— Это одержимый… хинт-одержимый, — сказал Малиот, стоя у открытой двери, — Мы помогаем ему, как можем, но его прямо тянет к этому углу.
— Он чего-то боится?
— Конечно. А ещё он стесняется, любит, терпит и так далее. Над ним взяли верх чувства, которые сдерживают людей. Такие одержимые не вредны, поэтому их не убивают, — губы Малиота задрожали, и он прикрыл их рукавом.
— Как его зовут?
— Кличка «Крестец», но называли его Митей. Он был анлотом. Ещё немного и стал бы малиотом, мог встать во главе церкви… этой церкви. Анлотов ты видел сегодня, мальчики, которые стояли рядом со столами.
— И как это случилось? Как он стал одержимым?
— На этот вопрос тебе точно никто не ответит. В чужие чувства с головой не залезть. Никто ведь не знает, что у другого на уме. Я думаю, он слишком долго сдерживал себя и поддался чувствам.
— Сгорел на работе, получается. Да, интересно получается.
— Но не все хинты такие, есть же хозяева кафе, например. Кто идёт по пути веры рискует больше всех.
— Но и получает больше, — сказал Борис, посмотрел последний раз в дрожащие глаза бродяги и поднялся, — Простите, если что не так, Малиот. До свидания.
— Погоди, Борис, — сказал он и протянул юноше синий футляр, который держал в рукаве, — передашь Аристократу. Только держи в руках и сильно не сжимай.
— Хорошо. Могу идти?
— Конечно. До встречи. Заходи, когда надумаешь. Здесь тебе всегда будут рады.
Борис по пути до магазина думал о парадоксе хинтов и унтов. Одни собирают чувства и эмоции, которые завязаны на сдерживании себя, но при этом, чтобы им не поддаться они раскручивают бурю внутри и спускают с поводка свои лицевые мышцы, громкие голоса и раскатистые жесты. Другие собирают всё это буйство чувств и эмоций, но при этом сами их не испытывают и всячески подавляют, либо держат их под контролем, но от людей таких унтов не отличить.
Ещё его мысли занимал неудачный разговор с Малиотом. Он понимал, что грубо с ним обошёлся, но не мог найти причину такого отношения, возможно, на уровне инстинктов унты не любят хинтов. Одни отличаются от других, и помимо внутренней конкуренции, соперничают ещё между собой. Борис находил причину, которая скрывалась в его натуре. Для него было очевидным, что они не правы. Особенно сильно заблуждается Малиот, который хочет залезть в порядок простых вещей, но до сложных ему дела нет. Мало того, он ещё сомневается в способностях Бориса и смеётся над ним.
Казалось бы, ничего сложного сделать так, чтобы соплеменники не убивали друг друга. Раньше эта идея не вызвала у него сомнений, но сейчас, когда чувства оставили его, ему казалось, что он сам с решимостью отдастся в лапы смерти или отправит к костлявой кого-нибудь. Юноша перестал чувствовать потребность в жизни, то же самое, наверняка, ощущают остальные. Можно сказать, что смерть уже наступила. Если ты мёртв, то почему все остальные должны жить? Он понимал свою участь и осознавал положение своих соплеменников унтов: быть прислужниками людей, собирать их безин, и по этой причине, оставаться полыми внутри. Судя по всему, не все такие полые, как Борис, Виктор или Аристократ. Консуэла, Ирина, Никита не окончательно опустели, но их внутренний мир не менее хрупок. Им нельзя жить так, как велит сердце, а можно только сдерживать и контролировать себя. Они мертвы только отчасти.
Как же вложить жизнь в тех, для кого она губительна?
— О, Борис, привет, — сказал знакомый женский голос.
Юноша, погружённый в собственные раздумья, смотрел под ноги. Ему на глаза попались тёмно-коричневые сапожки на невысоком каблуке, бесцветные колготки, выглядывающие из-под бежевого плаща, чёрная обтягивающая юбка и белая блузка. Для такого делового стиля она, наверняка, шла на обед, хотя обычно предпочитала есть за рабочим столом и после продолжала работать. Борис поднял глаза выше и произнёс:
— Добрый день, Элла, — у него ещё с прошлой работы выработалась привычка переходить на официальный стиль общения с коллегами, которые были старше его по возрасту.
