А у Кати вдруг мороз прошел по коже. Уже не дуновение холода, а настоящий ледяной шквал.
Ярко освещенная аудитория поблекла. Голос Мистера Жаба угас, звуки отдалились. Все стало серым, девушке померещился отчетливый запах тины. Как будто она не в Британском Совете, а то ли на ирландском болоте, то ли на шотландском кладбище, и под ногами жухлая трава и зыбкая грязь. Кате отчетливо привиделся огромный могильный холм… Почему-то с дверью. Маленькой деревянной дверью. Которая медленно и бесшумно открылась. За ней была темнота. А из этой темноты медленно выплыли две призрачные фигуры. Одна — с золотистыми волосами. Другая — с черными…
Катя глубоко вздохнула, крепко зажмурилась и потрясла головой… И вернулась в аудиторию.
Наваждение прошло. Только руки замерзли, как зимой без варежек. И все еще слегка трясло.
Что еще за видения такие?
— …Your faith and throat ye sall never get
Nor our true love sall never twin…
Кажется, видение длилось несколько мгновений, однако Мистер Жаб уже закончил чтение. Теперь Катя слышала запинающийся женский голос. Ага, догадалась она: так они делали и на филфаке. Читаем по отрывку и даем свой вариант перевода. Потом остальные предлагают свои варианты, поправляют — в общем, критикуют.
— Untill I come within thy bower
And kiss thee…
Дама доплелась до конца своего отрывка, и в аудитории поднялся гвалт. Наперебой предлагались варианты — очень далекие от оригинала, поскольку спецов по староанглийскому в аудитории не нашлось. Мистер Жаб морщился, напоминал о профессионализме и призывал делать поправку на архаизмы и диалектизмы.
«Ну-ка, интересно, — подумала Катя, скользя взглядом по неровным строчкам. — Сегодня у меня получится?»
Она сосредоточилась, вслушиваясь в тишину внутри себя, и вскоре услышала отдаленный, похожий на дыхание шепот, тень голоса, о которой никогда не скажешь, мерещится он или нет. Катю, как всегда, охватила легкая, словно чужая, грусть. Она знала, что это вовсе не внутренний голос, а тот странный дар, который, покидая мир, оставил ей Селгарин. Дар — что-то вроде ясновидения, непредсказуемый и почти неуправляемый. Но очень полезный, когда касалось иностранных языков. Но языками дело не ограничивалось. Иногда приходила и другая информация. Мистического смысла. Вот и сейчас Катя прислушивалась к звучанию слов и их смыслу — явному и скрытому. Впитывала размеренный ритм романтической баллады и чувствовала, как внутри все застывает, словно перед ней — не лист бумаги формата А4, а та самая дверь в холме…
С каждым мигом ей становилось страшнее. Въяве представилось, будто это она сама стоит в полночь на крыльце, а перед ней подозрительно бледный юноша. И говорит ей: «Это я, твой жених! Я к тебе вернулся!»
Только не уточняет, откуда именно.
И просится войти.
Как будто она не знает, кто не может войти в дом без приглашения…
«Что? — ужаснулась Катя, проглядывая балладу. — Она его впустила?! Дура! Он же мертвый!»
Она решительно отодвинула листик с текстом.
«Плохая баллада! — подумала она. — И нет тут ничего романтичного. И вовсе она не о верной любви. А о подлой ловушке…»
— Прошу, следующий! — объявил Мистер Жаб.
Наступила небольшая заминка. Вот оно что — настала очередь «святого Джорджа». Но единственный мужчина на семинаре повел себя странно: когда соседка подсунула ему листок и даже ткнула место, с которого надо читать дальше, он только молча улыбнулся и помотал головой. На текст даже не взглянул.
Впрочем, Мистер Жаб и бровью не повел, как будто так и надо. И повернулся к Кате:
— Барышня, прошу вас. Читайте и предлагайте свои варианты.
— Вот отсюда, — подсказала ей рыжая соседка.
Катя пробежала глазами строфу. Итак, девушка пригласила-таки его в дом, и мертвец сказал…
— My mouth it is full cold, Margret,
It has the smell now of the ground…
С чтением и переводом Катя промедлила. В аудитории снова стало тихо.
— Что нам скажет наша новенькая? — спросил Мистер Жаб, явно решив подбодрить засмущавшуюся девушку.
— Мне не хочется читать, — буркнула Катя. — Извините.
По аудитории пролетел удивленный шепоток.
— Не хочется? — удивленно повторил литературовед с интонацией «а зачем же вы тогда сюда явились?».
— Мне кажется, — пояснила Катя, тщательно подбирая слова, — что некоторые вещи… лучше не произносить вслух.
Теперь все взгляды были направлены на Катю. Она молчала, пытаясь сформулировать свои ощущения.
— Это какая-то неправильная баллада, — пробормотала она наконец, отчаявшись сказать точнее.
— Простите?
— Девушка потеряла своего парня, — начала объяснять Катя, страдая от того, что не может точно выразить свои ощущения словами. — И он как бы вернулся. Но на самом деле — это не он. Тут ловушка на эту девушку, а любовь совсем ни при чем.
— Ну и что? — изумился Мистер Жаб. — Вам не нравится содержание? И поэтому вы не будете читать?!
— Да, — покраснев, прошептала Катя. — Я не хочу читать, потому что, мне кажется, это… опасно.
Вокруг захихикали. Теперь уже явно над Катей. На лице очкастой дамы возникло откровенно злорадное выражение.
— Можно… ну… Накликать! — нашлась наконец Катя.
Мистер Жаб покачал головой, смотря на нее с выражением: «Конечно, всякого можно ожидать от блондинки, но это уже перебор!»
Катя напустила на себя гордый вид, который был в такой ситуации особенно неуместен, — хихиканье только усилилось. Неожиданно она заметила, что «святой Джордж» единственный не веселится, а смотрит на нее с неподдельным интересом.
— Ну что ж, — развел руками Мистер Жаб. — Суеверия, как известно, бессмертны. Но действительно, все эти волшебные баллады в Средневековье почитались за сущую правду. Граница между мирами виделась людям весьма условной. Погибший в дальних краях жених, явившийся к несчастной Маргарет, мог точно так же явиться к любой из слушательниц. Наверняка они были не менее впечатлительными, чем наша юная коллега…
По аудитории снова пролетел смех.
Катя сидела красная, начиная сердиться. Страх понемногу прошел, и ей стало стыдно. Не очень-то приятно чувствовать себя суеверной дурочкой!
«Ой, елки-палки! — пришло ей вдруг на ум. — Вдруг они решили, что я просто не знаю языка и не могу перевести дальше?!»
Мысль, что ее сочтут необразованной вруньей, показалась Кате совершенно невыносимой. Она откашлялась и начала переводить — уверенно и без запинок:
— «Губы мои холодны, дыхание пахнет землей. Поцеловав меня, долго не проживешь… Теперь ступай же, Маргарет, за мной под землю…»
