Составлять список не хотелось ни Яльге, ни Эгмонту, поэтому своих оказалось непредвиденно много. Приехали даркуцкие родственники невесты и хенгернские родственники жениха. Приехал печальный пан Богуслав Раднеевский, страдавший ровно до того момента, как на его пути не повстречалась новая прекрасная дама — эльфийка Гудрун с боевого факультета. Приехал веселый бестиолог Гюи — он привез в подарок какую-то глазастую и ушастую тварь, которая обреченно копошилась в картонной коробке. Тварь не хотела быть свадебным подарком, но ее никто ни о чем не спрашивал.
Вместе с Гюи приехал учитель Тэнгиэль, вместе с учителем — айлэри Арлаутар, вместе с Арлаутаром — Эллендар Четвертый и весь преподавательский состав Академии. Видели среди гостей и магистра Цвирта под руку с супругой.
Отдельно пировала небольшая, но сплоченная гномья диаспора.
От Конунгата на свадьбе официально присутствовали Аррани Лерикас, Рэнтар Нарроугард и Фенрир Волк — разумеется, это не считая Сигурда! Но отдельные гости утверждали, что видели как минимум восемь волков разных мастей и размеров. В конце концов, Сигурд, как любой волкодлак, отнюдь не был сиротой.
Братский эльфийский народ представляли принцесса Рандориэль и принц-консорт Родриго, известный среди своих под прозвищем Трубадур. Разумеется, их сопровождала свита. Эльфы, сколько бы их ни было, всегда создают впечатление толпы. То там, то здесь мелькали светлые макушки братьев аунд Лиррен.
Из официальных лиц остается упомянуть принцессу Кафскую — ее царственный супруг прибыл только на второй день, зато привез в подарок белого слона.
Все остальные присутствовали неофициально и оттого не подлежали пересчету. Ни один адепт не упустит шанса погулять на свадьбе декана — непринципиально, своего или не своего. Да об этом можно будет потомкам рассказывать! «Не верь им! Добрый Рихтер существует — я сам его видел!»
Ардис и Сигурд сидели рядом, и оборотень сиял, не обращая внимания ни на каких эльфиек. Артур успел подраться, помириться и еще раз подраться с наследным эльфийским принцем и только после этого озаботился узнать, как того вообще зовут.
Чуть поодаль, в окружении четырех северных эльфов, расположилась Ларисса-Чайка. К ее столику тянулся этакий смущенный ручеек поклонников; каждый робко кашлял, протягивал перо и пергамент и просил расписаться «вот здесь, пожалуйста». Ларисса расписывалась, улыбалась и обещала непременно спеть. Одного из ее спутников — высокого рыжего нордана — это явно нервировало, зато другой, хрупкий, черноволосый и неприметный, искоса поглядывал на все это и ухмылялся, когда думал, что его никто не видит.
В самый разгар празднования за столом аррского конунга обнаружились еще два гостя. К тому моменту почти все волкодлаки отправились танцевать, а эти двое пододвинули поближе бочонок с элем, обнялись по-братски и, размахивая кружками, запели древнюю фьордингскую песню:
Мы стойко бились, —
на трупах врагов
мы — как орлы
на сучьях древесных!
Со славой умрем
сегодня иль завтра. —
никто не избегнет
норн приговора!
Получалось пусть не очень музыкально, зато душевно.
— Это что, Эрик Веллен? — изумленно пробормотал жених.
— Да, кажется, — приглядевшись, ответила невеста. — Помнишь, ты же ему сам приглашение подписывал! Еще Лерикас попросил проконтролировать, чтобы он точно не отвертелся… Как это ты говорил? Он такой скромный, тихий… почти что книжный червь…
— Да уж, — сквозь зубы прошипел жених. — Да уж.
Вдруг лучи
блеснули у Логафьелль,
прянули молнии,
ярко сверкавшие:
девы в шлемах
с просторов небесных
мчались в кольчугах,
обрызганных кровью,
свет излучали
копья валькирий…
Этот куплет Эрик допел в одиночку. Сим, пыхтя, подкатывал к столу новый бочонок на смену опустевшему.
Вечером, когда все певцы, начиная с Эрика и заканчивая Трубадуром, выдохлись и охрипли, неприметный черноволосый нордан тяжело вздохнул и вышел вперед.
— Айлэ и айлэри, воргас и воркас, дамы и господа! — привычно начал он. — Меня зовут Морольт ан Финденгейро. Я рад поздравить друзей нашего дома…
Остальные его слова заглушили восторженные вопли разом протрезвевших морольтоведов и морольтолюбов. Одним движением руки нордан остановил кинувшуюся к нему лавину почитателей.
— Это потом, — несколько свысока сказал он. — А сейчас позвольте мне все-таки спеть. Кайлендаро, арфу!..
