— Кто здесь?
Направленный на меня взгляд стал еще тяжелее. Даже показалось, что темнота в дальнем углу комнатки зашевелилась. А вместе с ней уже в который раз за последнее время зашевелились волосы на моей голове! И не по себе стало. Очень-очень.
Тем не менее, уходить я не спешила. Вместо такого вполне логичного действия, которое поддерживало чувство самосохранения, почему-то продолжала стоять на месте и пристально всматриваться в темноту. Мне могло и казаться, но в какой-то момент я поймала себя на том, что различаю высокий тонкий силуэт, забившийся в дальний угол.
А еще через некоторое время мне пришлось узнать одну простую истину: если долгое время всматриваться в темноту, она может с тобой заговорить!
— Ты что, видишь меня? — прошелестел незнакомый голос.
И вот тут я была как никогда близка к безотлагательному бегству! Но все-таки не сбежала. Потому что пора уже привыкнуть и к духам, и ко всякого рода странностям. И вообще, вдруг окажется, что этот жмущийся в уголке дух тоже очень колоритный и идеально подойдет для моей серии забавных персонажей?
«Чокнутая», — припечатал меня здравый смысл, которому очень хотелось как можно скорее покинуть подсобку.
«Творческая», — мысленно поправила я.
И ответила на озвученный ранее вопрос:
— Не очень отчетливо, если честно. Но да, кажется, вижу.
— Ты не можешь меня видеть, — шелестящий женский голосок прозвучал изумленно и несчастно. — Мое присутствие можно только чувствовать!
Или посочувствовать, поскольку теперь я видела этого духа во всех подробностях. Передо мной стояла высокая худощавая девушка с бледной кожей, очень длинными светлыми волосами и одетая в белую бесформенную сорочку.
— Ну уж прости, я почему-то вижу, — ответила я и, посчитав, что дух, с которым приходится иметь дело, довольно безобидный, представилась: — Юля.
Бесцветные, светящиеся в темноте глаза отразили полнейшее неверие. Нет, ну можно подумать, это она здесь духа увидела!
— У тебя есть имя? — спросила я, почему-то не в силах прекратить этот странный разговор.
Девушка вздрогнула, помялась, переступая с одной босой ноги на другую, и, наконец, ответила:
— Меня называют Наблюдательницей.
— Почему? — снова задала вопрос я, хотя об ответе уже догадывалась.
— Потому что я наблюдаю, — вздохнула она, не отрывая от меня светящихся глаз. — Из темноты, где всегда живу. Прихожу в дома, где не горит свет, пробираюсь в комнаты, прячусь в ванных и на чердаках, наблюдаю… за людьми наблюдаю. Меня никогда не замечают. Только чувствуют иногда — чаще всего дети. Но если чувствуют — всегда пугаются и убегают.
Ее голос звучал очень тихо, похожий на легкий бумажный шелест:
— А ты не хочешь убежать?
Если сперва мне действительно этого хотелось, то теперь такое желание исчезло. Уж очень замученной и несчастной Наблюдательница выглядела. Похоже, она и сама была ужасно перепугана!
— Одиноко тебе, наверное, — искренне посочувствовала я. — Если ты существуешь только в темноте, получается, никогда не видела ни солнца, ни света, ни ясных дней?
Дух обреченно кивнул, и я преисполнилась к нему еще большей жалостью. Правда же бедняга…
— А если я включу свет, ты исчезнешь?
Снова кивок и дополнение:
— Но если пожелаю, появлюсь здесь снова.
В коридоре послышались шаги, от которых вздрогнула и я, и Наблюдательница, а затем дверь открылась, и в нее вошла Аня. Заметив меня, она улыбнулась, достала с полки какое-то моющее средство и попутно спросила:
— Мне показалось, или ты с кем-то разговаривала?
Я перевела удивленный взгляд на Наблюдательницу, а та лишь развела руками, как бы подтверждая: «я же говорила».
