– Ты был уверен?! Ты был уверен?!! Ты! Был! Уверен! – проревел Клавдий, схватив карлика за грудки и бешено тряся.
– Тогда скажи, умник, откуда взялось на нашу голову это проклятое зелье?! Куда пропали наши заемные письма на шестьдесят тысяч монет?! Почему вся стража магистрата стоит на ушах, разыскивая меня и моих людей? Куда исчезли камешки? Что я буду объяснять друзьям? Где эта твоя треклятая баба, в конце концов?! Я хочу посмотреть, какого цвета у нее кровь!
В диком бешенстве атаман брызгал слюной и закатывал глаза.
Несчастный Захес болтался в могучей длани бандита, как ярмарочный паяц.
Встряхнув его последний раз, Драко швырнул хозяина на пол. Захес тонко пискнул, закатив глаза.
Бандит в ответ разразился длиннейшей тирадой. Причем в конце оной Орландина была вынуждена признать, что ее не столь уж малые познания в искусстве обругать ближнего не идут даже в самое жалкое сравнение с умением Клавдия Пизона. Она даже постаралась запомнить кое-какие особо смачные перлы.
Но то, что произошло дальше, напрочь отбило все игривые мысли.
С минуту постояв и напряженно подумав о чем-то (так, что морщины на рассеченном лбу собрались чуть не в гармошку), Драко наклонился над беспомощно валяющимся Захесом, присел на корточки.
– Извини, сморчок, – как бы извиняясь пробормотал он. – Работать с тобой было легко, да ведь какие дела творятся…
А затем одной рукой зажал карлику нос, а второй – прихлопнул рот, одновременно придавливая несчастному грудь коленом. Коротышка пытался высвободиться, мычал, порывался что-то сказать, может, даже выдать Орландину. Но Пизон был непреклонен, и уже через полторы минуты старый мошенник затих. Выждав еще какое-то время, душегуб встал, отряхнул руки. Орландина стояла за дверью ни жива ни мертва. Только сейчас девушка по-настоящему осознала, насколько скверна ситуация, в которой она оказалась. И, кажется, дело куда серьезнее, чем просто торговля проклятым зельем.
Пнув напоследок еще теплый труп, бандит вышел из конторы, не забыв повесить на дверь табличку «Хозяин будет завтра».
Из своего убежища Орландина хорошо видела, как Драко и его громилы садятся на коней… Но лишь минут через десять после их ухода она отважилась выбраться из тайника. Зачем-то пощупала сонную артерию Малыша Захеса, хотя о Клавдии Пизоне было известно, что «мокрые дела» он всегда доводит до конца. Сняла с пояса коротышки кошелек – довольно тощий (говорили, что свои доходы карлик тратил на смазливых мальчиков). Осторожно ступая и старясь не скрипнуть половицей, заглянула в ящики конторки, но ничего ценного там не нашлось.
И точно так же, бесшумно, выскользнула на задний двор конторы, куда на свое несчастье вошла этим утром.
Еще через четверть часа она перебралась через стену Слободки у заброшенных казарм, где выросла приличная свалка мусора, так что перепрыгнуть на гребень стены было нетрудно. Перед ней лежал огромный Серапис, в котором Орландине было решительно некуда идти.
* * *
– …Вот, можете пересчитать, – смуглая волосатая рука вывернула объемистый кошель на стол. – Тут пятьдесят полновесных ауреусов новой чеканки.
– Ух ты!! – Одноглазый громила в засаленных лохмотьях восхищенно впился взором в высившийся на грязном, изрезанном столе золотой холмик.
Трое его подчиненных: квадратный бритоголовый тевтонец, рыжий вихрастый бритт и субтильный смуглый юноша-сицилиец – дружно приоткрыли рты, вполне разделяя чувства главаря.
Дело происходило в отдельном «кабинете» третьеразрядного кабака на окраине знаменитой далеко за стенами Сераписа Нахаловки. Тусклый свет масляной лампы скрадывал убогость обстановки, впрочем, центурион Газдрубал давно научился не обращать внимания на подобные мелочи.
Широкое ложе, застланное старой циновкой (на нем сейчас сидели двое помощников одноглазого), старый покосившийся стол, два табурета, нехитрая снедь на столе. Кабинет этот обычно служил для гостей, желающих уединиться на полчасика со служанкой или третьеразрядной размалеванной гетерой.
Лучшего места для обсуждения щекотливых вопросов не придумаешь!
– Эта, господин хороший, я че грю, – подобострастно осведомился Одноглазый. – Девку оприходовать-то можно перед тем, как того?…
Газдрубал уставился на него с некоторым недоумением:
– Да конечно, ради Аписа! Хоть перед тем, хоть после того. – Центурион усмехнулся своей особой усмешкой, от которой у старого головореза порскнули по спине мурашки. – Это все на твое усмотрение, мастер… Ей-то уж все равно будет.
