— Шикарная машина, просто шикарная… Усохнуть… Ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству! Железный конь идет на смену крестьянской лошадке!
— Слушай, помолчи две минуты, я не слышу, работает двигатель или нет.
— Если не работает, то как она едет-то?
— По инерции.
У входа в клуб охранник выпинывал с запретной территории двух бомжей. Он возвышался над ними горой, поросшей лесом, его неподвижное белое лицо ровно ничего не выражало, бомжи пятились и бормотали, Энди вдруг шарахнулся в сторону с гримасой тошного отвращения. Лешка подошел поближе — и волна ужасающего запаха падали и сырой земли обрушилась на него так, что желудок чуть не вывернуло наизнанку.
— Ну, на стаканчик, а, начальник? — пробормотал ближайший побирушка, и Лешка увидел его лицо.
Опухшая бело-зеленая маска с черными кругами вокруг ввалившихся глаз, в трупных пятнах, с черно-красным лоскутом отодранной плоти на щеке ухмыльнулась заискивающей улыбочкой пропойцы, а пергаментная рука с костями, торчащими из гнилого мяса на сгибах пальцев, смущенно поскребла дряблый заплесневелый подбородок.
Лешка влетел в холл клуба со скоростью штормового ветра, хотя, возможно, разумнее было бы бежать к машине и гнать отсюда, что было сил. Энди стоял у входа в зал, наблюдая за ним с сочувствием.
— Гадость, да, Леш? Не терплю. Просто удивишься, как некоторые опускаются.
— Это… вампиры?
— Ну…
Ледяная фея от двери возмущенно говорила охраннику:
— Почему они сюда шляются? Вы, милейший, забываете о своих непосредственных обязанностях! Тут, в конце концов, приличное заведение!
— Я же не могу им запретить, сударыня, — возразил охранник. — Я могу только не впустить их внутрь.
— Безобразие, — сказала дама и бросила на стойку гардероба песцовое манто.
— Кто это? — снова спросил Лешка.
— Это мисс Нэлли.
— Да нет, за дверью…
— Понятия не имею, — фыркнул Энди и пошел здороваться с какими-то своими знакомыми.
В зале было многолюдно и весело. Лазерные звездочки летели по потолку; играла современная музыка, и кое-кто из гостей танцевал. В углах зала Лешка заметил искусственные серебряные елочки в мигающих огоньках.
— Вы тут что, к Новому Году готовитесь? — спросил он пораженно.
— Ага, — кивнул Энди, раскланиваясь с белокурой девушкой.
— Вы Новый Год отмечаете?
— Днем открытых дверей, — сказал Энди и хихикнул.
Эмма и Клара уже пришли и теперь махнули руками из-за столика в уголке зала. Лешка широко улыбнулся в ответ и быстрее Энди оказался рядом с ними.
— А мы вас ждали, Алексей, — сказала Эмма приветливо. — Здравствуй, Энди. Как там погода?
— Мерзко, — сказал Энди и уселся. — А налейте мне выпить…
— Вы с гитарой, чтобы песни петь? — спросила Клара и плеснула кагора в ближайший бокал. — Тогда надо наверх, а то тут шумно.
— А нет ли у вас отдельного кабинета? — хихикнул Энди и встал. — А точно — пошли наверх, а? Там сейчас, наверное, нет никого.
Лестница, освещенная электрическими факелами, вела в большой темный холл, где стояли диваны и журнальные столики. Там и вправду было тихо и пусто. Из холла несколько темных коридоров уходили непонятно куда, где стоял глухой мрак, и чувствовалось какое-то далекое странное движение. Здесь Лешке понравилось куда меньше, чем внизу, но глупо было дергаться, когда твои спутники совершенно спокойны.
Впрочем, когда Энди зажег на столике светильник в виде хрупкого стеклянного цветка, а дамы поставили на стол бутылки и бокалы, в холле сделалось уютно, и шорохи из темноты утихли. Лешка уселся, поддернул рукава к локтям и обнял гитару нежно, как женщину.
Эмма и Клара уселись на диване в обнимку, приготовившись слушать. Они выглядели дивным контрастом — Клара, худенькая, гибкая и изящная, с копной кудрей цвета сеттера и неизменным браслетом из опалов в мельхиоровой проволоке, в черно-багровом вечернем платье, и Эмма, высокая брюнетка с короткими блестящими волосами, с прекрасной грудью, обтянутой зеленым джемпером, в джинсах, с амулетом из палочек и керамических бусин на длинном ремешке. Эмма была просто восхитительна, но Клара…
Энди присел на широкий подлокотник и растянулся по спинке дивана всем телом, положив голову на вытянутую руку, почти совсем близко к Лешке. Лешка кивнул ему и тронул струны.
