(Лиз… Ну почему ты не с нами? Почему это могло произойти? Нет, не думать об этом. Чувства расслабляют. Для того чтобы сражаться, голова должна работать предельно четко. К черту сантименты! Плакаться будем позже — а то некому станет плакать.)
У нас нет определенного плана. Если бы я был уверен на сто процентов, что она мертва, — тогда было бы немного проще; но пока есть шанс, что тогда Лиз просто потеряла сознание. Шанс слабый, почти иллюзорный: времени прошло довольно много, — но нельзя отказываться и от такого. Иначе простить себе уже не смогу никогда. Но если она жива — куда ее потащили? В комнату, где людей превращают в зомби? Разумеется. Значит, с нее и надо будет начинать наш поиск. Благо, она совсем недалеко. Если же Лиз там нет…
Не думать об этом! Не думать!!!
Вот и дверь. Реджи достает аккумуляторную электродрель — тоже неплохой инструмент. И оружие.
Я трогаю ручку: само собой, дверь заперта. Мы не нужны Длинному внутри раньше времени. Интересно, а что если он считает нас погибшими? Нет, это все досужие размышления, которыми заниматься не время.
— Готов? — спрашиваю я Реджи.
— Готов! — и сверло начинает жужжать.
Я надеваю маску и выставляю вперед огнемет. Как мне хочется поджарить на его огне Длинного! Как знать, может, судьба и доставит мне такое удовольствие?
Сверло вгрызается в дверь. Опилки летят во все стороны.
— Готов?
— Готов! — и просверленный замок вылетает от удара ноги. Вход открыт! Я направляю огнемет в проем. Тоже почти профессиональное движение. Проход свободен. Можно вваливаться внутрь.
Входим. Нас никто не встречает. Ну, ничего, это тоже не в новинку. Главное — не нарваться на летающие шарики. Если Лиз не ошибается, их тут по меньшей мере парочка. Вот что еще любопытно — используют ли они один и тот же шар дважды? Ладно, посмотрим. Главное, что эту штуку можно спокойно подстрелить. Если, конечно, уметь хорошо стрелять.
До лаборатории мы добрались без всяких затруднений. Конечно, по пути мы вовсю напрягали слух и замирали при каждом шорохе, даже если его издавало наше собственное оборудование, — но без таких мелочей обойтись было невозможно. Главное, что на нас никто не напал и никаких неприятных неожиданностей в пути не встретилось.
Лаборатория пустовала. Я бы сказал даже — была мертвой: таким безжизненным холодом веяло от всей обстановки. Функционировал только самый главный прибор; желтая жидкость в нем слабо булькала.
Так вот она, адская кухня…
Я огляделся и покачал головой…
ЛИЗ
«Тук-тук» — бьет пестик по дну коробки. Сколько еще ударов я услышу? Сколько раз еще успеет вздрогнуть мое сердце? Мало, очень мало… Уходят секунды и минуты… Как небрежно относилась я раньше к ним, как глупо порой торопила время. Ведь кажется — его в запасе бесконечно много, вот и тратишь… То кого-то ждешь, глядишь на часы, подгоняешь стрелку… То просто скучный вечер, и хочется сказать времени: «Поторопись…» Оно старается, торопится, и вдруг ты смотришь — а копилка уже пуста. Пересыпался песок в старинных часах, и вот уже последние крупинки его готовы соскользнуть по стеклянному горлышку.
И о другом уже кричит душа: «Замри!». Но песчинки-секунды ползут вниз, все быстрее и быстрее — как гроб по деревянной дорожке из крутящихся валиков, — в свой последний путь. Так скоро заскольжу и я… И уже ничего не изменить, не поправить. Не отдать прежние долги — а они велики, счету нет.
И слова, самые нужные, потаенные, останутся в душе — тот, кому они предназначены, их уже не услышит. Ничего нет — кроме этих песочных часов и быстрого скольжения вниз. Странно — я уже почти не боюсь. Я боюсь только боли — не смерти, сама смерть вызывает у меня только грусть. Сколько еще я могла бы сделать, сколько увидеть… А что было у меня? Дом, бабушка, мои видения — вот и все.
И Майк…
Но почему он — «был»? Пусть он живет, живет вечно… Если бы я знала, что ему это пойдет на пользу, мне легче было бы умирать.
Но все равно я хочу жить! Это сильнее меня: никто из людей не создан для преждевременной смерти. Такая смерть противоречит самой природе человека, она отвратительна сама по себе! Но что я могу сделать? Ничего… Только ждать и молить свои песчинки-секунды задержаться на скользкой поверхности.
Пестик еще стучит… И сердце тоже. Но под сердцем бьется смерть, а пестик уничтожает последние уцелевшие кусочки костей — то, что когда-то было человеком. Надеюсь, ему повезло, и он въехал в огонь уже мертвым.
Но что это? Сердце заныло, словно в него вогнали иглу, — стук прекратился! Неужели все?
Жадным взглядом я впиваюсь в руки служителя морга. Я не хочу… НЕТ!!!
Служитель морга встряхивает свою коробку и сыплет серый пепел в какую-то трубку, под которую снизу подставлен прозрачный пакетик. Пыль, бывшая человеком, скользит по стеклу, как песчинки в моих часах. Это и есть мои часы: когда пепел пересыплется, придет мой черед… Дыхание перехватывает, и я впиваюсь взглядом в серую струйку: «Остановись! Задержись хоть ненадолго!!!».
Но пепел сыплется, он неподвластен мне, как и время.
«Остановись!!!»
Отчаяние охватывает меня. Как быстро сыплется этот пепел… Когда он кончится, пробьет мой час… Нет, этого не должно быть!
Стоп… Для того чтобы переложить меня на бегущую дорожку, он должен развязать меня. А даже если и не развяжет, то, резко перегнувшись пополам, с дорожки можно слететь. Я ведь не песчинка — у меня есть мышцы, у меня есть сердце, не желающее останавливаться, у меня есть разум, наконец!
Нет, все бесполезно — он тут же подхватит меня и забросит обратно. Лучше не травить душу. Да и вряд ли он забудет меня связать… Все равно — лучше придумывать самые невероятные способы спасения, чем просто ждать. Я могу стать невидимкой. Я внезапно получу невероятную силу и смогу разорвать веревки и прибить его той лопатой. Наконец, сейчас Майк взорвет стену и унесет меня с собой…
Тошно… Даже думать обо всем этом тошно…
Струйка пепла редеет, скоро она совсем иссякнет. Вот и кончились твои фантазии, Лиз… Поиграла — и хватит… Слезы душат меня изнутри — но почему-то не прорываются наружу. Да, это так: я давно разучилась плакать по-настоящему.
Вот уже и последние крупинки пепла высыпались. Служитель морга завязывает пакет. Сейчас он повернется ко мне…
Он поворачивается и искоса смотрит на меня. И снова меня обдает странным обжигающим холодом. Я горю. Горю еще до огня…
Хищно выгибаются внутри печи языки пламени.
Вот это уже настоящий финиш… Конец всему. Нет спасения от смерти. И от боли — тоже…
