— Это же… Это же… А бургундцы?
— Оба младших брата герцога Бургундского — и герцог Брабантский, и граф Невер — погибли.
Де Грасси застонал. Как бы оправдываясь, сэр Томас сказал:
— Герцог Брабантский зачем-то надел чужой плащ, его не узнали, потому и убили. Сам виноват. Вы же пока живы. Но Сэдвик не может остановить кровь, он дает вам день-два. Если вы умрете здесь, вас сожгут вместе с остальными телами. Пусть ваш оруженосец похоронит вас в своей земле.
— Вы думаете, я доберусь до Дижона?
— Я понимаю, что до Бургундии далеко, но я надеюсь на Божью помощь смелому рыцарю. Я вам дам телегу и пропуск. Прощайте.
— Прощайте, — барон поднял вверх слабую руку и заставил себя улыбнуться. Сэр Эрпингем кивнул головой и молча вышел.
— Это его просто совесть гложет, — произнес Сэдвик. — И сам рыцаря в плен не стал брать, и король Генрих, пока длился бой, приказал перебить то ли две, то ли три тысячи пленных французов. Все рыцари возмущены — но что поделаешь…
— Не может быть! — прохрипел де Грасси. — Но зачем?
— Военная необходимость. Боялся, что они ударят ему в тыл. Ладно, советую ехать, пока сэр Томас не передумал. Телега здесь, у ворот, и ваш смышленый оруженосец — тоже. Я вам втер в раны настой, две раны не кровоточат, но с той, что на бедре, я ничего не могу поделать. Позвать вашего юношу?
Голова у барона кружилась, он просто показал рукой — «да».
Врач вышел, раздался свист, в сарай влетел исхудавший Жильбер, упал на колени и прижался лбом к руке барона.
— Ну, ну, будет! — рассердился на юношескую несдержанность Сэдвик. — Я кликну еще людей, да понесли.
Через минуту вошли двое йоменов, взяли раненого за руки, за ноги, вынесли наружу и опустили в набитую сеном телегу.
— Спасибо! — сказал врачу Тарди.
— С Богом! — махнул тот рукой.
Бургундцев долго, несмотря на пропуск, не выпускали из лагеря, наконец, дали дорогу.
День был в самом разгаре, дождь не шел, но все равно чувствовался холод. Барона била лихорадка, он знал, что живым не доедет, и заранее попросил Жильбера все равно доставить его труп в замок. Но Тарди имел другие планы. Раз врачи помочь сеньору не смогли, то ему поможет колдун. И верный оруженосец знал такого колдуна — он встретился их отряду в густом лесу, совсем недалеко отсюда.
У въезда в чащу Жильбер остановился и принялся распрягать коня. Де Грасси как раз впал в забытье и ничего не понимал. Оруженосец взвалил тело поперек животного, сам сел верхом и направил коня в самую чащу — уж теперь дорогу он знал получше крестьянина. Барон на минуту пришел в себя, спросил:
— Кузен, мы где? Что ты делаешь?
— Так надо, Филипп, — чуть не плача, отвечал тот, — так надо, держись…
Уже стемнело, но оруженосец помнил путь. Вскоре они оказались на полянке с хижиной у подножия холма. Он соскочил с коня и забарабанил в дверь.
— Кого принесла нелегкая? — донеслось изнутри.
— Это Жильбер! — закричал он срывающимся голосом. — Жильбер и барон де Грасси!
Дверь открылась, на порог вышел хозяин.
— Что случилось? — с явным неудовольствием спросил он. — Разве вы не обещали оставить меня в покое?
— Слушай, отшельник! Французы разбиты, барон ранен, он истек кровью! А ты говорил, что искусный врачеватель! Помоги, Богом молю!
Хозяин задумчиво почесал бороду.
— Сначала посмотрим, — наконец произнес он. — Давай занесем в дом.
«Ну и „дом“, — мелькнуло в голове у юноши. — Не спасет, убью чернокнижника!»
Они затащили раненого вовнутрь, положили на кровать.
— Раздевай! — скомандовал хозяин.
Когда барон оказался раздет донага, врач приказал Тарди развести огонь. А сам принялся ощупывать тело — запястья, шею, поднимал веки, снял тряпки с ран. Жильбер, бросая в огонь поленья, слышал, как чернокнижник бранит работу предыдущего врачевателя. Потом он подошел к шкафу со своими треклятыми склянками, выбрал одну, открыл и стал поливать раны. Жидкость, соприкасаясь с кожей, шипела и испарялась. Филипп вдруг открыл глаза, истошно завопил и вновь потерял сознание.
Оруженосец подлетел к отшельнику.
— Что ты делаешь! Лечи его, а не мучай!
— Если ты будешь меня отвлекать, я тебя выкину вон! — заскрипел тот зубами. — Если желаешь жизни своему господину, не мешай!
