— ЧТО??!!!..
— Да, Иванко. Я — не Серый. На самом деле. Я — Серафима Лесогорская. А Ярославна — моя троюродная бабушка. Я у нее в гостях была. Меня к ней отец отправил, чтобы от вредного влияния братьев хоть на лето избавить, чтобы я хоть на девушку была похожа. Хоть с первого взгляда. А Волк — это прозванье отца Ярославны. И мне оно всегда нравилось. То есть, я не самозванка какая… А потом я и… Это… Отдохнула у нее… Так получилось… Пока отец не видит… А то бы он мне устроил… Что я столько времени опять… Ну, что ты на это скажешь? Что ты молчишь? Ну, скажи же что-нибудь!.. — голос Серафимы неожиданно зазвенел и сорвался, как растянутая на разрыв струна.
— Я… Ты… Ты хочешь сказать, что ты… все это время… и я не знал… и не догадывался… а ты… ты надо мной смеялся… смеялась… наверное… вот, скажет, простофиля… Ты это специально… Чтобы издеваться… И что я женился… а ты все это время знал, что ты… знала… что я… И сейчас… Ты специально согласилась выйти за меня, чтобы лишний раз поиздеваться? Это твоя шутка такая, да? Ха-ха. Посмейтесь над Иваном — он дурак!..
Замолчав вдруг, Иванушка обнаружил, что царевна лежит, уткнувшись лицом в подушки, и если бы он не знал, что Серафима еще и Серый, он бы мог подумать, что она плачет.
И тут, выступивший из алкогольного тумана, как скала во время отлива, мозг царевича начал работать… вспоминать… анализировать… понимать… понимать… понимать…
Иванушка молча сидел на кровати, обняв колени, рядом с тихо вздрагивающей Серафимой, пока она не затихла и, похоже, не заснула, и не знал, что делать.
Во-первых, в его короткой, но богатой книге жизненного опыта не было ни одной страницы, посвященной девушкам, плачущим в его комнате на кровати, и как в таких случаях надо поступать, было для него тайной не то что за семью печатями, а закрытой в сейф, помещенный в банковское хранилище, закопанное, забетонированное и забытое потомками на века.
Во-вторых, если он понял правильно, а он чувствовал, что он понял правильно, то самое гадкое, что он мог сделать — это сидеть молча на кровати, обняв колени, рядом с тихо вздрагивающей Серафимой, пока она не затихнет и не заснет.
Но в настоящий момент именно этим он и занимался, потому что, как непреодолимая вамаяссьская стена для кирдыцкого кочевника, перед ним вырастало и уходило, насколько хватало глаз, неумолимое «во-первых», отягощенное тем, что на его кровати плакала не какая-то абстрактная царевна, а вполне конкретный Серый, хоть и не отрок теперь, а отроковица…
Но, наконец, Иванушка решился и, откашлявшись для храбрости и рассеянно пожалев и забыв о разлившемся по полу штофе, тихо прошептал:
— Сер… рафима?.. Ты чего?.. С тобою… что?.. Я… тебя… обидел?..
Посапывание, перемежаемое сонными всхлипами, было ему ответом.
И тогда, абсолютно без предупреждения, в еще наполненную алкогольным туманом взлохмаченную голову Ивана откуда ни возьмись пришла и поселилась одна идея.
Все просто.
Если он оказался не готов ко встрече со своей женой сейчас, то ему надо быть готовым к тому моменту, когда она проснется.
И царевич, осторожно ступая босыми ногами по живому ковру из цветов на полу спальни и попутно экспериментальным путем обнаружив, что розы в лукоморских оранжереях еще не совсем отцвели, подошел к окну, распахнул створки и глянул вниз.
Второй этаж.
Охрана внизу спит сном славно погулявшего на свадьбе богатыря.
Очень хорошо.
И он зажмурился и сиганул вниз.
Предусмотрительно оставив на столе самый страшный предмет для библиотеки — свечу — Иванушка беспорядочно, но усердно начал перерывать все, что скопилось на уходящих под потолок полках за двадцать поколений лукоморской династии.
Она определенно должна быть где-то здесь.
Я точно видел ее, случайно, еще до отъезда, когда искал что-нибудь новенькое, еще не читанное…
Еще подумал, как странно… Кому это может быть интересно… Там же нет ни одного сражения или чудовища…
Она была даже с картинками…
Там так все подробно расписывалось, что за чем делается…
И зачем…
И подробно перечислялось, что для этого может понадобиться…
Я и слов-то таких раньше не слыхал…
И называлась она как-то чудно… То ли «Ритуалы и таинства»… То ли «Секреты мастерства»… Что-то такое… Загадочное…
Никогда бы не подумал, что она может мне пригодиться… Я, помнится, еще специально ее куда-то подальше с глаз долой забросил… Думал, что витязям Лукоморья такие занятия не пристали…
А теперь вот ройся…
Второпях…
В темноте…
В пыли…
АПЧХИ!!!..
