– Хм… утешил. А сам-то ты, Никита Иванович, чего холостым ходишь? Али до сих пор не приглядел себе ни одну зазнобушку?
– У меня была невеста… там, в моем мире. Хорошая девушка, педагогический институт заканчивала. Наташа…
– Знатного ли рода?
– Ну, это у нас не играло такой уж важной роли. Хотя она по материнской линии происходила аж от князей Долгоруких, основателей Москвы.
– Так чего ж ты тянул?! – возмутился царь. – Жениться надо было на княжне, а все ученье свое она бы и дома продолжила. Не след девице шибко образованной быть, не для того она в жизни предназначена. Ну да не горюй! Дело прошлое, чего было, того не воротишь… Она уж, поди, давно за другим.
– Утешили, – в свою очередь хмыкнул я. А в самом деле, не могу сказать, чтобы я сходил с ума от разлуки, и был благодарен за это именно ей, моей далекой Наташе. Когда-то давно она, начитавшись Дейла Карнеги, вбивала в мою неуравновешенную голову искусство перестать беспокоиться и начать жить. Если не можешь сию минуту изменить ситуацию, не спеши, выдохни, займись другим делом, а к данной проблеме вернешься потом. Если же и потом ничего не изменилось, значит, такова твоя судьба и не стоит с ней бодаться – рога поломаешь. Живи тем, что есть. Помни о том, что было. Верь в то, что будет. Но не позволяй ни прошлому, ни будущему портить твою жизнь.
– Ну, что Бог ни делает, то к лучшему! – очень к месту подытожил мои умозаключения царь Горох. – Чую я – вместе мы свадьбы закатим, пока недосуг – дел полно. Мне еще послов иноземных принять надо, да и ты сюда не за чаями шел. Стрельцов-то поболее возьми, не хочу, чтоб боярин вдругорядь в искушение впал да со всеми своими холопьями вас вдоль улицы дрекольем попер. Вы – царевы люди! Государева служба! Милиция! Не хухры-мухры… В общем, действуй давай, сыскной воевода.
Я решил, что полусотни стрельцов мне будет более чем достаточно. Для пущей важности им было приказано идти за мной с песней, и улочки вздрагивали от залихватского:
Соловей, соловей, пта-шеч-ка!
Эх, да канареечка жалобно поет!
Очень красивое и впечатляющее зрелище. Пятьдесят рослых бородатых молодцов в красных праздничных кафтанах, с начищенными бердышами на плечо, барабанщиками и знаменосцем. Следом неслась счастливая стайка мальчишек, а пока мы добрались до боярского двора, за нами уже увязалась изрядная толпа ротозеев. Несмотря на обеденное время, столько народу полезло поглазеть на наш военный парад, что тесовый забор Мышкина буквально прогибался под напирающими представителями любопытствующих горожан. Время от времени кто-нибудь громко спрашивал:
– Люди добрые, а чаво случилось?
– Бояр Мышкиных под арест берут! – на всю улицу так же орал неизвестно какой умник.
– Да за что ж их так, сердешных?
– Как за что? Знамо дело, за государеву измену!
– Точно! Мышкины, они завсегда с басурманами снюханы были!
– Не приведи Господь…
– Да вот те крест!
– За воровство их берут! Стало быть, все из царева терема понатаскали: злата, серебра, сундуков с каменьями самоцветными – несметные тыщи! Ложки серебряные, и те уперли. Вот как государю наутро кашу-то подали да деревянную ложку в белы рученьки дали – тут-то и осерчал батюшка…
– Иноверцы они! Креста христианского не признают, в церкви к иконам задом становятся, перед храмом шапку не ломают, ручку попу не целуют…
– Вот-вот! Колдовская их порода и есть! Намедни все боярыню видели, когда она пестрой свиньей обернулась да вдоль по улице бежала, а в зубах у ей ворованный куренок был…
– Брехня! Откуль ты знаешь, что то боярыня была?
– Дык… А у ней серьга в ухе посверкивала, и ругалась сквозь зубы мастерски и все задом вертела… туда-сюда, туда-сюда! Вылитая боярыня и есть…
– Граждане! – Мне пришлось до надрыва горла повысить голос. – Попрошу разойтись по домам и не мешать работе органов правопорядка.
– Да ты не сумлевайся, сыскной воевода, мешать не будем! – восторженно завопили из толпы. – Ты токмо скажи, когда терем поджигать, а уж мы пособим. Поможем твоим органам. И пепла не оставим от государевых ослушников!
Я страдальчески вздохнул, жестом попросив стрельцов отогнать энтузиастов подальше, а сам деликатно постучал в ворота.
– Кто там? – задал неостроумный вопрос тот же мужик, что встречал нас с Ягой.
– Милиция.
– Не велено… – заскулил бедолага, но ворота отпер. А куда бы он делся, если мы тут с таким ОМОНом?
– Где боярин? – неторопливо спросил я, направляясь в терем.
