Не обращая внимания на пиликанье телефона, старик запер дверь и лег; оставил включенным только торшер. Обнаружил, что по-прежнему сжимает паспорт в руке, помедлил и решительно сунул под подушку. Так и заснул, не вынимая оттуда руки.
Утром позвонил Ляле.
— Ну слава Богу, Ванечка, я уж думала всякое! Ты почему трубку не берешь? Я тебе звоню-звоню… Что? Нашлись? Вот чудеса-то! А говорят, в наше время не бывает честных людей.
— Нынче же иду разбираться по поводу льгот на платежи. Теперь-то они по-другому…
— Не надо, Ванечка, не надо, милый. Я уже все решила. Хотела с тобой посоветоваться, но видишь, как оно вышло-то. Так даже лучше, пожалуй. Уже и покупатель есть, представь. Алиночка меня ждет, билет я купила… завтра пойду за подарками внукам, заказали мне… — она чуть смущенно засмеялась. — Мы о таких в детстве и думать не могли…
Попрощавшись и повесив трубку, он какое-то время стоял, держась побелевшими пальцами за тумбочку. Заметил наконец, что нога снова ноет — сел перед телевизором, бездумно включил.
— …Ларагон пиррфуг-алдар, — сказала дикторша. Улыбнулась и, не меняя интонации, продолжала: — Ну и, конечно, всегородской маскарад, в который охотно включились все жители северной столицы. Но главное событие и главный подарок — сам фильм. Вот что говорят о нем наши доблестные ветераны…
Пошли кадры, записанные в разных кинотеатрах. Он смотрел на экран — и мимо. Слушал вполуха. Беззвучно двигал губами, как будто спорил, доказывал, убеждал, — все то, на что ему, герою двух войн, за эти годы так и не хватило духу.
— Сложная тема, конечно.
— Замахнуться на такое — это нужно иметь смелость…
— Конечно, все было по-другому, но…
В кадре появился репортер, спросил:
— А как вы думаете, нужно ли было вообще снимать этот фильм? Станет ли он событием?
— Ну а как же иначе-то?
Он вздрогнул, не веря своим ушам, но картинка уже сменилась.
Вскочил, зашагал по комнате. Все не мог остановиться, сердце колотилось, словно бешеное.
— Ах вы!.. Кр-рокодилы!.. Ну погодите у меня!..
Дрожащими руками надел пиджак с медалями, сунул в карман паспорт и вышел прочь.
* * *
— Вам куда, гражданин? — спросила Сова в стеклянной будочке. Отложила вязание и мигнула желтыми очами.
— В редакцию. Вот, выпишите пропуск.
На протянутый паспорт она даже не взглянула:
— Что значит «в редакцию»? У нас тут на каждом этаже, знаете, нараган ардал. Чалисса.
— Что, простите?
— Чалисса. Куг алон хотя бы.
Он почувствовал, как холодеет кожа между лопатками — там, где шрамы от когтей. Не выдержал, оглянулся: обычные стеклянные двери, по ту сторону — скверик, лавочки, на ближайшей несколько мужчин: курят, смеются, один поглядывает на часы. Нет, уже швырнул сигарету в урну и побежал к сигналящей машине с логотипом на дверце.
— Гражданин, так что?
— Мне в «Вечорку», — сказал он торопливо. — Я ведь бывал у вас здесь, вы должны помнить.
Сова пожала плечами и взяла паспорт. Писала, оттопырив маховые перья и поклацывая от усердия клювом, один глаз не сводила со старика.
— Все, идите. Куда хоть — знаете? Гражданин? Чуфлонг?
Он покивал и, не оглядываясь, зашагал к лифту. Уже оттуда украдкой, на миг единый, обернулся. Сова горбилась над вязанием, со спины казалась похожей на обычную старушку-вахтершу.
Это почему-то поразило его сильнее прочего.
На пятом он миновал длинный коридор: справа двери, слева фото в рамках, бликующие в свете люминесцентных ламп. Он нарочно даже попытался разглядеть хотя бы одно, вставал так и сяк, но видны были только отдельные фрагменты: то чья-то рука, то хохолок, то неожиданно крупный, влажный глаз.
— Эй, а вы, простите, к кому? — Из ближайших дверей, высунувшись, на него уставилась кудрявая девица. — А, вы, наверное, к Чарыгину, художник, да? — Обернулась: — Галь, Чарыгин у себя? Куда это еще уехал, к нему ж художник вот… Седлову? Так и сказал? Пф! Ты в это веришь? Наивная!..
— Простите…
— Да-да, — покивала девица, — вам к Седловой, в четвертую.
Старик не двинулся с места. Выпятив подбородок, отчеканил:
— Редактор у себя? В которой?
— В седьмой вообще-то, но…
Он уже шагал, громыхал каблуками, даже дорожка не могла пригасить этот грохот.
Привычным движением распахнул дверь, проронил встрепенувшейся секретарочке:
— У себя?
— Он не прини…
— Меня — примет.
И сразу, трижды ударив костяшкой по табличке, вошел.
— Здравствуйте!
— …я тебе говорю: на первую полосу мы это не поставим! Какая на хрен!.. Кто это купит?! — Поджарый лысеющий человек прикрыл трубку рукой и молча поглядел на секретарочку. Та выдвинулась откуда-то справа, из-за старика, и открыла было ротик… — Кофе мне! Вы по какому, уважаемый?..
— Я к вам, — сказал старик. — Мне чаю. — Он пересек кабинет и сел перед лысеющим. — Я — Васильчиков, если вы вдруг, Петр Палыч, запамятовали.
— В общем, — процедил в трубку Петр Палыч, — нет. Извини, Никита, при всем моем. С этой еще историей про… А ты как думал?! Знаю, конечно. Поэтому на шестнадцатую — и точка. При всем моем. Да, как обычно. Все, дорогой, нет времени.
— Я по делу, — сказал старик. — Это серьезно.
— Не сомневаюсь. Вы, простите, прослушал, — кто, собственно?
Старик аккуратно, как козырь на последнем круге, выложил перед ним раскрытый паспорт.
— «Васильчиков Иван Корнеевич», — прочитал редактор. — Очень приятно. — Он посмотрел на часы, поджал губы. — Чем могу быть полезен?
Старик поймал его взгляд и какое-то время просто смотрел и молчал. Глаза у редактора были внимательно-стеклянные.
В кабинет прокралась секретарочка, звякнув, поставила между ними подносик.
— Я по поводу фильма, — сказал старик. — Вы, Петр Палыч, его видели? Это ложь, и ложь в квадрате. Я решительно…
— И я, — согласился, вставая, редактор, — и я, тоже решительно. Опаздываю. — Он нажал пальцем на ухо бронзового медвежонка, из спины которого, как копья, торчали две перьевых ручки. — У меня тут человек… Отведете к Чарыгину, я — на вокзал. Пусть — интервью и даст аналитику: на первую и продолжение на шестнадцатой. И мне перезвонит.
Он вышел, на ходу доставая мобильный.
— Никита?.. — донеслось из приемной. — Вот, дорогой, что я тебе галларук индо ралом….
Старик задумчиво подержал на весу чашку, подул и отхлебнул; чай был с медом, пах травами, летом, детством.
Листья громадной африканской пальмы вдруг качнулись на сквозняке.
— Здравствуйте, — сказала пухленькая Свинка. — Это вы к Чарыгину? Нет его, пойдемте со мной. — По дороге она все шмыгала носом и покашливала. — Кондиционеры, — зачем-то объяснила старику, — это из-за них.