Младший нордан скривился, нарисовал в воздухе руну, и перед великим — нет, величайшим! — нет! а-ах! — словом, перед Морольтом ан Финденгейро возникла его арфа.
2
Как известно, все имеет оборотную сторону. Гулять на свадьбе было легко и приятно, но проблемы начались уже через несколько дней.
По возвращении в Академию магистр Марцелл Руфин Назон категорически отказался вести занятия у третьего курса боевого факультета. Объяснять свое возмутительное поведение он отказался, да этого и не требовалось. Именно на третий курс была успешно переведена студентка Ясица, вот уже четвертый день как откликающаяся на фамилию Рихтер.
— Марцелл, возьмите себя в руки, — пытался успокоить несчастного Ирий Буковец. — Вы преподаете этому курсу уже два года, и никаких серьезных проблем! В конце концов, вы опытный преподаватель!
Лесть на бестиолога не подействовала. Он был тверд и непоколебим как скала. Найти же нового магистра за два дня до начала учебного года было не просто трудно — невозможно.
Но Марцелл Руфин Назон боялся.
Студентка Ясица являла собой неприятную, но вполне терпимую ситуацию. С ней можно было примириться и даже как-то сосуществовать. Другое дело — графиня Рихтер, жена декана факультета боевой магии, близкая подруга Аррани Валери и много кого еще! Что с ней прикажете делать? А если она зачет завалит, что тогда?!
— Коллега Назон, вам не о чем беспокоиться, — очень убедительно сказал магистр Зирак. — Вы же знаете, что для Рихтера, — при упоминании страшной фамилии Марцелл вздрогнул, — нет ничего важнее долга. Так что теперь, наоборот, у нас будут дополнительные рычаги воздействия на эту конкретную студентку.
— Это раньше для Эгмонта не было ничего важнее долга! — запальчиво возразил Марцелл. — Вы просто не знаете, что может женщина сделать с человеком! Вы — мужчина, откуда вам знать, что такое женщина!
Парировать Зираку было нечем. Уж кем-кем, а женщиной он точно не был. Магистр Ламмерлэйк переглянулась с магистром Дэнн и ласково, как к тяжелобольному, обратилась к бестиологу:
— Марцелл, вы совершенно правы, коллега Зирак не знает, что такое женщина. Не спорьте, Зирак, это вопрос принципиальный. — Гном, открывший было рот, закрыл его, но на бестиолога смотрел по-прежнему нехорошо. — Зато я это знаю пре-вос-ход-но. И как специалист в данной области смею вас заверить: проблем с Яльгой будет значительно меньше. Больше всего сейчас она будет стараться не подвести мужа, оказаться взрослой и серьезной. Вспомните, дети всегда к третьему курсу становятся взрослее и ответственнее. Как правило, основные шалости заканчиваются к концу четвертого семестра. Вы сталкивались с этим уже не единожды!
Магистр Назон хотел было возразить, что со студенткой Ясицей — тьфу ты, уже Рихтер! — он сталкивается в первый и, хочется верить, в последний раз, но ему этой возможности не дали.
Рука Эльвиры мягко, но настойчиво легла ему на плечо, и Марцелл почему-то промолчал. «Интересно, — мелькнула и исчезла разумная мысль, — как она это делает?»
— И потом, вы упоминали, что вас нервирует привычка Яльги сидеть на лекциях в первом ряду.
Лишенный возможности говорить, бестиолог быстро закивал.
— Тогда вы можете читать лекции в новой аудитории. Помните, она вам так понравилась? А Эгмонт передаст Яльге наше настойчивое пожелание садиться… хм… подальше. Со слухом у нее проблем, кажется, нет, со зрением — тоже, так что этот вариант, я думаю, всех устроит. Правда, Марцелл?
На том и порешили.
3
Мы сидели на заднем ряду большой поточной аудитории. Аудитория была новехонькой, сверкавшей ремонтом недельной давности: от стен до сих пор пахло краской, а от парт — свежим деревом и лаком. Их поверхность все еще оставалась девственно-чистой — ни у кого рука не поднялась испортить ее рисунком или надписью. Хотя чесались-то руки у многих, и у меня в том числе.
Итак, аудитория была поточной, выстроенной в форме амфитеатра. Где-то далеко внизу у большой, во всю стену, доски бегал маленький, но очень деловитый Марцелл Руфин Назон. Иногда он забегал на кафедру, но долго устоять на одном месте не мог. На доске висел цветной плакат, изображавший внутреннее строение виверны. Виверна, с вывернутыми наизнанку внутренностями и совершенно целой головой, смотрела на гадов-студентов такими глазами, что хотелось стукнуть кулаком по парте и выкрикнуть что-то вроде: «Долой опыты на животных!» Даже портреты бестиологических светил, развешанные по стенам, смотрели на плакат с немой укоризной.
