— Яльга, ложись!! — вдруг не своим голосом завопил Генри, и в следующий момент я очутилась под партой. Там было тесно, ибо мгновением раньше туда нырнули все остальные.
Сверху доносился шум битвы и запах гари. Не походило, что у Марцелла заканчиваются силы, наоборот, с каждым мгновением он входил во вкус. В воплях гномика прорезалась боевая тональность.
— Вот интересно, кто ж его так качественно боевой магии учил? — выразил общее мнение Хельги, озабоченно рассматривающий обожженную руку.
Генри хмуро глянул в мою сторону.
— Да мне только один такой известен, — заявил он. — Учитель…
Чувствовалось, что вампир хочет кое-что добавить, но паузу с успехом заполнил гномик, как раз в этот момент очень удачно проносившийся неподалеку.
Народ озадаченно замолчал, проводя несложные вычисления.
— Эй, Яльга, — дернул меня за рукав Яллинг, — это ж сколько тогда твоему мужу лет? Неплохо он сохранился!
— Сколько-сколько… — Я попыталась вспомнить. — По-моему, тридцать пять.
— А он тебе не наврал, а? — Пол дрогнул, с грохотом обрушилась доска. — А то стиль-то… э-э… чувствуется.
— Ну что, Яльга… — Голос Генри прямо-таки сочился ядом. — Теперь у тебя нет сомнений, как этот… гномик называется?! Мятный, значит, конфетно-мармеладный! Лыкоморским же языком написано было: Матный! Как в твоем возрасте можно быть такой наивной?!
Кажется, последнее слово он хотел заменить другим, но в последний момент решил поберечься. И правильно: когда сверху прицельно лупит Марцелл, а снизу добавлю я, мало никому не покажется.
На помощь мне пришел Валентин.
— Ну, Генри, — примирительно сказал он. — Она просто поверить не могла! Добро бы кто еще, а то — дети!
Над партой со свистом пронеслась очередная комета, взорвавшаяся двумя-тремя рядами выше. Сидеть там никто не сидел, потому обошлось без жертв, если не считать того, что шальная искра прожгла Генри дырку на штанах.
— Какие ж это дети?! — злобно возразил он, рассматривая дыру. — Это ж сволочи!
Миролюбивый де Максвилль пожал плечами. Возражений он, похоже, не имел.
Я тоже не ответила, прислушиваясь к обстановке снаружи. Взрывы и раскаты не прекратились, но стали заметно реже, а к запаху гари вдруг добавился тонкий цветочный аромат. Хельги вдруг ткнул пальцем в сторону: в просвете между сиденьем и партой виднелись две стройные ножки в эльфийских чулках и башмачках из василисковой кожи, на высоченных каблуках, выточенных из кости горгульи.
Твердые ногти выбили по крышке парты быструю дробь. Я осмелилась выглянуть наружу.
Магистр Ламмерлэйк щелкнула пальцами, призывая отвергнутую гномиком конфету, зашуршала оберткой — а миг спустя раздался еще один хлопок, и гномик исчез, прерванный на середине особенно заковыристой фразы.
Марцелл Руфин Назон по инерции выпустил еще серию боевых пульсаров, и в аудитории повисла звенящая тишина. Один за другим адепты выбирались из-под парт и осматривали учиненное побоище. Не уцелел ни один портрет, а в воздухе кружились хлопья сажи, которая еще недавно была свежей покраской и побелкой. Единственным уцелевшим наглядным пособием был плакат с виверной, которая все так же кротко и жалобно смотрела в аудиторию.
Я села на покосившуюся скамью. На ней, чудом пережив такую атаку, лежала моя тетрадь и чуть поодаль — несколько подкопченная роза Хельги. По очереди из-под парты вылезли и остальные. Я прижала тетрадь к себе и затосковала. Не далее как вчера я дала Эгмонту честное слово, что на занятиях у Марцелла буду тише воды ниже травы. Кто же поверит, что это не моя вина?
С другой стороны, клочок с вызовом сгорел, эльфы не признаются, ну а в вампирах я вообще была уверена, как в себе самой. Де Максвилль происходит из династии банкиров, а они умеют молчать еще лучше, чем мы все, вместе взятые. И кто теперь дознается?..
— Неплохо, неплохо, — нейтрально сказала Эльвира, и я вздрогнула, лишь потом сообразив, что ее слова относятся не к гномику, а к конфете. Алхимичка задумчиво рассматривала обертку, которую она уже успела свернуть в аккуратный квадратик.