– Дык, ведь по-всякому бывает, господин хороший, – словно оправдываясь, пробормотал Одноглазый. – Вот, помню, в Арелате папашка один дочурку нам заказал. Отравить его вместе с братцем затеяли. Так он велел, чтобы не трогали, мол, пусть ее честь девичья да дворянская при ней останется. Заплатил особо даже.
Центурион поглядел на оборванца с тем самым выражением лица, которому учился много лет. И с удовольствием отметил, что бандиту стало как-то неуютно.
– А, к примеру, если желаете, чтобы она помучилась там перед смертью или, напротив, по-тихому отошла, то мы это с полным старанием, – вновь забормотал он, и его слова прозвучали как-то жалко и заискивающе.
– Говорю же, на твое усмотрение. Мне главное, чтобы сверток был доставлен в целости и сохранности. А девица что, девица – это ваши проблемы. Но чтоб потом тело разделали и по частям сбросили в клоаку. А то знаю я вас – зароете на помойке, а мне потом вас от виселицы отмазывать…
– Лады, достойный, – закивал атаман наемных убийц. – Это как водится, разве ж мы вас подводили когда? Так что, робяты, сегодня у нас перед работой развлечение, – обернулся он к своим подельникам. – Сперва я буду. Затем вы позабавитесь малешко, только недолго, а потом прирежем так, чтобы больно не было. Чтобы даже не почуяла ниче, – подчеркнул Одноглазый.
Он был по-своему незлым человеком и сколько помнил себя, убивал как хищник – исключительно ради того, чтобы насытиться.
– Тебе говорю, Боров, – пнул он квадратного. – В прошлый раз того мальчонку душил чуть ли не полдня.
– Угу, а перед этим еще своей дубиной помучил, так что предстал он, бедненький, перед Подземным царем совсем обесчещенный! – хихикнул рыжий.
– Ладно, уважаемые. – Газдрубал поднялся. – Ну, выпьем. – Он осушил свою чашу: – Ваше здоровье.
Довольные бандиты последовали его примеру.
– И напоминаю: сунете носы не в свое дело – это я о свертке – останетесь безносыми.
Уже когда грязный кабачок остался далеко позади, центурион позволил себе удовлетворенно рассмеяться.
Итак, эта монашка, как и пожелала благородная Кезия, вскоре покинет сей мир и попадет прямиком в чертоги своего Бога. Так что в каком-то смысле он оказывает ей услугу.
А уже следующим утром все четверо бандитов будут мертвы: отравленное вино сделает свое дело. Кому из них пришло бы в голову следить за левой рукой благодетеля, когда правая высыпала перед ними груду золотых ауреусов? И уж подавно не этим жалким дилетантам в благородном искусстве отнятия жизни заметить, как большой палец центуриона чуть сдвинул камень перстня в момент, когда Газдрубалова рука задержалась над кувшином…
Жалко, что нельзя будет забрать монеты, но в конце концов это ж не его, а Кезии деньги. Да, сегодня он провернул блестящую интригу! Во-первых, ведь именно он был ответственным за переброску «товара», а эта девица, оказавшись не в тех руках, может сказать что-нибудь такое, что сильно повредит репутации центуриона. Да и вообще, при разбирательстве его наверняка вспомнят. А ему это надо?
Во-вторых, с исчезновением девчонки у вождей заговора наверняка лопнет терпение (два провала подряд!) и его шеф, Марциан Капелла, окончательно утратит доверие. А это значит, что вскоре место начальника тайной полиции Сераписа освободится. И кому ж его занять, как не ему, верному слуге отечества Газдрубалу?
А начальник тайной полиции одного из богатейших городов Империи – это не только почет и высокое жалованье. Это еще и, хе-хе, возможность немало заработать на тайнах сильных мира сего!
И кроме того…
Ведь наверняка в Империи скоро произойдут большие перемены, и новым владыкам потребуются доверенные люди. Чем плоха, к примеру сказать, должность префекта Александрии? Или проконсула какой-нибудь богатой и крупной провинции?
* * *
Орландина чувствовала себя хуже некуда. Нет, физически было вполне ничего, но вот в душе… Она не знала, что ей делать, не знала совершенно.
Вернее, выход был. И даже снова два, как и перед ее недавним визитом к Захесу.
Первый – все-таки пойти в Совет центурионов, как сначала и думала, и обо всем рассказать, положившись на разум командиров и милость судей. Она не знала, входит ли торговля проклятым зельем в перечень тех самых «особо тяжких» злодеяний, которые не подлежат суду легиона. И выяснять это на своем примере очень не хотела. Кроме того, чувствовала, что время упущено.
