Дело спасла кофейня; ну, кофейни всегда спасают, затем они и нужны. Особенно те, что работают в неурочное время, когда всё закрыто, а население сидит по домам. За полвека работы в ТХ-19 Самуил хорошо изучил порядки в её европейской части, знал, что в Сочельник даже без всяких локдаунов всё – магазины, кафе, рестораны – закрывается в страшную рань. А тут вдруг кофейня, дверь нараспашку, внутри горит свет. В половине девятого вечера. Так вообще не бывает. Нет!
– Так не бывает, – сказал он с порога.
– Не бывает, – согласился бариста, с виду чуть ли не школьник, то есть совсем молодой. Ну или очень много читает, – привычно подумал о нём Самуил. Но тут же опомнился: это же ТХ-19, здесь чтение не продлевает юность и в целом жизнь.
– Это я на спор, – объяснил Самуилу бариста.
– На спор работаете в Сочельник? А в чём именно заключается спор?
– Я был уверен, что сегодня вечером никто не придёт. А моя подружка сказала: придут, вот увидишь, не меньше десятка клиентов.
– И как?
– Она уже довольно давно победила. Вы – четырнадцатый. И все так одинаково удивляются! Говорят, открытая в Сочельник кофейня – лучший подарок в этом долбанутом году. Так что мне не обидно. Я рад, что проиграл. Собирался в восемь идти домой, но… – он замялся, – я вроде не суеверный. А всё-таки тринадцать клиентов в Сочельник это как-то нехорошо.
– А я четырнадцатый, – сообразил Самуил. – И теперь вы свободны! Я собственно тоже. Отлично!
– А вы от чего свободны? – оживился бариста. И неохотно добавил: – Если не секрет.
– От своего ужасного настроения. Не хотел таким идти в гости к друзьям. А оно, собака, не исправлялось. Я уже потерял надежду. Для поднятия настроения мне надо было срочно убедиться, что в этом городе ещё случаются чудеса.
– Ой, да они тут постоянно случаются, – подтвердил бариста таким тоном, словно речь шла о чём-то обыденном, даже само собой разумеющемся, например, о людях, которые пьют капучино: есть такие, их много, приходят сюда каждый день.
Из кофейни Самуил не вышел, а натурально выпорхнул, явственно ощущая, как за спиной растут крылья, и им немного мешает пальто. Не бежал, не спешил, но расстояние в полтора километра преодолел буквально за пять минут. В самый последний момент почти испугался – а вдруг без Тима и «Крепости» нет? – но паническая мысль опоздала, он уже видел тёплый свет в знакомых окнах, слегка приоткрытую дверь, вывеску с литовским словом «Tvirtovė» и разноцветные – зелёные, синие, жёлтые – огоньки над ней.
– Марсианин! – воскликнула Дана. – Ну надо же! В своём шикарном марсианском пальто!
– Так вот почему я приготовил семь кружек! – обрадовался Артур. – Я его заранее посчитал!
А Раусфомштранд адресовал гостю укоризненный взгляд с буфета. Ты, дескать, чего без Нади припёрся? Где мою Надю забыл?
– Прости, дорогой, – сказал Самуил. – У Нади очень много работы. Как только закончит, обязательно к тебе в гости придёт.
– А у тебя, значит, мало, – усмехнулась Юрате.
Она склонилась над здоровенной кастрюлей, в которой что-то алхимически булькало, и даже толком не обернулась к гостю. И совсем не факт, что ему обрадовалась. Но главное, она была здесь.
– У меня так много работы, что я даже на пляже ни разу не был, – сказал Самуил. – И сюда пришёл не просто так, а по делу. У меня накопились вопросы по переводу. Сорок шесть штук. Плюс сигары, которые я тебе обещал. Я не мог допустить, чтобы ты в светлый праздник Рождества что попало курила. Всё-таки у вас католическая страна.
На этом месте все присутствующие дружно заржали. Ну, Самуил и рассчитывал на подобный эффект. Он вообще как следует подготовился к визиту. Продумал и первые реплики, и вопросы по переводу, которые были прекрасным поводом заявиться в гости без изданных книг. Четыре вопроса у него в ходе работы действительно появились. Но четыре – число несерьёзное. Поэтому для солидности он притянул за уши ещё сорок два.
А ещё, – это Самуил не сказал, а очень внятно подумал в надежде, что Юрате его услышит, – я же никогда не праздновал Рождество в ТХ-19. Только в книжках о нём читал. Хороший праздник. Про радость, утешение и надежду; неважно, что она не сбылась. И вдруг такая возможность! Есть к кому ввалиться на ночь глядя с подарками. Что ж я, совсем дурак – её упускать?
