик.
— В смысле не там, Карл? — С интересом переспросил Хорст, пока еще не понимая, что подразумевал под ээтой фразой престарелый шарлатан, умеющий ловко морочить головы даже сильным мира сего.
— Ищи любые упоминая о древних упырях, и ты найдешь ответ на свой
вопрос — Упоминания об упырях, Карл? Ты верно решил посмеяться надо мной? — На это раз Волли Хорст решил, что старик точно пудрит ему мозги.
— Зря ты так, мой юный друг! — И не подумал расстраиваться Вайстор. — История древнего, еще допотопного мира, написана именно упырями. Именно они правили на земле еще до богов. Правили тысячами и десятками тысяч лет, ибо были бессмертны! И вера в этих существ была куда древнее веры в богов, пришедшей много позже! И что-то, как раз, позволяло этим существам жить бесконечно долго!
— Так что же это такое, Карл? — волнуясь, воскликнул профессор. — Что позволяло им жить вечно? Неужели человеческая кровь, которую они пили, и дарила им долголетие?
— Они поглощали саму субстанцию жизни, содержащуюся в крови! — величаво ответил старик. — Древние кровососы поглощали саму жизнь своей жертвы, поддерживая себя в неизменном состоянии на протяжении тысячелетий! Некоторые из них и я знаю точно, и сейчас топчут нашу многострадальную землю. Только за столь длительный срок они научились отлично маскироваться от простых людей…
— Вот только как её отыскать, эту самую неведомую «субстанцию жизни»? — спросил практически поверивший Вайстору профессор.
— Смешной вопрос, — с отчетливой ноткой безумия рассмеялся «главный эзотерик» Рейха. — Ответ же лежит на самой поверхности! Чем, по твоему, меряется человеческая жизнь?
— Ну, не знаю… — Пожал плечами Волли. — Прожитыми годами? — брякнул он первое что пришло в голову.
— Браво, мой мальчик! — неожиданно захлопал в ладоши Карл. — Не важно — минутами, месяцами или годами измеряется время. А вот временем измеряется сама жизнь человеческая!
На этом разговор был закончен, и весьма возбужденный Хорст покинул замок престарелого «черного мага», каким считали Вайстора его приближенные. А вот профессор Волли Хорст в магию не верил. Но он верил в науку и в неминуемый технический прогресс.
И хоть до формулировки третьего закона Кларка оставалось еще добрых тридцать лет, но профессор был убежден, что современные технологии показанные, допустим, какому-нибудь африканскому дикарю, будут в его глазах нисколько не отличимы от магии и колдовства. И всякое достаточно развитое разумное существо будет неотличимо от бога.
А буквально спустя пару месяцев Хорсту в руки попала научная статья некоего русского профессора Трефилова, в которой гениальный, как оказалось в действительности, ученый, рассуждал о свойствах открытого им «биологического времени». И Волли понял — это знак. И с поспешностью желторотого юнца вновь засобирался в Советский Союз.
[1] Геронтоло́гия (от др.-греч. «старик» + «знание, слово, учение») — наука, изучающая биологические, социальные и психологические аспекты старения человека, его причины и способы борьбы с ним. Термин ввёл И. И. Мечников в 1903 году.
Глава 3
Я сидел, привалившись спиной к тонкой белоствольной березе, натурально «расплывшись» на солнышке. Подбитые на поле танки уже перестали жарко полыхать, а лишь чадили чёрным вонючим дымом. Пшеница, выгоревшая местами, тоже погасла. Хорошо, что всё вокруг было мокрым от проливного дождя, устроенного лешим по моей просьбе.
Да он и сам сидел сейчас рядом со мной плечом к плечу, с удовольствием уплетая оставшуюся печеную картоху и запивая её парным молоком. Молоком злыдень разжился у Глафиры Митрофановны, просто умыкнув его после вечерней дойки. Достанется же ему по возращении от мамашки на орехи!
Но сейчас Лихорук был, наверное, самой счастливой нечистью на земле. Он тоже сидел на земле возле небольшого, им же разведенного костерка, в котором еще пеклась картошечка, и, урча, словно сытый кот, щурился своим единственным глазом на ласковое солнце. В таком грандиозном побоище он еще никогда не участвовал. И его сейчас распирало от поглощенной силы, которой он был «залит» по самый край, под самую высокую «завязочку» резерва.
Леший тоже был весьма доволен: он избавился от врагов, которые грозили причинить вред его бесценному лесу, да и территории у него приросло изрядно. Дело в том, что Тарасовки и её окрестностей больше не существовало «в природе». Там, где всего пару часов назад стояли многочисленные деревенские избы, Дом культуры и прочие объекты социальной структуры, не осталось ничего!
Да-да, вообще ничего! Словно и не было тут никакой жизни, кроме исконной лесной, отнятой и отвоёванной у лешего людьми когда-то давным-давно. А сейчас он просто вернул своё. Не знаю, какие уж байки будут ходить среди партизан, когда они в очередной раз заглянут в эти края. Похоже, что слухи про сгинувшие в лесу за одну ночь целые деревни, не такие уж и слухи. Сам тому свидетель.
Уцелело только небольшое поле пшеницы, у которого мы и сидели, лениво наблюдая за легкими пролетающими облаками, которые временами перекрывал жирный и вонючий дым от чадящих немецких танков. Из всей танковой дивизии, что была отправлена в наши края по мою душу, не выжил никто. Леший лично в этом убедился, разослав своих быстроногих гонцов по всей округе.
По всей видимости, уцелели лишь те фрицы, кто отправился в качестве охраны с Вольфгангом Хубертусом, отчего-то решившим забрать моего смертельно раненного старика в Берлин. Но я, если честно признаться, был ему за это благодарен. Недаром же сама судьба подарила жизнь этому молодому фрицу, «отведя» мою руку. А взамен этот сопляк-эсэсовец что-то сделал с моим стариком…
А ведь он тоже, по сути, спас ему жизнь. Я в тот момент точно знал, что дед — не жилец. И спасти его обычными способами (поскольку магия не работала) невозможно. Моя «ложная» память это стопроцентно подтвердила. Иначе, я не оставил бы его прикрывать мой отход.
Однако, судьба-злодейка сделала очередной «финт ушами», и Чумаков-старший чудом выжил… И назвать это как-то по-иному, я не мог — для меня это было действительно настоящее чудо.
Вот только нужно было как-то теперь вызволять старика из Берлина. Но как это провернуть, я пока не знал. Но то, что я не оставлю его — факт, не подлежащий обсуждению! Вот немного передохну от трудов «праведных», и совершу полноценный «дранг нах[1]».
— Чего закручинился, товарищ мой Чума? — закинув в рот очередную чумазую картошечку (леший даже не утруждал себя тем, чтобы очистить её от превратившейся в угольки кожуры), поинтересовался дедко Большак. — Мы с тобой такое большое дело осилили… Даже злыдень твой настоящим богатырём-героем себя проявил. Даже не знаю, как вас оба-двое и благодарить…
