Минут через пять посчитал себя готовым к следующему разговору.
И опять пасечник в своей простой домотканой рубахе и брюках появился восседающим на стуле с изумительно красивой обивкой.
– Фрол! Как ты себя чувствуешь? Помнишь два наших прежних разговора?
– Да… помню. Чувствую себя хорошо… – Он впервые осмотрелся. – А где это мы?
– Мы в Москве, в квартире моей любимой девушки, Ольги, которую похитили и которую я тебя просил отыскать. Ты помнишь?
– Да… Далеко…
– Вот! А ты помнишь, как далеко?
– Нет… только понимаю, что далеко. Невозможно было достичь…
– А сейчас? Фрол, дорогой, помоги! А сейчас можешь достичь? Ну, пожалуйста, попробуй! Её украл тот урод, которого ты выбросил из окна!
– Окно… – взгляд пасечника метнулся к шторам.
– Та квартира здесь недалеко, по соседству. Но урод погиб, и мы не знаем, где Ольга. Дотянись до нее, пожалуйста! Спаси её!
При этом Иван попытался как можно четче представить себе Ольгу, в лучшем платье, которое он видел на ней. Её завораживающий смех, её характер…
– И где цель? – двойник явно не имел ещё своего сознания и полной индивидуальности. Память к нему пока не вернулась, по крайней мере, не вся. Он «тормозил» и полного сознания не имел. – Где она?..
В тексте было сказано: только после трёх разговоров, а не во время третьего. Но Загралову не терпелось, и он решил ускорить события, Тем более что явственно ощущал: следующая попытка создания двойника ему удастся не скоро.
Поэтому просто приказал Фролу, переходя на мысленное общение и отправляя его в невидимое, неосязаемое ничто:
«Форсируй поиск Ольги! Мчись к ней! Найди её! И спаси! Быстрей!»
И опять явственно представил перед собой девушку во весь рост.
Видимо, двойник всё-таки понёсся на поиски. Потому что самочувствие Ивана вдруг стало резко ухудшаться, а силы покидать бренную оболочку. А потом он уловил ответные слова пасечника:
«Цель… её нет. Она далеко… но её нет… Ванюша, крепись… но Ольги нет в мире живых… А труп я не достану… мне не дано… И далеко…» – и голос пропал.
Иван открыл глаза, и чуть не вскрикнул. Ольга стояла в полуметре от него, ласково, маняще улыбаясь. Она была в том самом платье, в котором так ему нравилась.
Он почувствовал, что проваливается в обморок. Тело любимой стало истончаться, становиться прозрачным и исчезло, растворившись в нигде.
Со стула он падал, уже понимая, что произошло секунду назад. А может, это случилось ещё раньше, но – случилось…
И теперь уже ничего не вернёшь… ничего не изменишь…
…Очнувшись, он долго тупо пялился в потолок. Потом прислушался к собственным ощущениям, догадываясь, что по нему несколько раз прокатился дорожный каток, а потом его с десяток раз переехали тяжелые грузовики. Напоследок его сбросили с крыши высотного здания.
«Неужели меня убили, как этого урода Жору?» – подумал он и вспомнил всё остальное.
Шок. Скорбь. И полное равнодушие ко всему, что творится и будет твориться в мире в ближайшие миллионы лет. Полное равнодушие к собственной жизни и с к своему слабому, бренному телу.
Только чуть позже сообразил, что ползком взбирается на стул. Зачем? Просто хотелось сесть на то же место, и ещё раз увидеть её… Увидеть и спокойно умереть…
Заполз. Уселся. Держась за стол, попытался унять головокружение. Потом поднял голову: никого. Чуть отдышался и стал оглядываться: никого. Чуда не произошло. Явившийся фантом Ольги так и остался фантомом. Её больше нет…
Из прострации, постепенно переходящей в явное сумасшествие, Загралова вывел звонок в дверь. Кряхтя и пошатываясь, словно старый дед при последнем издыхании, он доковылял до двери и открыл её. При этом постарался, чтобы стоявший в коридоре Карл Гансович не увидел, что творится в квартире, а в особенности на обеденном столе. Но того испугало лицо открывшего:
– Что с тобой?! Ты что, и спать не ложился?
– Ну… можно и так сказать… Какой уж тут сон…
Отец Ольги и сам выглядел, как после тяжёлой болезни, но старался держаться.
– Спускайся к нам на завтрак.
– Хорошо, сейчас приду, – пообещал Иван.
Карл Гансович кивнул и отправился к себе, а Загралов пошел в ванную. Там взглянул на себя в зеркало и отшатнулся: на него смотрел незнакомый тип с выпирающими под тонкой кожей скулами. Глаза впавшие, под ними синева, губы бледные, и волосы торчат во все стороны. Даже удивился: как это господин Фаншель его опознал?
Умылся, причесался. Энергично растёр щёки и лоб – они порозовели. Подумал, присматриваясь к пятнам сгущёнки на рубашке, пошёл и сменил на чистую. Стал чем-то напоминать себя прежнего.
Спустился, позвонил в квартиру Ольгиных родителей. Открыл Карл Гансович, тут же зашептал заговорщически:
– Умоляю, покажи личный пример и заставь, уговори, убеди Ларису съесть хоть что-то! У неё и так желудок испорчен, а если ещё и есть ничего не будет…
– А где Елена?
– С утра отправил её на своей машине на съёмку, хотя она порывалась остаться и нас поддержать. Ей ведь работать надо.
Всё стало понятно, как только Загралов увидел женщину, которую всё равно мысленно продолжал называть тёщей. Лариса Андреевна, наверное, тяжелей всех переносила эту трагедию. Она еле сидела, опираясь спиной на спинку стула, а левым боком о стену и отрешённо держала в руке вилку. От голоса супруга она вздрогнула.
– Ну, вот и Ванюша пришёл! Составит нам компанию! А то сам же о себе не побеспокоится… – нарочито бодрый голос не вязался с видом говорившего, но Фаншель старался вовсю. Накрыто было на кухне на три персоны, а из гостиной слышались мужские голоса: службы сыска продолжали работать.
Загралов тоже постарался в меру своих способностей:
– Хм! А пахнет довольно вкусно! Кто готовил? – и хорошо, что не пытался сделать комплимент Ларисе Андреевне.
– Заказали в ресторане, – проинформировал хозяин квартиры и с нажимом продолжил: – Ну? Кому чего накладывать?
Как ни странно, несмотря на отчего-то пустой желудок, Ивану казалось, что ему и кусок в рот не полезет. Он и говорил-то от слабости с трудом, но просьба Карла Гансовича подействовала. Нужно было сделать всё от него зависящее для возвращения к нормальной жизни близких Ольге людей.
Беда – бедой, а опускать руки нельзя.
Загралов принялся за салат, стараясь есть шумно и заразительно. Лихо расправился с добавкой. Может, и некрасиво получалось, но действенно. У любого человека непроизвольно просыпается аппетит, когда кто-то рядом ест с таким вдохновением.