— Как ты? Работаешь? — сказала Элла и поправила свои длинные, крашеные волосы — блондинку выдавали её чёрные корни. Борис не сразу признал её от этой смены имиджа.
— Да, улаживал рабочие моменты.
— Кем работаешь?
— Я татуировщик, — сказал он и отодвинул правый рукав, обнажив рогатку, — вот сам себе набил.
Элла улыбнулась, и на её лице можно было прочитать удивление и тёплый восторг.
— Неожиданно. Ты всегда был такой тихий и закрытый мальчик, а тут такое. Удивил. Как тебя угораздило? Я думала, ты сделаешь тату и на этом всё.
— Не скажу, что ваш совет обратиться к Виктору изменил мою жизнь. Точно не помню, как так произошло, что я стал татуировщиком.
— А как унтом стал, помнишь?
***
В тот последний, четвёртый день на его предыдущей работе Борис сидел за столом и размышлял: «Зачем я тут сижу? Уже третий час дня, мне хочется спать, а пойти поспать я не могу. Вместо работы я думаю о белке, которая бегает в колесе внутри моей головы».
Этой белке приходится действительно несладко. Всё, что она видит своими потухшими глазами — грязно-розовое пятно ступенек бегового круга, сменяющих друг друга, как кадры киноплёнки. Вся шёрстка в залысинах от бесконечно льющегося пота. Лапки забинтованы узкими полосками белой ленты с багровыми пятнами. Хвост отняли — для бега он не нужен и в колесо может зажевать.
— Фух, как жарко! — пожаловалась Элла, которая сидела за соседним столом. — Духота, дождь будет.
Он ничего ей не ответил и вернулся к работе. У каждого свой метод, как отодрать себя от работы, а он свой уже использовал. Но одна мысль всё же проскользнула: «Мы сидим в огромном контейнере с окошками, холодно как в погребе, а ей жарко. Хотя может всему виной чёрные волосы».
Они сидели за одним столом без барьера перед двумя дешёвыми компьютерами, в будке рядом с огромным вырезом железных ворот — это главный вход в здание, построенное из бетона и железных листов. На рядах стеллажей, которые уходили вдаль на десятки метров и вверх на трёхэтажную высоту, лежали деревянные коробки. Между рядами ходили рабочие и ездили тихоходные погрузчики со свежей партией, которую Борис и Элла вносили в базу.
Скромные владения осматривал нескромный хозяин. Он раздавал указания, которые работники выполняли по-своему, поднимал отдыхающих и, так как нагадил ещё не всем в душу, направился в будку. Лысый мужчина в белой рубашке, чёрных джинсах и блестящих строгих туфлях выделялся в толпе грязных и запылённых работяг. Его отличительной чертой была бородка вокруг рта, такую называли бородой Генриха IV, властью которого начальник, по его мнению, обладал. Улыбающаяся голова заглянула в тесный офис, но волны морщин были куда более заметными, чем отбеленные зубы.
— Элла, выйди, пожалуйста, — сказал он.
Соседка вышла, виляя бёдрами, которые обтягивало чёрное платье чуть ниже колен. Элла прошла мимо начальника, глядя своими светло-голубыми глазами перед собой. Она еле заметно улыбнулась, чувствуя на себе довольный взгляд начальника. Когда Элла вышла, он проводил её взглядом, опустив глаза вниз.
Шеф сел на кресло Эллы и отъехал к крайней стенке.
— Борис, мы уже обсуждали твою скорость, — лицо его было серьёзным и недоброжелательным. — Мы обсуждали, какой объём тебя ждёт, а ты не справляешься даже с этим.
Борис за очень короткий срок подстроил под себя систему электронного учёта поступающего товара, пока здесь работал. Причина в том, что для обучения работе с программой выделили неприлично мало сил и времени. В тот момент он чувствовал горечь оттого, что его инновации на глазах сжигают и топчутся на пепле. Начальник продолжал экзекуцию:
— Улучшений в работе нет. Нужно делать больше, а исправлений нет.
«Улучшений не было с самого начала: обучения нет, нужно выпрашивать официальное оформление и оплату связи», — разгорался в мыслях Борис, а на деле сказал: «Я всё понимаю».
— В общем, Борис, наша компания благодарит тебя за проделанный труд, но с завтрашнего дня наши пути расходятся.