Уже немного позже, когда я, прихватив скетчбук, карандаши и кружку мятного чая, направлялась в сад, у меня назрел крайне занимательный вопрос. Если Наблюдательницу в самом деле никто не видит — даже Аня, будучи ведьмой, и Алена, являясь медиумом, — то с какой такой стати ее вижу я? И вообще, стоило давно задать себе вопрос, озвученный Германом: а как, собственно, я в принципе вижу всех этих духов? Помнится, Кирилл говорил что-то о Великом, который услышал мою просьбу о работе и направил в Большой Дом. Так может, меня помимо исполнения желания еще и необходимым бонусом наградили?
Пока я возилась, болтая со всякими там обитающими в темноте духами, и забирала у Вилли свой чай, на улице пошел дождь. Стоило мне переступить порог черного входа, как в лицо дыхнул запах свежести и влажной земли. Но меня это не остановило и, быстренько добежав до стоящей неподалеку деревянной беседки, я расположилась в ней.
Отсюда, с заднего двора, Большой Дом выглядел почти так же, как со стороны городской улицы. С тем лишь исключением, что казался совершенно новым. Если включить фантазию, можно было даже представить, что таким он и был более века назад — когда его только построили. Точнее, не он сам, а возведенное людьми здание, параллельно с которым он существовал.
Воспроизводя на бумаге отпечатавшийся в памяти портрет Котика, я впервые по-настоящему размышляла над тем, в каком месте оказалась. Ведь наверняка не только у Большого Дома, но и у этого дореволюционного строения была своя история. Интересно, что здесь раньше находилось? В моем понимании, это здание больше всего походило на усадьбу.
Закончив портрет Котика, я перешла к Наблюдательнице. Стилизовать ее не составило никакого труда, а вот с выражением лица пришлось повозиться. Мне хотелось передать одновременно испуг, грусть и чувство одиночества, но каждый раз получалось что-то не то. Когда я испортила три листка, то, как это обычно бывало, решила переключиться на что-то другое. За прошедшие дни я успела сделать наброски очень многих и теперь превращала их в настоящие иллюстрации. Время близилось к вечеру, и дождь постепенно прекращался. Кружка чая давно опустела, стало немного прохладно. И все же находиться в саду было очень приятно. Пожалуй, здешняя атмосфера могла смело соперничать с той, что присутствовала в моем сегодняшнем сне. А запахи! Боже, как же головокружительно пахли влажные от дождя цветы!
Как-то незаметно для самой себя я завершила почти все иллюстрации, которые планировала. Осталась всего пара персонажей, но их я надеялась закончить перед сном. Наверное, стоило на этом остановиться, но внезапно во мне проснулось какое-то странное желание изобразить еще парочку духов. Я успела подумать, что, должно быть, совсем спятила, прежде чем принялась старательно выводить на бумаге… безликих.
До сих пор, как только я вспоминала это подвижное желе, меня пронзала дрожь. Как-то мне доводилось слышать о такой методике в психологии: если что-то тебя пугает, нужно представить это «что-то» в забавном виде. Вот я и превращала жутких духов в пусть и сердитых, но вполне милых чудиков.
Я даже весело фыркнула, когда вышедший из-под моих пальцев безликий оказался и вправду смешным. Он топал желейной ножкой, хмурил брови и походил этим на непослушного, капризничающего ребенка.
Внезапно к ритмичному стуку капель добавился звук шагов. Обернувшись, я увидела направляющуюся ко мне Алену, которая несла поднос. При ее приближении оказалось, что на нем пыхтел чайничек с горячим чаем, а рядом мостилась вазочка со свежеиспеченным Вилли печеньем.
— Ты как Анька, честное слово! — укорила напарница, поставив на стол в беседке эту аппетитную красоту. — Что та с учебниками спит, что ты со своими блокнотами! О! — без перехода восторженно кивнула она на иллюстрацию. — Это что, Котик?!
Если вкратце рассказать о том, что происходило в следующие минут пять — так меня еще не хвалили! Как выяснилось, сама Алена рисовала как курица лапой (это дословно с ее же слов), поэтому буквально преклонялась перед художественными талантами других. От ее похвал я покраснела как… как Котик, когда я передавала ему журнал!
— А это что, подкроватные? — зашлась она хохотом, когда увидела их ростовые портреты. — Ой, не могу… Юль, это же потрясающе! Честное слово, потрясающе!
