– Знаю, – печально вздохнул Шамбамбукли.
– Итак, демиург имеет силы для переустройства мира, но не имеет понятия, что и как изменять. Люди имеют понятие, но не имеют сил. Что делает демиург?
– Что?
– Ха! А вот что. Демиург является к людям и передает им часть своей силы – столько, что ее хватит с лихвой. А дальше только стоит в сторонке и смотрит на результаты.
– Мазукта, я предвижу большие проблемы!
– Да брось ты! Какие могут быть проблемы? Думаешь, будет разброд? Не будет. Я же не всех наделял силой, и даже не кого попало. Только избранных! Тех, кто наверняка употребит полученную силу как надо.
– А по какому критерию ты их… избирал?
– По ряду критериев. Во-первых, я рассудил, что женщины более миролюбивы и не станут обращать силу на разрушение. Во-вторых, я выбирал женщин умных – чтобы не действовали необдуманно, и молодых – то есть склонных переделывать мир к лучшему. Кроме того… а впрочем, неважно. Просто поверь мне на слово – я передал свою силу в самые лучшие руки, какие только мог найти.
– Я верю, но…
– Тысяча мудрых, энергичных и неозлобленных девушек – вот моя армия реформации! Стоило большого труда их найти, между прочим. Зато теперь все в мире будет как надо! – Мазукта любовно разгладил листок договора. – И людей осчастливил, и сам внакладе не остался.
– А что там у тебя написано? – заинтересовался Шамбамбукли.
– О, это и есть самая изюминка моей идеи! – Мазукта довольно хихикнул. – Одна договаривающаяся сторона, то есть я, обязуюсь наделить другую сторону сверхчеловеческими способностями, дабы эта другая сторона могла переделывать реальность по своему усмотрению. А взамен другая сторона переходит под мое безраздельное владение после смерти.
– То есть как?!
– Ну посуди сам. Кем станут эти люди после смерти? Младшими демиургами! Моими подмастерьями. Они же там, считай, практику проходят. Всю жизнь, лет триста-четыреста (маги долго живут!), будут переделывать мир, набивать руку, набираться опыта… А потом вместо того, чтобы удрать на новую инкарнацию, станут помогать мне клепать новые миры. Представляешь, какой я тогда оборот запущу!
– Мазукта, мне эта идея отчего-то не нравится…
– А главное, – перебил Мазукта, – и об этом тебе неплохо бы подумать – это тот факт, что вся эта тысяча подмастерий будет прекрасно знать, что такое несправедливость и как с ней бороться. Мы будем производить идеальные миры, вне всякой конкуренции, и в огромных количествах! Нет, ты представь, какие перспективы!
– Даже не представляю.
– Ха, вот видишь! Пройдет еще лет двести, пока поступят первые ученики, и тогда я начну…
Раздался короткий звонок, и Мазукта осекся.
– Уже?.. – моргнул он.
– А в чем дело? – спросил Шамбамбукли.
– Это сигнал, что для кого-то из учеников договор приведен в исполнение… Но так рано? Может, несчастный слу…
Звонок тренькнул снова. И еще раз. И еще.
– Что-то не так, – всполошился Мазукта. – Пойду посмотрю.
Он поспешил в приемную, Шамбамбукли пошел следом.
– Да что же это такое?! – Мазукта растерянно оглядывался по сторонам. – Как я теперь буду отделять человеческую сущность от сущности сожженых с ними дров? Почему они позволили себя кремировать? И почему так рано? И так много?!
Звонок тарахтел не умолкая.
– Девятьсот девяносто восемь, девятьсот девяносто девять, – считал Мазукта, – тысяча, тысяча одна, тысяча две… Откуда лишние?! Две тысячи, три тысячи пятьсот, шесть тысяч, семь… восемь… десять… пятнадцать тысяч! Шамбамбукли, что происходит? Я же хотел как лучше! Я же… осчастливить… Доброе дело… Сорок тысяч! Сорок восемь тысяч! Почему?!
А ведьмы все продолжали и продолжали прибывать…
– Где я? – спросил человек.
– Ну что за дурацкий вопрос! – вздохнула канарейка. – И почему вы все начинаете именно с него?
– А все-таки где я? Это не похоже ни на ад, ни на рай.
– А это и не то, и не другое. Это приемная демиурга Шамбамбукли. Но сейчас шефа нет, я за него.
– А ты кто?
– Сам не видишь? Я канарейка.
Человек пригляделся.
– Тю! Ты же заводная.
– Ну и что?
– А как же ты разговариваешь?
– А я не разговариваю. Просто произношу некоторые фразы из стандартного набора. Правда, набор у меня большой. Ну да вы, люди, редко что-то оригинальное спросите, так что все в порядке.
– Но ты же неживая!
– Могу тебя заверить, я гораздо более живая, чем некоторые.
Человек насупился.
– Не смешно.
