Ах, — Дмитрий чуть по собственному лбу с силой не ударил ладонью. Вчера они после возвращения на пароход были приглашены хозяйкой Дашей на хороший праздничный ужин. С водкой, разумеется, а как же в первой четверти XVIII века бывает? Потом жена незаметно ушла, понимая, что она пьяным не приятель, а будет еще указывать, так царь тебе собственноручно по лбу стукнет, а все равно, будешь кланяться и благодарить. Царь!
После ее ухода у них у обоих при поддержке водки крыша и поехала. Особенно у Дмитрия, который в пьяном виде посчитал, что он уже в XXI веке в своей компании. А уж как стебается там Саша, лучше не вспоминать.
Царь Петр Алексеевич, наверняка бы, обвинил собутыльника в опорачивании его царского величества, а там «слово и дело», дыба в Преображенском приказе, педагогические речи под пытками, как надо говорить с самодержавцем. Он бы и в XXIвеке припомнил все тезисы Макаренко, если бы одновременно ему ребра выламывали раскаленными щипцами.
Или, в лучшем случае, двинул бы в морду своим кулаком. А у него руки, как грабли, такие же большие и тяжелые, синяком бы не отделался!
Хорошо, Петр вчера тоже был пьян не меньше и вспоминает события только отрывками, больше мечтая о вчерашнем собутыльнике, с которым можно поправить здоровье. Водка в это число мечтаний не входит. Вон она, стоит в графине, пей, не хочу! А вот одному не залазит! Таков уж русский менталитет в первой четверти XVIII века.
С другой стороны, какой почет, царь с тобой пить хочет! Ну и что, если ему просто хочется выпить, а ты попался. Нет, он уже знает, Петр Алексеевич с кем попало не пьет. Будь ты простой слуга, а не светлейший князь, так и бы сидел, мучался, но до графина с водкой не дотронулся. А так, что же теперь, пей и радуйся!
Дмитрий благодарно поклонился, показывая, что оценивает оказанную честь, и быстро разлил по стаканчикам водку. Запахло спиртным, не той, нефтяной водкой, которая, как не чисти, а все отдается ацетоном. А сравнительно мягкой, ржаной.
Слегка чокнулись.
— Свое здоровье, государь, — вежливо отметил свой тост попаданец Дмитрий, ныне породистый князь Хилков, рюрикович в котором-то поколении.
— И тебе не хворать, — не остался в долгу Петр, пожелал: — дай бог, не последняя. Пусть заходит!
Выпили. Водка, пусть и хлебная, мягкая, сначала вошла в глотку колом. Но Дмитрий опытно сдержал рвотный позыв. Водка прошла в желудок, там жарко взорвалась, сразу появился пот. Но явно полегчало. Теперь можно и поесть. Завтрак все-таки, а не просто пьянка.
Поманил оду из двух служанок, которые тут специально сидели, ждали, когда господа еще придут, чтобы прислужить. Сказал ей, чтобы дала перловую кашу.
Все-таки, перловая — хорошая каша, особенно с настоящей тушенкой. Сосредоточенно заработал ложкой, заедая ржаным ломтями. Царь тоже не стал миндальничать, ворчливое недоедание сразу исчезло, как и не бывало.
Почти доели, ложки заскребли по дну, собирая последнюю горсть каши.
— Давай еще по одной! — толи приказал, толи предложил царь. Нет, скажем, он приказал. А Дмитрий просто выполнил распоряжение свыше. Плеснул в их стаканчики Петру — побольше, как гостю и царю. Себе немного поменьше, все же хозяин и только князь.
Не вышло. Петр сразу смекнул, что его дурят. А если Дмитрий так с нами, то и мы с будет ним.
— Себе долей! — уже точно приказал он, — и себя больше не позорь, ты ведь со шпагой шел под огнем врага на шведов!
— Смею ли я пить с тобой наравне, государь, — попытался он еще раз, но получилось так жалко, что Петр ничего не сказал, просто сам налил в стакан князю Дмитрию, после строго спросил, как тост:
— Ты меня уважаешь? Так пей, а не болтай!
«Ахм! — развеселился Дмитрий, — почти ведь по классике, только у Петра бороды нет принципиально. А так весело, абалдеть!»
Он так же молча поднял стаканчик. Царь заведомо налил ему больше водки, но с этим лучше не надо спорить. Все одно выйдешь дураком. Вместо этого он просто вылил в себя.