Юноше оставалось подчиниться. На раны был вылит еще один пузырек, а содержимое третьего через воронку, которую Жильбер самолично просунул барону между зубов, было влито в рот. Хорошо еще, что раненый темную жидкость проглотил, не захлебнулся. Чернокнижник сидел рядом с бароном, держа того за руки. Тарди заметил, что у больного стали дергаться веки и порозовела до того бледная, с синевой, кожа. Увидел это и сам отшельник. Он повернулся и сказал:
— Слушай меня, юноша, слушай внимательно. Я могу спасти жизнь твоему сеньору, но нужно ли ему это, он должен сказать мне сам. Сейчас он придет в себя, и мне надо поговорить с ним наедине.
— Я не могу его покинуть, — залепетал оруженосец.
— Более того, — продолжил хозяин. — Если он согласится, я начну лечение — а оно очень болезненно. Если он вдруг закричит, я не хочу, чтобы ты бросился на меня с кинжалом. Так что тебе придется погулять по лесу до утра. Я тебе дам одеяло.
— Нет, никак, я не могу…
— Тогда забирай его и езжай отсюда.
Оруженосец закрыл лицо руками.
— Давай одеяло, — сказал он. — Когда можно вернуться?
— Перед рассветом.
Жильбер, уходя, хлопнул дверью так, что чуть не сорвал ее с петель.
Отшельник взял еще одну склянку, взболтал ее и поднес раненому к носу. Барон чихнул и открыл глаза.
— Где я? — спросил он слабым голосом.
— Пока еще не в раю. Ты в гостях у друга.
— А, отшельник, — улыбнулся Филипп, — как я сюда попал?
— Жильбер… — начал было хозяин.
— Ах, да, понял, он привез меня в надежде на твое искусство…
— Слушай меня, барон. Слушай внимательно. Мое искусство тебе не поможет. Слишком поздно. Ты истек кровью. Но я могу дать тебе жизнь. Только это может оказаться не даром, а мучением…
— Это как?
— Не перебивай! Ты будешь жить долго, очень долго, может быть, вечно. Но ты не увидишь родных, ты не сможешь есть человеческую пищу, ты не сможешь покидать убежища в дневное время. Но ты и не сможешь заболеть, твое тело станет почти неподвластно заразе, тебя будет почти невозможно убить.
— Не дьявол ли ты? — прошептал де Грасси тихо, без возмущения. — Не пришел ли ты ко мне в образе доброго человека, чтобы искусить меня? Ведь никто не живет вечно телом, только душой, и только на небесах…
— У тебя мало времени, ты должен принять решение. Страшно умереть или не страшно? Многим жизнь, которую я тебе предлагаю, кажется хуже смерти.
Филипп схватил отшельника за рукав:
— Я не продаю свою бессмертную душу?
— Я не дьявол, — выдернул хозяин руку. — Как же меня бесят ваши предрассудки! Это просто необъяснимое явление природы — жить, не старея, для этого питаясь кровью.
— Кровью? Изыди, Сатана! — и барон непослушной рукой попытался сотворить крестное знамение.
— Я не хочу с тобой возиться! Я давно один, и мне никто не нужен! Или «да», или «нет»! Если ты потом захочешь прекратить свое существование, то в каждый момент сможешь это сделать! Все равно последний выбор за тобой! Ты будешь сильным, очень сильным, но ты никогда не увидишь солнца, не проводишь закат, не встретишь рассвет! Многие из людей, особенно глупые и невежественные, станут твоими врагами, они будут гнать тебя и желать твоей смерти! Но ты будешь жить, жить! Как в тебе, еще сильна воля к жизни?
— Загадки… Непонятные загадки… Но мне так рано умирать… Так не хочется… Ты правду говоришь, что у меня потом будет выбор?
— Правду, рыцарь.
— Тогда делай, что задумал, если ты не дьявол.
— Я тебя привяжу, потому что будет больно, и я не хочу, чтобы из-за глупых суеверий ты убежал или умер, что, впрочем, одно и то же.
— Вяжи, если так надо.
Хозяин прикрепил обе руки больного к изголовью кровати, продев веревки под ее передние ножки, а ноги привязал к задним. Потом он захрипел, зашипел, белки его глаз вдруг пожелтели, зрачки из круглых превратились в узкие овальные. Из-под губ показались вытягивающиеся клыки, с которых стала капать слюна. Пальцы удлинились, ногти на них заострились и стали больше похожи на когти. Де Грасси закричал от ужаса. Так желанная минуту назад жизнь была уже не нужна — он находился во власти сатаны! Отшельник припал к его шее и прокусил кожу клыками. Странно, но боли барон не почувствовал. Однако он продолжал кричать, хотя силы истощились, все перед глазами плыло, как в утреннем тумане, по телу пробежала дрожь. Дьявол оторвался от его шеи — удивительно, но он уже принял свой прежний облик. Исчадие ада подошло к столу, взяло с него нож и полоснуло себя лезвием по запястью. На руке запузырилась черная кровь. Чудовище держало руку над кружкой, пока та не наполнилась наполовину.
