Минут через десять, когда Лена уже отчаялась стоять столбом, к ней подошел Вик.
— Убедилась? — спросил он без насмешки, с сочувствием. — Они приходят только тогда, когда считают нужным. Подожди до утра.
Лена не могла удержаться от неприязненного взгляда в его сторону. Она отчетливо понимала: что-то совершенно необходимо сделать этой ночью, а минуты уходят, одна за другой, и там, в городе, все ложатся спать и спят, и просыпаются… и готовятся к тому, что должно случиться в одиннадцать утра. И становится поздно, непоправимо поздно.
Почему она была так в этом уверена?.. Пожалуй, у нее не было никаких оснований, кроме смутного упоминания об основах и того, что она почерпнула из уроков города да в их с Сергеем совместных снах. Но на самом деле этого было довольно.
— Время… — Лена посмотрела на Вика искоса. — Ты… слишком долго существуешь, и поэтому забыл, что время тоже имеет значение.
На лице Вика появилось такое выражение, как будто его ударили: Лена уж никак не ожидала подобного эффекта от своих слов.
— Да… что б ты понимала! — откликнулся он с неожиданной детской обидой.
Внезапно — для себя — Лена развернулась и кинулась в лес.
Бегать по лесу — вообще чистая глупость, а к тому же еще и ночью… нет, только в дамских романах героиням в белых пеньюарах удается подобное. Да и то…
Правда, на Лене был совсем не пеньюар, да и заросли скоро кончился… начался лес совсем другой, сухой, сосновый. Но она скоро поняла, какая это все равно глупость — бежать (не столько поняла, сколько задохнулась и пару раз весьма болезненно подвернула ногу) — и пошла спокойно. Более или менее. Та нервная струнка по-прежнему сидела в ней никуда не отпуская, Лена чувствовала, что надо по-прежнему наращивать и наращивать темп, насколько это возможно.
А возможно, в принципе, было.
Небо над густыми верхушками сосен почему-то странно светилось, хотя только что над лугом было совершенно темным — словно что-то неподалеку отбрасывало на него удивительный прозрачно-перламутровый отблеск. От этого так же светился ровный чуть сероватый слой сброшенных игл под ногами. Темные, словно на негативе, бесконечные ряды сосновых колонн тянулись в бесконечность, в мутную перспективу. Храм, только нерукотворный.
Идти все равно оказалось тяжело: желтая хвоя пружинила, кроме того, под ноги часто попадались незаметные шишки. Мелкие, они словно нарочно заставляли спотыкаться. И царила тишина. Невозможная, невероятная тишина, которую Лена вряд ли когда бы получила возможность испытать в земном лесу. Тумана не было, но серебристый странный свет с неба клубился между стволами, похуже самого тумана. Его тонкие серебристые пряди напоминали звуки мелодии, которая никогда не была сыграна или была сыграна очень давно. Но странно — Лена долго не слышала ничего кроме шума в ушах и не осознавала, что вокруг нее. Она думала только о том, как бы найти симорга и улететь отсюда. Она чувствовала, как с каждой секундой, каждым шагом, каждым вздохом времени становится все меньше. И все меньше остается шансов на… что? На то, что она будет с Сергеем?
Смешно.
Этого никогда не случится.
И вот когда слово «никогда» дошло до нее своей ужасающей определенностью — а ведь и в самом деле не было и не будет впредь для них никакой возможности — она остановилась. Оглянулась.
Кругом нее были только серебро и чернь, словно на благородной гравировке. И звон. Легкий, на самой грани слышимости, в котором еле можно угадать музыку.
Лена поняла, что понятия не имеет, куда шла и как вернуться. Все направления казались одинаковыми. А Вик не спешит за ней, чтобы взять ее за ручку и вывести обратно, как он всегда это делал. Так что ей надо выбираться самой.
И еще — становилось холодно.
Лена пожала плечами, и побрела куда глаза глядят. Напряжение перегорело в ней, оставив лишь апатию и странную внутреннюю дрожь. С чем это было связано?.. Просто…
Лена никогда не боялась темноты, не боялась и ночи. И все же что-то такое было в воздухе, что-то странное… что? Ночь… чем ночь отличается от дня? Почему ночью свершается чаще всего все самое важное?
Ответ, как ни странно, помогла найти физика. На заре всего, когда ничего еще не было, было ничто. Вторым возник свет и всяческое излучение. Тьма пришла потом, на не поддающееся расчету мгновение позже света…. и все-таки позже. Чтобы подчеркнуть его, чтобы придать ему цельность и завершенность одновременно как физическому явлению, и как философской концепции. А это значит, что ночь всегда немножко моложе дня. И, следовательно, хищнее. Ночь всегда голодна. Как и город.