— Не пройти мне ответом
Там, где пули — вопрос,
Где каждый взгляд — миллиметр,
Время — пять папирос…
[Песня группы «ДДТ»]
Никогда раньше гитара и голос не звучали так гармонично и так чудесно. Полутемное пространство сомкнулось вокруг, стало теплым, зазвучало мягким стонущим звоном; лица вампиров, освещенные маленькой лампой, обрели человеческую одухотворенность, тоже казались теплыми, почти живыми. Глаза девушек мерцали в полумраке темными агатами.
— Этот город разбился,
Но не стал крестом.
Павший город напился
Жизни перед постом.
Тут контуженые звезды
Новый жгут Вифлеем…
Энди порывисто вздохнул. Эмма грустно улыбнулась. Клара обхватила рукой в браслете ее шею с задумчивым, почти болезненным выражением.
— Мертвый город с пустыми глазами — со мной.
Я стрелял холостыми. Я вчера был живой, —
закончил Лешка.
— Здорово, — шепнул Энди.
— Темная ночь…
только пули свистят по степи.
Только ветер гудит в проводах,
Тускло звезды мерцают… —
вдруг пропела Эмма глубоким, темным, очень низким контральто. Лешка тут же ответил низким гитарным аккордом и тихо, в тон, продолжил:
— В темную ночь
Ты, любимая, знаю, не спишь…
Этот дуэт в полумраке казался каким-то мистическим действом — даже мороз стекал по коже от ощущения смеси прелести и жути. От голоса Эммы кружилась голова, он обволакивал, как туман, как мрак — и тем более странной казалась эта гармония, общность обычного и демонского.
— Эту песню пел, кажется, Бернес, — сказал Эмма, когда смолк последний аккорд. — Она была очень в моде в тот год, когда я умерла.
— А ты, оказывается, старше меня, — сказал Энди. — Вот не думал…
— Я еще девочка, — усмехнулась Эмма. — Просто ты уж совсем котенок, малыш.
— Ну… шестьдесят шестой, все-таки…
— Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство! — язвительно заметила Клара.
— Оставь, Клархен, Сталин тогда уже умер… Я ошиблась, Энди. Я умерла в семьдесят третьем.
— А я думал — сразу после войны…
— Нет, что ты… я еще молоденькая.
— А я по-вашему, вообще грудная, что ли?! — хмыкнула Клара. — Я-то девяносто восьмого!
— Не повод для обиды, — сказал Лешка, наконец обретя дар речи. — Молодость женщину не портит.
И вдруг, закашлявшись, замолчал. Холодная сладкая волна окатила его с головой. Лешка глотнул воздуха, как после удара под дых, и оглянулся.
Вампир с белыми лохматыми волосами, в драной футболке с напечатанным на ней черепом в короне, в джинсах с заплатами и стоптанных башмаках стоял за его спиной, положив руки, сомнительно украшенные огромными стальными перстнями, на спинку дивана. Его физиономия с зелеными глазами в прищур и хамской ухмылкой вызывала симпатию и неприязнь одновременно.
— Предупреждать надо, — буркнул Лешка. — Входишь, как Потрошитель.
— Предупреждаю! — ухмыльнулся вампир еще шире.
— Добрый вечер, Артур, — сказала Эмма с прочувствованным уважением.
— Здравствуйте, — кивнул Энди, и кивок выглядел, как поклон. Клара молча поклонилась по-настоящему.
— Послушать пришел? Или попеть? — спросил Лешка. — Ну спой тогда что-нибудь типа «Мы с то бою повстречались». Ты петь-то умеешь? Ну, да это и неважно.
— Охренеть, — сказал Артур и плюхнулся на диван. — Я гляжу, вы тут недурно развлекаетесь — один поет куплеты и порет чушь в паузах, а прочие внимают, развесив ушки.
— Это не куплеты, ясно? — рявкнул Лешка. — Между прочим, тебя сюда не звали. И мнения твоего не спрашивают. Понял?!
Артур откинулся на спину дивана и расхохотался. У девушек сделались испуганные лица, Энди стукнул Лешку кулаком между лопаток, но это совершенно не изменило его настроения.
— Смех без причины — признак дурачины, — заявил он, глядя на Артура в упор.
— Ох ты, е-мое! — Артур, ухмыляясь, оглядел Лешку с головы до ног тем взглядом, от которого человек обращается в нуль. — А все мы страшные такие, что боимся даже в зеркало смотреть! Красная Шапочка, да я ж тебя съем!
— Напугал ежа голой… простите, дамы.
Артур снова хохотнул и встал.
— Злые вы, уйду я от вас, — сообщил он, прихватил со стола открытую бутылку и растворился в темноте.
— Ты чего, обалдел?! — тут же взвилась Клара с такой явной злобой, что Лешка опешил.
— А что этот хам трамвайный себе позволяет? — спросил он растерянно.
— Слушай, смертный, — прошипела Клара, придвинув к Лешке исказившееся лицо, — это ты — хам трамвайный, а он — Вечный Князь, понятно? Чистая сила, блин! И он пришел посидеть, а ты на него на ехал, придурок!