— Где ты видел эту женщину, парень?
— Мы быстрее доедем туда, чем я буду объяснять. Давайте возьмем доктора, «скорую помощь» и еще полицейских, если нужно. Я поеду в первой машине и буду показывать дорогу.
— Если это шутка…
Карл сказал ледяным голосом:
— Если бы мне нравилось шутить, я бы придумал что-нибудь посмешнее.
Операция закончилась удачно, потому что за дело взялись профессионалы, и потому что план был почти безупречным. Операция стала классической, попала в толстые журналы и использовалась в качестве примера для обучения в полицейских школах.
Когда машину не берегут, она становится дребезжащей развалюхой. Но если с ней обращаться хорошо, она может двигаться так тихо, что люди в десяти футах ее не услышат.
Этот пикап представлял уникальную проблему. Шоссе, по которому на высокой скорости мчится множество машин, не место для перестрелок. Невозможно остановить машину, не вызвав гигантскую мешанину из автомобилей. Если начнется погоня, неизбежны большие жертвы. Поэтому решили тихонько красться за машиной, чтобы усыпить внимание четверки и заманить ее туда, где можно будет спокойно взять.
В 5.22 разыскиваемая машина вошла в Пенси-пайк через 22-ю станцию в Моргантауне. Служащий немедленно позвонил в ближайший контрольный центр и сообщил ее номер. Выяснилось, что автомобиль был угнан в воскресную ночь в районе Питтсбурга. Любому полицейскому известно, что номера и описания украденных машин рассылаются по всей стране, но ловить машины почти бесполезно, потому что угонов слишком много. Всего несколько патрульных с прекрасной памятью проверяют данные по украденным машинам, пытаясь бороться со скукой на дежурстве. Но если украденную машину ведет не вызывающий подозрения человек, его задерживают крайне редко.
Как только сообщили о появлении разыскиваемой машины, объявили тревогу. Ближайшим патрульным машинам было приказано выйти на цель. В течение двадцати минут, пока разыскиваемая машина ехала по Вэлли-фордж, за ней установили слежку. Обычная машина с двумя полицейскими в штатском подъехала к «меркурию» достаточно близко, затем, чтобы не вызывать подозрений, отстала ярдов на четыреста. Примерно в миле от первой шла патрульная машина. У каждого ответвления были выставлены патрули, которые держали связь с машиной, преследовавшей преступников.
Преследователи и преследуемые катили на постоянной скорости в шестьдесят миль навстречу зарождавшимся далеко на востоке сумеркам. Вместе с ними на той же скорости мчались другие машины — отдыхающие, продавцы, люди, направлявшиеся в Филадельфию провести вечер.
На центральном контрольном пункте следили за большой электронной картой. Ничего нельзя было передавать по радио, потому что в «меркурии» могли услышать. Кроме того, любой намек по радио мог заставить тысячи идиотов броситься сюда в надежде увидеть кровь.
За рулем четырехдверного «меркурия» сидел загорелый молодой человек. Рядом с ним расположился очкарик. Эрнандес и девушка находились сзади. Девушка казалась спящей.
В 6.35 «меркурий» въехал на Нью-Джерси-пайк. Машины преследования поменялись. Теперь за преступниками ехали трое хорошо вооруженных полицейских.
В 7.18 «меркурий» сбавил скорость и въехал на заправочную станцию.
С контрольного пункта спросили:
— Вы можете сейчас их взять?
— Здесь не очень удобно. У колонок много машин. Вокруг бегают дети, но… подождите! Водитель вышел, а за руль сел очкарик. Тот, что вышел, показывает на стоянку. Похоже, они припаркуются там. Сейчас, кажется, все в порядке.
— Рядом с вами патрульная машина номер тридцать три. Через четыре минуты подъедет… номер семнадцать, а через шесть — двадцать восемь.
— Поставьте семнадцатый так, чтобы преградить им дорогу обратно, на всякий случай. Водителя будем брать прямо сейчас.
Кирби Стассен сначала зашел в туалет. Оттуда направился к сигаретному автомату, а затем к стойке, у которой толпились люди. Дождавшись очереди, он заказал четыре гамбургера и четыре кофе. Девушка за стойкой поставила ему на картонный поднос. Когда Стассен протянул руки к подносу, на его запястьях ловко защелкнулись наручники.
Его ввели в комнату управляющего и тщательно обыскали, завели руки за спину и оставили под охраной полицейского.
