- Руки вверх, - негромко приказал я. - Гражданин Груздев, вы арестованы!
Он обернулся, увидел нас с царём, свёл глаза в кучку и рухнул навзничь, где стоял.
- А-ха-ха, бу-бу-бу! - попытался поподпрыгивать Горох, но дьяк уже не реагировал. - Ты чего вредничаешь, Никита Иванович, я ж ещё в привидению не наигрался.
- Зато первый подозреваемый у нас уже есть. Вы слышали, как он сказал, что знает про кражу меча? Ну то есть почти намекнул...
Договорить мне не удалось: только что лежавший пластом Филимон Митрофанович вдруг резво вскочил на ноги, сквозанул мимо нас и опрометью дунул из дверей по коридору с воплем:
- Привидения-а-а!!!
- Стой, дурак! Не шуми, на кол же посажу, ей-богу!
От такого предложения скандальный дьяк обезумел окончательно, ударившись в абсолютно неконтролируемую истерику:
- Спаси-тя-а! Помоги-тя-а! Матерь Божия, Заступница, Царица Небесная, умоли Сына Своего, Иисуса Христа, избавить мя от призрачной напасти, коя меня на кол посадить грозит-ца-а!
Горох кинулся за ним в надежде догнать и образумить кулаком по затылку, а я, не тратя драгоценного времени, зажёг зелёный огонёк свечи и попытался за оставшиеся секунды хоть как-то осмотреть место преступления.
На первый взгляд Яга всё описала правильно: стеклянная витрина, или хрустальный гроб, была взрезана алмазом. Смущала толщина стекла - полтора-два сантиметра. Какой же должен быть камень, чтобы одним движением вскрыть витрину, как консервную банку? На стекле видимых отпечатков пальцев не было. Никаких упавших волосков, брошенного воровского инструмента, забытых в спешке вещей, подозрительных следов на полу, кроме...
- Это что ещё за чертовщина?
Ближе к дверям, чудом не затоптанный всеми, кто здесь толкался вчера и сегодня, виднелся чёткий отпечаток раздвоенного копытца!
- Либо это очень крупная свинья, либо... - призадумался я, когда в комнату ворвался запыхавшийся царь.
- Уходим, Никита Иванович, дьяк психованный по двору кругами бегает, орёт, что мёртвого царя в подвалах видел!
- А вы... а?! - пискнул я, видя, как под его сапогом исчезает тот самый подозрительный след и последняя улика.
- Да что ж ты встал, ровно пень берёзовый?! Бежим же!
Горох почти волоком потащил меня по коридору, потом направо, потом налево, ещё раз направо и тайными переходами вывел к забору.
- Пресвятые угодники! - дружно перекрестились еремеевцы, когда мы оба неожиданно выскочили из калитки перед самым их носом.
- Не святые и не угодники, - чётко поправил я. - Но в целом задание выполнено, тема для размышления есть, рабочая версия тоже. Вы с нами?
- Нет, мне в опочивальню, хватятся, поди, скоро, - помотал бородой царь. - Сроку даю три дня.
А до того момента об воскрешении и думать не смей! Найди вора, сыскной воевода-а...
Я хотел ему ответить, но не успел. Еремеев не удержался первым, фыркнув в кулак. Стрельцы подхватили в голос, потому что удержаться от хохота при виде сразу двух взрослых мужчин в женских ночных рубашках просто невозможно. Даже я ржал, не стесняясь и не стыдясь.
Горох, естественно, вспылил, грозился всех казнить, что вызвало, столь же естественно, удвоенный всплеск неуправляемого веселья. Царь плюнул, обещал нам всем показать, но покуда не решил что, а потому, подобрав подол ночнушки, рысью припустил к себе в терем.
Мы же, отхохотавшись, спокойным, размеренным шагом отправились в отделение. Меня опять завалили сеном, и я чуть было не уснул, пока мы добрались до дома. Парни веселились всю дорогу, и не буду врать, что я на них сердился. Вспоминая себя и Гороха в беленьких «пеньюарах», я всё ещё помирал со смеху. Хорошо всё, что хорошо кончается.
Увы, не в нашем случае. Ну, я имел в виду, что у нас ничего не начиналось...
- Митька вернулся? - был первый вопрос, который я задал открывающим ворота стрельцам.
- А то!
- Спит уже?
- Наверное, - ухмыльнулись еремеевцы. - Мы ему тулуп в поруб бросили. Так, поди, пригрелся и спит.
- А с чего вдруг сразу в поруб?
- Дык за драку в кабаке! Никакушного доставили, а с ним ещё троих. Вроде прибалт какой, бледный, степняк узкоглазый да сын гор с вот такенным шнобелем! Я заскрипел зубами.
- То есть у нас в порубе четверо задержанных?
- Так точно, - радостно осклабились стрельцы.
- А вы в курсе, что один из них - будущий зять царя Гороха?
Бородачи на миг потупились, сдвинули шапки на затылок, а потом дружно решили:
- Лишь бы не Митя, а там... Перед остальными отбрешемся, поди, не впервой!