Ой-ой-ой-ой-ой-ой!!!.. Прямо на ногу ведь свалилась!!!.. Ах-х-х-х!!!.. Чтоб тебя!!!..
Стоп.
Да это же она!!!
* * *
Серафима еще раз всхлипнула, вздрогнула и проснулась.
В комнате было тихо.
Чересчур тихо.
Не поднимая головы и не открывая глаз она поняла, что Ивана здесь нет.
А значит, больше и не будет.
Она сама во всем виновата.
Она должна была ему признаться как-нибудь, пока они еще мотались по белому свету вместе.
Но сначала было забавно, потом привыкла, потом не до того, потом неловко, потом просто глупо, а сейчас уже поздно…
Он подумал, что это она специально…
Подумаешь, какие мы нежные!
Он обиделся и не вернется…
И мне пора уходить.
Куда мне до этой противной Ленки, если вот так, по правде-то…
Тем более что она стала еще красивее, когда за его брата замуж вышла…
Чтоб у ней веснушки повылазили!
Нужна я ему двадцать раз…
Убегу куда-нибудь, где про это Лукоморье никто и слыхом не слыхивал, и пусть папочка любимый сам эту кашу расхлебывает. Я же говорила, что ничего из этой затеи не получится, так нет — «добрососедские отношения, родственные народы, приличная партия, ля-ля — тополя…»
Ну, что ж…
Уходить — так сразу.
И, не раздумывая больше, Серафима швыркнула последний раз носом, утерла глаза колючим парчовым рукавом, спрыгнула с кровати и неслышным шагом решительно подошла к раскрытому окну.
Из него, едва выставляясь, торчали рога лестницы.
По которой кто-то тяжело понимался.
Царевна прижалась к стене, стараясь слиться с ней, в то время как рука ее автоматически нащупала и подняла над головой в замахе первый попавшийся увесистый предмет — резную дубовую табуретку.
Одинокая беззащитная девушка темной ночью в незнакомом месте, без меча, ножа и кистеня, должна держать ухо востро.
Кто бы там ни был, решила Серафима, делать ему здесь нечего. Начнут расспрашивать, уговаривать, отговаривать…
И-эх!..
АЙ!!!
ОЙ!!!
— Это ты?!..
— Это ты?!..
— Ой, извини, пожалуйста… Я не хотела… Я думала, там кто-нибудь другой… — и, не удержавшись:
— Знала бы что ты — убила бы…
— Ах, так… Ну, спасибо… Я, конечно, догадывался, что ты обо мне думаешь, но…
— Я пошутила!..
— Да из-за твоих шуток у меня теперь…
— Ну, я же сказала, что нечаянно!..
— Нет, не сказала! Ты сказала… — возмущенно начал было Иванушка, но прикусил язык, почувствовав надвигающуюся никому не нужную нелепую перепалку, способную привести к неизвестно каким непредсказуемо-катастрофическим последствиям, возможно, даже с летальным исходом и, пока не поздно, быстро нащупал на полу небольшой плетеный берестяной короб, который был у него в руках, пока на его голову не обрушилась оперативно-тактическая табуретка наступательного действия.
Он с некоторым усилием откинул крышку и протянул короб на вытянутых руках Серафиме.
— Это тебе.
— Что это? — подозрительно прищурилась царевна.
— Я сам сделал.
— Да что это?..
— Пробуй.
Серафима поставила, наконец, табуретку на место, наклонилась над коробом, потянула носом и ахнула:
— Не может быть!!!.. Где ты это достал?!
— Я же сказал — сам сделал. Для тебя, — скромно потупив взор, с особым удовольствием повторил Иванушка.
— Для меня?!.. Сам?!.. Ванечка!.. Ты настоящий герой! — всплеснула руками царевна.
— Пробуй-пробуй! — Ивана просто распирало от гордости.
Серафима осторожно взяла из короба с чистого рушника один банан в шоколаде и, предвкушая неземное удовольствие, откусила.
Не гамма — целая симфония чувств отразилась на ее лице, и они моментально передались на встревоженную, замершую было в ожидании, физиономию Иванушки.
— Ну, как?.. — с замиранием сердца, наконец, сумел проговорить он. — Как?.. А?..
Серафима дожевала откушенный кусок, потом взглянула на Иванушку и откусила еще.
Хоть у него и отлегло от сердца, но все же он напряженным взглядом провожал каждый кусок, исчезающий во рту его жены.
Когда был доеден последний, он, нерешительно улыбнувшись, снова спросил:
— Ну, как?..
Глаза их встретились, и лик Серафимы расплылся в лукавой улыбке.