Петр слегка удивился такой торопыжести, но повторил жест хозяина. А после этого на палубу вышла Даша. Она слегка поискала взглядом, не найдя ни стола, ни мужа с царем Петром. Потом увидела в строенную в палубу каюту.
Кивнув себе, мол, согласна, в каюте теплее и не так сыро, вошла к ним. Завтрак все-таки, а она хоть и опоздала, но княгиня и красивая женщина.
Ее настроение, впрочем, немного упало, когда она увидела, что они уже не слегка, а прилично оба подвыпившие (сказывались вчерашние дрожжи). Нет, только не надо придумывать, она вообще не за трезвость. В средневековье вообще, и в XVIII век в частности, питие спиртных напитков не относилось к негативным поступкам, если оно не предусматривало алкоголизм.
Да и потом, женщина в это время была четко на втором плане, где-то примерно между строевым конем и любимой охотничьим псом. Это царь Петр Алексеевич стремился поднять женский пол в российской жизни, да в семье Хилковых, конкретно отец князь Александр Никитович и теперь вот муж князь Дмитрий Александрович, баловали свою единственную женщину.
Вот поэтому, хотя взгляды молодой женщины метали страшные молнии, голос ее был обманчиво ласков. Более того, она мягко ласкала его шею, хотя и целомудренно не опускалась низко.
Ее доброта и приветливая никого не обманывали. Девушки — служанки были очень похожи на маленьких мышек, вдруг обнаруженных грозной кошкой. Та была пока сыта и больше занималась котом, но взгляды искоса заставляли думать, что это временно и лучше бы мышкам тихо и молча ждать, и надеется на еще пару минут тишины.
Даже мужчины, хоть и были под воздействием водки и на свое высокое положение в обществе и государстве, как-то притихли. А потом царь Петр Алексеевич, этот грозный и гневливый государь, который, не колеблясь, пускал в ход массовые казни, пытки и избиения против несогласных, вдруг… просто удрал.
Он не понимал, что ему делать против женщины, княгини и жены своего одним из преданных и работящих близких поданных. Не знал, что делать, а потому решил, что дело табак и не пойти ли покурить на свежем воздухе.
Конечно, на пароходе, идущим полным ходом по реке, прятаться, в общем-то, негде и уйти окажется трудновато, но все же корабль был немаленьким и укромные места находились. Даже на палубе среди помещений и различных корабельных грузов. Чем царь и воспользовался, трус.
Сам Дмитрий был пригвожден теплыми и ласковыми, гм, руками. Поэтому он по-прежнему сидел за столом. У него было как-то двойное настроение — хотелось и удрать подальше и сидеть дальше. Ведь, что ему может сделать милая жена — отругать и ошельмовать, слегка побить? Он мужчина!
А она женщина, — ехидно подтвердил внутренний голос, — твоя вторая половинка в семье. И эта половинка, смею сказать, может тебе как-нибудь стукнуть. Не очень больно, но ощутимо.
— Ну-ка, проныры, марш в свою каюту и сидите там до обеда тихо, — так холодно и тяжело приказала его супруга, что Дмитрию самому захотелось спрятаться где-то под медвежьим одеялом. Впрочем с мужем она поговорила ласковее: — дорогой, я не хочу вмешиваться в свои заботы, но мне кажется, что ты стал чрезмерно общаться с зеленым змием. Так у тебе совсем не будет времени для нашего хозяйства и… для меня.
Она так мягко и чарующе посмотрела на него, что давняя любовь вновь поднялась у нашего попаданца. Дмитрий в миг схватил ее в объятья, посадил к себе на колени и принялся заниматься поцелуйным обрядом.
Даша совсем не сопротивлялась. Все же она его жена перед Господом Богом, и… ей самой это очень нравилось. Только иногда она морщилась, как понимал Дмитрий, от острого запаха водки. А чего ж, ему и самому он не нравился трезвому.
— Милая, — между поцелуями заговорил он, — мне тоже не нравятся пьяницы и я не хочу становиться одним из них. Но ведь царь Петр Алексеевич приказывает.
Даша требовательно прижала палец к его губам, внимательно посмотрела в лицо мужа. Это был убедительный довод, и она ничего не могла сказать против. Царь мог быть добр, а мог быть злым, и с этим ничего нельзя было сделать.