- Ну, вполне себе милицейский подход, - подумав, согласился я. - Ладно, пусть сидят, жалобы на произвол властей напишут утром, как раз и побеседуем.
- Слушаемся, батюшка сыскной воевода!
Вот и ладушки.
Еремеев лично сопроводил меня в дом, помог снять позорную ночнушку и передал с рук на руки бабке. Яга, отдать ей должное, ни о чём меня не спрашивала, а просто отправила наверх и уложила спать. Подоткнула одеяло, как ребёнку, взбила подушку и даже спела колыбельную:
Баю-баю, баю-бай!
Ну-ка, глазки закрывай.
А не то придёт волчок
И ухватит за бочок.
Дам я волку вдоль хребта,
Хоть силёнка и не та.
Да коленом по зубам,
Но тебя ему не дам.
Такой мальчик дорогой
Очень нужен мне самой.
Баю-баюшки-баю, Дай-кось я себе налью.
Для здоровья, для души, Для хороших снов в тиши. Баю-бай, а ты, гляди, Меня завтра не буди...
...В том, что она себе нальёт исключительно «здоровья ради», я ни капельки не сомневался, а потому уснул быстро и спал без снов. Просто провалился в тёплую, мягкую темноту и дрых без задних ног, как какой-нибудь сурок-переросток в норке. Разбудить меня можно было бы, наверное, только землетрясением или целенаправленным выстрелом из гвардейского миномёта. Ну если я и преувеличил, то совсем немного, потому что в четыре утра...
- Ку-ка-ре-ку-у-у!!!
Меня плашмя подбросило на кровати, перевернуло и скинуло на пол. Выматериться я не успел, зато успел в ответном прыжке подскочить к подоконнику, схватить лежащее яблоко и с размаху, гандбольным броском, зафинтилить им в проклятого петуха.
Увы, мимо. Пернатый гад-будильник научился уворачиваться, а других снарядов у меня под рукой не было. Пришлось, скрипя зубами, признать своё поражение, посыпать голову пеплом (фигурально), два раза укусить подушку (реально) и, быстро одевшись, побежать по лестнице вниз, жаловаться Яге.
- О, Никитушка проснулся, - радостно улыбаясь, приветствовала меня разрумяненная бабка. - А я тебе с утра кашу гречневую запарила, с медком да молочком!
- Петуха хочу, - глухо попросил я, прекрасно осознавая, что ничего мне не светит.
И не то чтоб Яга как-то неправильно меня поняла, просто этот петух у неё какой-то любимчик. Орёт ни свет ни заря, клюётся, кур третирует, кота Ваську лупит периодически, мне спать не даёт, и всё равно ему всё сходит с рук. Или с крыльев? Скотина он, убью когда-нибудь. Зуб даю, сам сяду, но его убью...
- А ты кушай, кушай, сокол ты наш ясный, - привычно игнорируя любые мои намёки на петушатину, суетилась вокруг стола бабка. - Ты ить в курсе, что Митенька наш, добрая душа, вчерась пострадал безвинно?
- Нет. Стрельцы сказали, что он там подрался в пьяном виде?
- Врут! Врут, охальники! Вот я их ужо помелом!
- То есть он не пил? - уточнил я, берясь за ложку. - Не пил, не дрался и в поруб сам полез, просто из чувства политической солидарности с задержанными иностранцами?
- Да... нет... ну, не... - стопорнулась глава экспертного отдела, не зная, с чего начать, и вывернулась чисто по-женски: - Вот не любишь ты его!
- Факт. Я только девушек люблю. Брутальные крестьянские парни не в моём вкусе.
- Не любишь, наговариваешь почём зря, а ить мальчишечка старался, как мог.
- Когда самогонку квасил или когда женихов царевны Марьяны под столом мутузил?
- Не он энто, Никитушка, не он!
- Тогда кто? - Я вопросительно выгнул бровь.
- А ежели и он, - окончательно запуталась моя домохозяйка, промакивая платочком слезу и гордо выпрямляясь у печки, - дак не за-ради себя пил да дрался, а нашего отечества честь храбро защищаючи!
Я чуть не поперхнулся горячей кашей. Вообще-то Баба-яга у нас старушка мудрая, в дешёвых патриотических пиар-акциях не замечена, вместо мозгов у неё не опилки... Тогда что здесь за депутатский цирк творится?
- Не понял...
- Да я тебе вот прямо сейчас и объясню, - чуть не плача, завелась она. - Митенька наш, по твоему приказу начальственному, за тремя женихами приглядывал. Ну и принял чуток... чтоб подозрений у окружающих не вызывать. Потом поближе подсел, потом к разговорам ихним прислушался, по твоему же заданию! А уж как они трое вдруг начали наше Лукошкино всякой грязью поливать да про самого царя насмешничать, тут и не сдержалось сердце ретивое. Да ежели б они при мне такие слова говорить стали, я б их сама... чего под рукой было, тем бы и накрыла!