– Мы с Данкой затеяли рождественский пунш, – сказала Юрате, не отрывая глаз от кастрюли. – С сидром, клюквой и белым ромом. По рецепту из интернета, прикинь. Доварю и сразу обрадуюсь. И тебе, и сигарам с вопросами. А сейчас не могу. За ним глаз да глаз. Не дай бог закипит.
Потом Самуил раздавал подарки. Он долго и тщательно их выбирал. Непростая задача – и удивить, и порадовать, и не выдать себя. Только с Юрате легко, ей сигары из Тёнси, она сама их просила, и вообще всё знает о наших делах. Но остальные, при всём уважении, вряд ли готовы вот так сразу в честь праздника ужиться с идеей о множественности миров. А даже если готовы, всё равно сообщать информацию о Содружестве Девяноста Иллюзий жителям цивилизаций типа ТХ, ЫШ, ММ, РЬ (и ещё восемнадцать, если не ошибаюсь, групп, согласно классификации Большого Издательского совета) строго запрещено. Среди Ловцов, конечно, вряд ли отыщется такой, кто ни разу в жизни не нарушил ни единого правила техники безопасности. Но на то и правила, чтобы нарушать их только в случае крайней необходимости, а не по пустякам.
Самуила выручил фермерский рынок. Там домашнее вино на разлив в бутылках без этикеток, сыр завёрнут в бумагу, инициалы мастера, буквы нездешнего алфавита на самодельной посуде вполне сойдут за красивый фирменный знак, а конфеты можно аккуратно переложить в коробки без надписей. И шарф, который он выбрал для Даны, выглядит как вполне обычный, просто очень красивый и тёплый шарф, а что полосы – зелёная, жёлтая, синяя – в честь радуг над Козни, совершенно не обязательно объяснять.
Подарков он нарочно набрал с запасом – чёрт их знает, как они празднуют, вдруг в «Крепости» сегодня толпа. Но Рождество в Литве – домашний праздник, когда за столом собирается вся семья. Поэтому кроме Юрате, Артура и Даны здесь были только старик Три Шакала, Труп, который не смог уехать в Германию, и Наира, не попавшая к родителям в Ереван. Им и достались подарки. Каждому – много. Счастья, по выражению Даны, полные штаны. А самым счастливым был сам Самуил, которому в силу особенностей судьбы и профессии редко удаётся играть любимые роли феи-крёстной и всеобщего старшего брата. Будь его воля, он бы сюда (и не только) ежедневно подарки мешками носил.
– Ну ты Санта, конечно, – резюмировала Юрате, наконец доварившая пунш. – И волхв что надо. И будем считать, добрый знак.
– По-моему, – сказала Дана, кутаясь в новенький шарф, – за твоё внезапное появление надо нарисовать благодарственное ретабло. Святому Николаю, собственно. Явно же по его ведомству происшествие. Он тебя, сто пудов, и прислал!
– Я могу! – обрадовался Артур. – Меня, было дело, водили на арт-терапию. Когда родители так испугались, что со мной всё внезапно стало в порядке, что решили срочно лечить. Было здорово. То есть, мне нравилось, а терапевтам – не очень. Я такую жуть рисовал, что мне чуть не влепили новый диагноз. Но для ретабло, по-моему, самое то. В Мексике мог бы сделать карьеру! У нас есть бумага или картон?
Разрезали пустую коробку, порывшись в сумках, ящиках и карманах, нашли три чёрных ручки, две синих, зелёный карандаш, красный фломастер и жёлтый прозрачный маркер. Артур рисовал, все, столпившись вокруг, давали советы, Наира требовала изобразить её в бальном платье, а не в домашних спортивных штанах, конъюнктурщик куница Артемий сидел на плече Самуила, сообразив, кто тут сегодня самый любимый и главный гость. Вразнобой диктовали художнику: «Дана, Артур, Юрате, Три Шакала, Наира, Труп, куница Артемий и котик Раусфомштранд благодарят святого Николая Чудотворца за визит марсианина с Юпитера Самуила, который пришёл к нам с подарками в канун Рождества». Три Шакала, добрый католик, говорил: «Это вы хорошо придумали! Вот теперь у меня праздничное настроение, как будто в костёл сходил». Труп требовал вставить перед именем Наиры эпитет «прекрасная», Наира кричала: «Не надо, пусть это будет секрет!» В итоге решили назвать «прекрасными» всех. «Прекрасная Дана», «прекрасный Артур», и так далее. «Прекрасного Чудотворца прекрасно благодарят». Так хохотали, что Самуил почувствовал себя пьяным прежде, чем попробовал пунш.