– Мне тоже. Но ты меня, если хочешь знать, оскорбил. Я – живое существо и горжусь этим.
– Ерунда. Заводная канарейка не может быть живой!
– Обоснуй.
– Ты не питаешься и не размножаешься. Этого достаточно.
– Как же я, по-твоему, могу размножаться, если я единственный обитатель этого мира, называемого «Приемная»?
– Делением.
– И не подумаю!
– Значит, ты неживая.
– А ты, когда был еще живым человеком, размножался делением?
– Нет, конечно.
– Значит, ты тоже был неживым?
– Эээ…
– Закрыли вопрос.
– Нет, не закрыли. Ты не питаешься.
– Питаюсь.
– Чем?
– Вот! – канарейка кивнула на свой ключик. – Это мой способ питания.
– Какое же это питание, если тебя кто-то заводит? – засмеялся человек.
– Не кто-то, а лично демиург! Вот ты – чем ты питаешься?
– Ну, хлебом, например.
– А откуда берется хлеб?
– Из пшеницы.
– А пшеница?
– Она на поле растет.
– Сама?
– Ну да. Солнышко светит, дождь поливает – вот она и растет.
– А кто, по-твоему, заводит солнышко?
Человек задумался.
– Ну вот, сам видишь, – сказала канарейка. – Вы, люди, не можете без всех этих условностей. Питание получаете через пятые руки. А я – напрямую от демиурга. Так кто же из нас более живой?
Демиург сидел за своим рабочим столом и читал письма. За время его недолгого отсутствия писем скопилось много. Были они в основном от детей, конечно. Детские письма всегда доходят до демиурга. В отличие от взрослых, которые доходят лишь изредка.
«Дорогой демиург! Сделай, чтобы завтра было солнышко!» «Дорогой демиург! Сделай, чтобы завтра был дождик!»
«Дорогой демиург! Пускай моей сестре ничего не дарят на день рожденья! Она противная».
«Дорогой демиург! Пускай мне подарят на день рожденья другого брата».
«Дорогой демиург! Сделай так, чтоб не было войны».
«Дорогой демиург! Сделай так, чтобы мы победили!»
«Дорогой демиург! Пускай папа вернется живой, ладно?» «Дорогой демиург! Пускай папа вернется…»
«Дорогой демиург! Пусть бабушка выздоровеет!»
«Господи… Как я устала. Когда же я наконец умру?» – да, взрослые письма тоже иногда доходят.
«Дорогой демиург! Сделай так, что папа разведется со своей женой и женится на маме».
«Дорогой демиург! Сделай так, чтобы мои родители не разводились».
«Дорогой демиург! Не наказывай папу за то, что он со мной сделал. Папа хороший. Только пусть мне в следующий раз не будет больно».
«Дорогой демиург! Пусть я скорее вырасту большой и красивой и буду нравиться мужчинам. Тогда мама возьмет меня с собой на работу».
«Дорогой демиург! Когда я вырасту, я хочу быть больше и сильнее папы. Я его убью».
«Дорогой демиург! Моя мама в тебя не верит. Не убивай ее, пожалуйста».
Демиург опустил голову на руки и заплакал.
Демиург Шамбамбукли позвонил демиургу Мазукте.
– Привет, это я.
На том конце повисло долгое, лет на двадцать, молчание.
– Мазукта, да ты что, все еще сердишься?
– Сержусь.
– Да ладно тебе, давай мириться.
– Не хочу. Ты охаял мою работу.
– Но я всего лишь сказал…
– Ты сказал, что я сотворил неудачный мир. Было такое?
– Ну было. И что, из-за этой ерунды мы теперь…
– Это не ерунда!
– Ну хорошо, хочешь, я извинюсь?
– Не хочу.
Шамбамбукли вздохнул.
– Мазукта?..
– Ну?
– Я тут подумал…
– Ну?
– Знаешь, этот твой мир, он… ну… вообще-то ничего себе, нормальный такой. Очень даже.
Мазукта не ответил.
– Вполне так, знаешь… недурственный. Хороший, можно сказать.
Мазукта угрюмо молчал. Шамбамбукли опять вздохнул.
– А если честно, то это плохой мир. Но он всяко лучше доброй ссоры.
– Ой, какая красота! – восхитился демиург Шамбамбукли, оглядывая стены пещеры. – Это ты сам нарисовал?
– Нет, конечно, – фыркнул демиург Мазукта. – Это все люди.
– Умеют ведь, когда хотят, – уважительно произнес Шамбамбукли и провел ладонью по рисунку. – Охота на пещерного медведя. И ведь реалистично как!
– Эээ… кхм, вообще-то нет, – замялся Мазукта.
– Что «нет»?
– Это не сцена охоты. Здесь изображен подвиг их национального героя, не помню фамилию. Он в одиночку отстоял родную пещеру от полутора десятков врагов.
Шамбамбукли озадаченно моргнул и уставился на картину.
– То есть ты хочешь сказать?..