— Адепт Ульгрем… — Хельги, горевавший над розой, быстро поднял голову. — Я настоятельно рекомендовала бы вам впредь не экономить на конфетах и цветах, ибо экономия есть исключительно женская прерогатива.
— Я хотел купить две розы, — брякнул Хельги, не подумав. — Но… денег не хватило!
Близнецы, переглянувшись, тихонько сползли обратно под парту. Алхимичка приподняла бровь:
— О… Тогда уж экономьте.
С этими словами она развернулась на каблуках, легко спустилась вниз, подхватила под руку застывшего сусликом Марцелла, и оба они исчезли самым прозаическим образом — через дверь.
— Дети, мр-рыс дерр гаст… — еще раз повторил Ривендейл. Он нагнулся и поднял с пола крошечный обрывок пергамента, обугленный по краям, но все-таки уцелевший. Я узнала его с первого взгляда, и сердце рухнуло куда-то под плинтус.
— Генри, дай сюда, это улика!..
Вампир, не отвечая, перевернул листок и с выражением зачитал:
— «На прощанье не забудьте поблагодарить гномика, не то он обидится и больше никогда не вернется!» — Он выдержал паузу. — Какой ужас, Яльга, мы же его не поблагодарили!
Я погрозила вампиру кулаком.
— Никогда себе этого не прощу… — выдохнул Эллинг.
Яллинг бережно прижимал к себе тетрадь с подробным конспектом.
— Весьма познавательная лекция, — подытожил Валентин.
До меня только сейчас дошло, что он так и не выключил записывающего заклинания.
Молчал только Хельги. Он страдал над розой — похоже, никак не мог решить, дарить ее или все-таки выбросить.
4
После побоища аудиторию поспешили проветрить, но дым уже успел расползтись по всему этажу. Отовсюду слышалось недовольное покашливание. Я сглотнула, энергично помахала ладонью, разгоняя дым, но это не помогло. В горле вдруг резко запершило.
— Кхм-кхм, — недовольно сказала я. Стало только хуже. — Кгхм-кхм-хм! Мрыс! Кх-х-хм! Ой!..
Объявление о спешном переносе занятий из аудитории № 308 вдруг вспыхнуло и осыпалось сиротливой кучкой пепла.
— Т-твою… э-э… некромантию… — выдавил Валентин де Максвилль, первым сообразивший, что произошло.
Близнецы переглянулись.
— А сокровищница у тебя уже есть? — зачарованно спросил Хельги.
— Кхм, — скромно ответила я.
И выдохнула целое облачко искр.
Омск — Евпатория — Омск
2010–2011
К человеческим звукам, т. е. присущим исключительно человеку (здесь термин употребляется в широком смысле и противопоставляется термину «фэйри», «существо»), фэйриведение традиционно причисляет смех, плач, свист, сонное дыхание и нецензурную брань. Вопрос спорный, ибо иные фэйри могут и смеяться, и плакать, но опыт показал: ученые, принимавшие эту классификацию близко к сердцу, как-то чаще возвращаются из командировок.
Речь идет о традиционном эльфийском суточном круге. Перворожденные делят сутки на день и ночь, совокупно состоящие из восемнадцати часов. На каждое время суток приходится по девять часов, каждый из которых обозначается своей руной, имеет свое имя и ассоциируется со своим животным, растением, камнем и стороной света. Летом и зимой протяженность светового дня различна, и потому ночные и дневные часы отличаются друг от друга. Эльфийская система не используется за пределами их государств, но широко известна в поэзии и развлекательной литературе.
«Вот отравить — это да, бывало…» (Ностальгическая пометка за авторством Э. Ламмерлэйк.)
Ардконунгэ («Владыка Знания» на греакоре) — прозвище Седрика дель Ардена, конунга Арры.
У кого кровь холодная, тот не ром.
Ромский костер всем бездомным светит.
В классической литературе Востока — сборник стихов одного поэта, расположенных строго по жанрам и в алфавитном порядке рифм по последним буквам рифмуемых слов. («Лыкоморское литературоведение», из фондов магистра Зирака.)
В даркуцких краях рассказывают, будто самый первый князь Леснивецкий сумел объегорить черта.
Да, спасибо (эльфар.).
Не стоит благодарности, госпожа (этикетная формула, элъфар.).
Яльга имеет в виду бессмертные строки Морольта ан Финденгейро: «Звезды сгорают, и рушатся глыбы базальта», традиционно толкуемые морольтоведами как описание первой телепортационной катастрофы.
