— Бережем казенный инвентарь? — осведомился Завулон, проделав над шеей Пресветлого нечто, заставившее того довольно крякнуть.
— Язвим? — ласково откликнулся Гесер.
* * *
…начальник Дневного Дозора увидел, как падает один из сильнейших магов его команды. И вошел в Сумрак.
— Если там, конечно, был какой-то Сумрак, — уточнил Великий Темный. — Очень светло. Светлее, чем во время ядерных испытаний.
— А ты наблюдал в Сумраке ядерные испытания?
— Я их для этого и устроил однажды…
Гесер обернулся и пристально посмотрел на него. Он явно не знал таких подробностей.
— Если Невидимка Иной, то величайший из великих, — невозмутимо сказал Завулон. — Потому что я его не почувствовал. Совершенно.
— Невидимка не Иной, — ответил Пресветлый. — Я уже почти понял, в чем тут дело… Но надо проверить. Антон, мы оба еще какое-то время будем восстанавливаться. Так что ревоплощать Соню Лагутину придется тебе. Справишься?
— С-соня — это та девушка-волшебница? — слегка заикнувшись, уточнил я.
— Ну не парень же — оборотень, — изумился на меня Темный.
Я кивнул. Опыта ревоплощений у меня, разумеется, не было, но и альтернативы — тоже.
В приемной послышался шум.
— Борис Игнатьевич! — донесся девичий голос.
— Что такое? — Гесер не успел договорить, как в кабинет влетела запыхавшаяся Юлечка.
— Вы извините, что я… — выпалила она. — Аналитики нашли Невидимку!
* * *
— Махешвара? — переспросил подвижник, глянул в небо и улыбнулся. — Воистину, юная женщина, голова твоя полна теней…
Чакрадэви подняла голову, озираясь. Брякнуло на пышных, словно у апсары, грудях Ожерелье Коттравей, самый мощный из ее амулетов. То была низка маленьких черепов, выточенных из слоновой кости и дерева удумбара…
— Колдунья! — вскочил один из учеников, телом подобный быку, но лицом — почти ребенок. Остальные зашумели. — Да она колдунья, Учитель! Изгнать!
Проповедник стремительно обернулся — на миг блеснула кшатрийская выучка, — взглядом обуздал смутьяна.
— Счастливы невраждующие среди враждебных, — неожиданно мягко сказал он. — Полный привязанностей, раздающий именования разве достигает освобождения?
Он не признавал варн. Он удостоил ее беседы, колдунью, дравидку, шудрани с арийским именем Чакрадэви и вторым, сумеречным — Фуаран. Кшатрий царского рода, вероучитель, несущий свет, усадил ее рядом, одарив своей милостью. Над ними раскинул ветви могучий пиппал, священное дерево, которому предстояло вскоре сменить название, запечатлев величие его духа…
— Ты хочешь спрашивать, — сказал он. — Спрашивай.
— Почему не действуют мои чары?
— Если рука не ранена, можно нести яд в руке, — безмятежно ответил вероучитель. — Яд не повредит не имеющему ран. Кто сам не делает зла, не подвержен злу.
— Скажи, подобный льву, ведь это о тебе ходят легенды, — несмело произнесла Чакрадэви, стараясь не поднимать на него глаз, — что при рождении тебе было предсказано две судьбы?
— Вероятно, обо мне.
Она почувствовала, как по ее щеке скользнул непристальный взгляд.
— Ответь, Махешвара, почему ты не избрал долю великого государя, обладающего властью, сияющего победным блеском? Почему надел рясу и отказался от всей красоты мира?
— Да ты умеешь изысканно говорить, о женщина из варны шудр: точь-в-точь ученый брахман.
Чакрадэви вздрогнула и сжалась. Но улыбка его была светла.
— Быть царем? — промолвил вероучитель. — Внушать ужас народам? Может быть, жить вечно?
Он помолчал.
— Есть травы, вкусив которых человек воочию зрит Девалоку, наслаждается ласками апсар, повергает полчища врагов и возносится над царями. Но все это только сон и дурманные видения. Скажи, согласилась бы ты навеки отдать себя во власть такого снадобья?
— Нет, — прошептала колдунья. — Но…
— То, что ты полагаешь настоящим, — другое?
Чакрадэви поклонилась, сложив ладони у лба, как изъявляют почтение царю, учителю или богу.
— Женский ум невелик, поэтому мне не понять тебя, Махешвара. — Она упорно продолжала именовать его божеством. — Я не слышала Вед и Веданг, и моя гуру-дэви учила меня деланию колдовства, а не постижению Атмана.
— Любой разум умалится, если не утруждать его, — лукаво проговорил вероучитель. — Хорошо, пускай так: мир, который ты называешь обыденным, на самом деле тоже призрачен. Это словно бы крыша всех призрачных миров. А над крышей есть небо… Слеп этот мир; немногие в нем видят ясно. Подобно птице, освобожденной из сети, лишь немногие попадают на небеса.
Чакрадэви кусала губы.
— Ты сказала — Веды? — Он заглянул ей в глаза. — Один гимн ты наверняка слышала не раз. — И он произнес звучно и гладко, как лучший из брахманов: — «Пришел сюда бог Агни, убийца ракшасов, изгоняющий болезни, дотла сжигающий двуличных и колдунов. Встреть огнем колдунов! Идущих навстречу колдуний сожги, о оставляющий черный след! Та, что прокляла проклятьем, что вложила зло в свой корень, что схватила младенца, чтобы лишить его сока жизни, — да сожрет она своего сына! Да сожрет своего сына, сестру свою и внучку! Да уничтожат друг друга лысые колдуньи, и да будут разбиты!»
— Да, — сказала колдунья. — Этот гимн часто поют.
— Тебе радостно его слышать?
Чакрадэви привычным жестом положила руку на Ожерелье Коттравей. Изготовляя этот амулет, посвященный кровавой богине, каждый из маленьких черепов вкладывали в человеческое сердце: в ладонь должно было ударить жаром, почти опалить… но бусы остались просто бусами. От растерянности она позабыла сказанное ей и жалобно захлопала ресницами.
— Ни на небе, ни среди океана, ни в горной расселине, под солнцем или в тенях — не найдется такого места на земле, где бы живущий избавился от последствий своих дел, — тихо молвил учитель.
Он отпустил ее, благословив, но она шла, стиснув зубы, и все никак не могла провалиться в тени — не потому, что чувствовала препятствие, но по причине, скрытой от нее самой.
Боги, почему он не избрал великий царский путь?
Чакрадэви согласилась бы мести полы в покоях его жен, тая надежду, что повелитель однажды завалит мимоходом шуструю служаночку… ей недолго пришлось бы упражняться в смирении! Что проще, чем заворожить мужчину, для такой, как она, это сущий пустяк. Она быстро стала бы госпожою Прамадаваны, сада наслаждений, а там, возможно, пожелала бы трона… Но разве не лучшей из жен была бы она? Разве не умирали бы враги ее владыки от необъяснимых причин, а сам он не сохранил бы силу до глубокой старости?
О, смуглянка-змея Чакрадэви сумела бы завладеть сердцем льва!