Когда схватили Наннет Козлову, она начала брыкаться и извиваться с такой силой, что полицейские едва удерживали ее. Наконец им удалось втащить девушку в комнату для обслуживающего персонала. Они держали ее за руки, пока официантка по их приказанию вела обыск. Наннет была так возбуждена, что ее пристегнули наручниками за запястья и лодыжки к тяжелому креслу.
Эрнандес и Голден оставались в машине. «Меркурий» стоял далеко от здания, поэтому они не слышали криков Нан. Не дождавшись спутников, Голден вышел из автомобиля и рысцой устремился к кафе. Однако прятавшийся в машине полицейский не дал ему достичь цели. Он ударил Голдена так, как мешок с кирпичами мог бы ударить тряпичный манекен. Голден рухнул как подкошенный. Очки слетели с него, но не разбились. В это же время другой полицейский подполз к «меркурию» и направил прямо в лицо Эрнандесу револьвер 38-го калибра.
— Только пошевелись, — прошептал полицейский. — Только пошевелись.
Запястья Эрнандеса оказались такими толстыми, что с наручниками пришлось повозиться.
Преступников рассадили по патрульным машинам и увезли. После необходимых формальностей всех четверых рассадили по камерам.
О том, что нашли Хелен Вистер, передавали по радио и телевидению, начиная с семи часов вечера. В девятичасовых выпусках новостей появилось сообщение о захвате банды.
Стассены были на большом ужине. В девять включили телевизор. Никто не обращал на него внимания, пока кто-то не закричал: «Эй! Внимание!» Все замолчали. Эрни Стассен прослушала сообщение со стаканом мартини и тарелкой в руках.
— Ерунда, конечно, — сказала она высоким, ровным голосом и начала неестественно громко смеяться. — Нелепая ошибка.
Уолтер взял жену за руку и вывел из комнаты. По дороге она все время говорила о смешной ошибке. У дома их уже ждали репортеры.
Репортер из Сан-Франциско, знакомый с миром, где жила Наннет, откопал несколько подробностей и достал фотографии той поры, когда та работала натурщицей. Одну из фотографий с пририсованными лифчиком и трусиками стали показывать по всей стране.
В нескольких подвалах и кафе, где собирались знакомые Сандера Голдена, говорили, что все происшедшее не похоже на него, что он мягкий и смешной тип с извращенным интеллектом.
Дело «Волчьей стаи» стало постепенно угасать. Газеты попытались оживить его, и им повезло. Сначала пресса занималась Эрнандесом, вслед за ним появились еще три типажа: единственный сын богатых родителей, зеленоглазая эмигрантка — бывшая натурщица и блаженный битник, разбудивший ярость «Волчьей стаи».
Но мало-помалу и эти новости потускнели и переместились в самый низ шестнадцатой страницы. Процесс снова всколыхнул интерес к четверке. Пресса неплохо подготовилась к началу суда. Процесс принес городу Монро примерно миллион долларов.
Дневник Дома Смерти
Все произойдет ЗАВТРА, и это самое большое слово на свете. Оно засело в тайных уголках моего мозга, то вспыхивая, то угасая. Прошлую ночь я не спал вообще. Если удастся, не буду спать и сегодня. Чувствую, что Усталость может принести определенные моральные выгоды.
Человеческий мозг, осознавший свое уничтожение, отказывается принять факт, что ЗАВТРА он будет выключен как свет на чердаке. Но это Действительно случится, и ничто не может предотвратить неизбежного.
Я должен буду вытерпеть краткий церемониал — усесться на безобразном троне, выслушать несколько бессмысленных слов священника, а затем собраться с силами и ждать, когда будет приведено в действие то, за чем мистер Франклин[7] охотился с помощью воздушных змеев. Сотворенная человеческими руками молния на этот раз будет использована с максимальной эффективностью. Иногда мне удается думать об этом так, будто я стану наблюдателем, спокойным и любопытным. В следующий миг я вспоминаю, что это буду Я, бесценное, незаменимое Я, и кислая тошнота подступает к горлу. Я сгибаю и разгибаю руку. Какой чудесный и сложный механизм, гибкий, сильный. Им можно пользоваться еще пятьдесят лет. Кажется непостижимым безумием, чудовищной утратой превращать ее в холодное мертвое мясо. Мои глаза движутся, как хорошо отрегулированный аппарат, фокусируясь с мгновенной точностью. В чем их вина? Почему они остекленеют в вечном покое? В брюках лежит вялый и немного смешной орган воспроизводства, которому больше не придется трудиться. В тепле, в дали от яйцеклеток, дремлет сперма, не зная о своей и моей неминуемой гибели. В чем ее вина? Разве можно быть уверенным, что из нее не появился бы на свет Божий гений?