– Ох, батюшка… горе-то какое! Пропал кормилец наш…
Боярыня выла не переставая. Семь бабок, нянек или как их еще там наперебой успокаивали несчастную, поскуливая так старательно, что порой заглушали даже саму хозяйку. Кто стоял на коленях перед образами, кто читал вслух Святое Писание, кто подсовывал чарку с медом, кто размахивал дымящимся букетом высушенных трав… Все были при деле. Естественно, объяснить мне, что же произошло, не мог никто. Пришлось присесть в уголочке у окна, перехватить у пробегающей девки с подносом ковш кваса и ждать, пока обстановка нормализуется. К сожалению, боярыня взялась за истерику всерьез и надолго. Когда стрелка моих часов отсчитала пятнадцать минут, я высунулся в окно, делая знак стрельцам. Спустя мгновение мои молодцы так быстро вытолкали из помещения всех сочувствующих, что бабки даже не успели осознать, как это произошло. Мы с боярыней остались один на один. Поняв, что изображать безутешную вдову больше не перед кем, хозяйка быстренько вытерла слезы и повернулась ко мне:
– Что делать-то будем, батюшка сыскной воевода? Ведь и вправду пропал мой мужик…
– Разберемся, – пообещал я. – Давайте-ка по порядку. Ваше имя-отчество?
– Меланья Карповна, урожденная Дурнова, по замужеству Мышкина. Трое детей. Муж служит государю в высокой должности.
– Странно, ваш муж уверял, будто детей у вас семь и восьмым вы беременная.
– У него, может, и семь, – вспыхнула боярыня, – откуда я знаю, кто где бегает, а только я троих родила… В законном браке! А насчет того, чем беременная, про то не ему судить.
– Так. Записал. Чем занимаетесь?
– Да чем же замужняя женщина заниматься может? За что ж вы обо мне такого мнения? – густо покраснела боярыня, на вид ей едва ли было за тридцать. – С детишками вожусь, по хозяйству опять же, потом шью, вышиваю и… все. А ежели кто из девок протрепался, будто бы я со стрельцами молодыми занимаюсь чем там ни есть, – так то брехня! Я их, мерзавок, завтра же велю всех перепороть.
– Минуточку, будьте добры всего лишь объяснить, что вы делали вчера и сегодня до того самого момента, как пропал ваш муж.
– Вчера? – Боярыня подперла ладошкой румяную щечку и впала в глубокую задумчивость.
Ее голубые глаза подернулись романтической дымкой, по-видимому, воспоминания доставляли томное удовольствие… В ожидании ее рассказа я высунул нос в окно и дал приказ стрельцам перетрясти все, что можно, в поисках исчезнувшего перстня и пропавшего боярина. Хотелось все закончить хотя бы к ужину. Обед, естественно, пропал безвозвратно, Яга меня не дождется, а царский чай с баранками и вареньем – все-таки не еда.
– Вчера весь денек я по хозяйству руководила. Девки перины взбивали, так я им и указывала. Потом чай пила, Богу молилась, а как стемнело, мы с Афанасием Федоровичем в постель возлегли. Ну… там… ничего не было. Уснул батюшка наш, повернулся ко мне спиной своей белой и захрапел, скотина…
– Хорошо, значит, ночью он был при вас. Что вы делали утром?
– Встала, умылась, оделась, завтраку откушала, икорки белужьей, осетринки немного, щец тарелочку, пирожки с брусникой, визигой, капустой, да курник не слишком крупный… Потом грузди соленые, кисель клюквенный, ватрушки с творогом и…
– И? – невольно заинтересовался я.
– Анисовой рюмочку, – шепотом выдала она, старательно краснея.
Терпеть не могу допрашивать женщин, они почти всегда врут, но никогда не поймешь, где, в какой момент и с какой целью. Вот ведь прекрасно понимает, о чем я спрашиваю, а несет все подряд, любую чушь, лишь бы не отвечать на поставленный вопрос. Каким местом женщины чуют, что мужчина не причинит им вреда? Другой бы давно отдал приказ, и боярыню за волосы отволокли бы в пыточную камеру, и через полчаса я бы знал самую засекреченную информацию. Но ведь понимает, подлая баба, что я этого не сделаю…
– С вашим питанием мне все ясно, теперь давайте об исчезновении мужа.
– Чего ж тут давать-то? – вновь засмущалась Меланья Карповна.
У меня начало складываться нездоровое впечатление, будто во всех моих словах она видит какой-то особый, извращенный смысл.
– Муж мой еще до завтрака к дьяку думному побег. Бумагу писать собирался. О чем, мне неведомо, но дело вроде бы спешное, государево. Как я из-за стола-то встала, тут и стрельцы охранные прибежали, дескать, царь велел боярину пред очи его ясные явиться. Ну я возьми да и скажи, что батюшка Афанасий Федорович еще часа четыре назад в терем царев отправился.