А день древен и велик, как все остальное.
И все-таки днем не так понимаешь многие вещи. Только ночью до Лены вдруг со всей очевидностью дошло: мы движемся. И помогло этому вовсе не созерцание звездного неба. Нет. Мы постоянно изменяемся. И еще… Мира действительно много. Мира без людей. Она представила бесконечную, круглую планету, покрытую густой шкурой леса. Планету могучую и до странного одинокую… Планету пустую, потому что — никого. Потому что ей никто не нужен, этой планете. Планету самодостаточную.
И мы, люди — словно непонятные, невнятные, сумасшедшие зверьки в этих бесконечных лесах. Мы, предающие их… мы, разрушающие их… мы, отказывающиеся от них… мы все-таки ничего не стоим. Ни по отдельности, ни вместе.
И когда Лена поняла это, ей внезапно стало легче. Страх ушел. Она просто шла по лесу — или по храму — с невозмутимостью смирения. Ей не хотелось уже даже закончить то, что она начала. Нет, решимость не покинула ее, но приобрела новое качество. Это была теперь уже иная, спокойная, обреченная решимость. Внезапно до Лены дошло то, что не давалось долго многим философам: все жизненные усилия на самом деле ничего не стоят, поэтому делать надо только то, что ты считаешь нужным. Но не потому, что ты считаешь нужным именно это, а для себя. Не то ты перестанешь стоить что-либо окончательно.
И тут она, не додумав мысль до конца, вдруг покинула лес и вышла в свет… восхода.
5.Нет, это, несомненно, было так. Лес внезапно оборвался, и выяснилось, что странно светящееся небо было рассветным. Удивительно, но… Лена могла отдать голову на отсечение, что сейчас еще было рано и светать не могло… если только она не потеряла сознания в лесу, не провалялась там несколько часов.
Но не это было самое удивительное. Типичный сосновый лес заканчивался резко и сразу, как будто кто-то проводил черту по линейке. А за ним сразу начиналась пустыня.
Лена почти задохнулась от неожиданности. Если ночь была юна, то пустыня была юна тем более. Всего лишь отражение пустоты, она появилась только тогда, когда уже возникла и уже ушла откуда-то жизнь, не зная, что оставить после себя. И пустыня с прожорливостью младенца заполнила пустоту.
Здесь была она — пустыня из всех пустынь, возможно, самое первое отражение. От горизонта до горизонта, вдоль густой вихрящейся кромки соснового леса — розовое золото песков. Розовое — потому что над пустыней всходило солнце. Такое яркое и неправдоподобно сине-алое, что Лена никогда бы и не поверила, что оно существует в реальности… Да и реальность ли это?..
«Ночь кончилась, — подумала девушка, заслоняясь рукавом от слишком яркого света. — И я не успела сделать того, что должна была сделать. А с другой стороны, какая разница?.. Я попытаюсь сейчас. У меня еще есть совсем немного времени. Если повезет, должно хватить».
— У тебя есть больше времени, чем ты предполагаешь, — сказал Вик у нее за спиной.
Лена резко обернулась.
Паренек выглядел бледным, на щеке у него алела свежая царапина, но он улыбался.
— У тебя больше времени, чем ты думаешь, — сказал он. — Здесь всегда рассвет. Этот лес так и называется — Рассветный. Только это солнце сродни нашим яблоням. Оно всегда встает и никогда не восходит.
— Ты прочел мои мысли?! — возмутилась Лена.
— Не нарочно, — Вик пожал плечами чуть сконфуженно. — Хоть ты меня обижаешь, а мы ведь уже порядочно вместе… почти что семья, если подумать. Можно сказать, мне твои мысли сами в голову лезут.
Перед этими серыми глазами никакая девушка не смогла бы устоять… так думала Лена еще совсем недавно. Сейчас она поняла, какие это глупости. Глаза у Вика были прежде всего до невозможности усталые. И безнадежные.
Какова на вкус безнадежность, если ей уже двести лет?
— Что это за пустыня? — спросила Лена.
— В эту Пустыню уходят симарглы, когда не могут больше, — пожал плечами Вик. — Иногда возвращаются… с полдороги. Те, кто ушел за горизонт — не возвращаются никогда. Можешь назвать это самоубийством, но для нас это не считается грехом.
— Может быть, там живет отвратительное чудовище, которое их пожирает?
— Может быть, — Вик пожал плечами.
— Так ты что… — спросила Лена, охваченная внезапным прозрением. — Ты что, пришел сюда, чтобы…
