Одновременно с генетическими успехами был достигнут замечательный прорыв в овладении материей. У нее было зафиксировано наличие психического поля; вскоре разработали и способы воздействия на него. Подтвердились догадки древних мистиков о семеричном строении Вселенной, иначе говоря, музыкальной основе всех физических явлений; новым содержанием наполнились архаичные обряды. Как оказалось, природа необычайно восприимчива к языку музыки и танцев, поэтому, проявив достаточное умение, т. е. ловко станцевав и приняв соответствующие позы под комбинацию мелодий, можно было теоретически добиться материализации любых предметов с заданными свойствами. Естественно, поначалу, когда применялся метод проб и ошибок, случались досадные казусы, а временами даже крупные аварии: особенно памятным было затопление 11 000 квадратных миль североамериканских территорий токсичной фиолетовой жидкостью в результате неудачной попытки инженеров «Кока-колы» вытанцевать опытную партию напитка. Впоследствии удалось расшифровать код древних танцев (особенно пригодились сведения о шаманизме и брейк-дансе) и привязать его к мелодическим фигурам, что дало возможность получать вполне прогнозируемые результаты. Но составить конкуренцию традиционному производству пси-технологии пока не могли по той причине, что возбуждение материи, необходимое для ее последующей психической обработки, достигалось очень тяжело. Ученые наконец-то поняли те трудности, с которыми в свое время сталкивались алхимики и оккультисты, не говоря уже о ведьмах и колдунах. Перевод материи из пассивного состояния в активное, восприимчивое, требовал фокусировки значительных энергий на малых площадях. Только немногим, особо одаренным пси-техникам удавалось «с нуля» расшевелить природу и вытанцевать нечто осязаемое и практичное.
Тогда — по аналогии с системами связи — было решено создать планетарную сетку психостанций, которые постоянно поддерживали бы материю в «подогретом» психическом режиме, облегчая таким образом созидательные задачи множеству техников и инженеров. После нескольких лет напряженных усилий цель была достигнута: психика Земли перешла в возбужденное состояние и стала быстро реагировать на научно разработанные комбинации пассов и па. Теперь технические учебные заведения вместо того, чтобы внедрять в студентов понятия точных наук, полностью переключились на преподавание музыки, хореографии, теософии, акробатики, контрапункта и тому подобного. От нового поколения инженеров-хореоматиков уже не требовалось знания, как устроен тот или иной механизм. Они могли создать любой предмет, построить дом или преобразовать участок территории, лишь исполняя необходимый танец — точно подобрав музыку и следя за аккуратностью движений. В скором времени планета оказалась перегруженной всевозможными благами; наступил золотой (как обычно, кратковременный) век цивилизации.
Правда, уже никто не мог сказать, что находится внутри у этих разнообразных чудодейственных устройств, — всякий вытанцованный предмет являл собою некий монолит, не подлежащий разборке. Да и психосфера Земли оказалась не везде равномерной: каждому инженеру вместе с дипломом вручалась карта зон нервных расстройств (Terra schizophrenica), где вытанцовка могла привести к непредвиденным результатам. Военные катаклизмы, потрясшие впоследствии планету, нанесли непоправимый ущерб ее душевному здоровью, и к началу XXV века аномальные психические участки стали преобладать на земной поверхности. Земля, проще говоря, сошла с ума. На помешанных территориях творились всевозможные чудеса, жизнь здесь утратила всякую предсказуемость. Демонтировать же психостанции с целью возвращения планеты в уравновешенное состояние было невозможно: помимо контроля за модулями, поддерживавшими жизнедеятельность человеческого организма, люпусы обеспечивали работоспособность глобальной системы холовидения. Это и стало одной из причин массового переезда на спутники Юпитера и другие планеты, где колонисты с учетом ошибок прошлого намеревались создать более благоприятную психосреду. У них, впрочем, ничего не получилось.
* * *
Густав Эшер погрузился в кресло и утвердительно ответил на вопрос люпуса, предложившего запустить фильм. Собственно, фильмом в традиционном понимании назвать зрелище, показываемое холовизором, было трудно. Густав мог на свое усмотрение выбрать степень личной интеграции в разворачивавшемся представлении: а) смотреть кино с расстояния (старый, классический вариант, только для эксцентричных любителей архаики); б) окружить себя персонажами с максимальным эффектом присутствия (предпочиталось подавляющим большинством зрителей); в) проецировать фильм внутрь сознания (это предполагало полное отключение от окружающего мира и набирало все большую популярность у эскейпистски настроенных жителей Кантабиле); г) выбрав себе любую роль в фильме, попытаться изменить сюжет своим личным участием (для поклонников игр). Тем, кто предпочитал окунуться внутрь фильмов, люпус давал возможность выбрать градацию интенсивности: от полного отсутствия физических ощущений до их сверхреальной насыщенности. На заре холовидения отдельные личности с суицидальными или мазохистскими наклонностями были склонны злоупотреблять этой функцией, что приводило к перегрузкам биопунктов. В некоторых домах за неделю накапливалось до полусотни идентичных трупов, особенно при показе фильмов ужасов. В конце концов, пришлось установить ограничения: холовизор мог доставить мучения, но никогда не привел бы к гибели зрителей. А с уничтожением биопунктов была устранена и возможность членовредительства, — для энтузиастов экстремальных зрелищ оставили лишь болевые ощущения.
Для того, чтобы развеять неприятный осадок, оставшийся от встречи с глазастым валуном, Густав избрал более насыщенный второй вариант просмотра (обычно он предпочитал первый) и тут же оказался на балу у короля Людовика, где царило смятение, вызванное появлением в Версале огромного тиранозавра. Омерзительное животное уже успело поглотить несколько фрейлин и закусывало императрицей, не обращая никакого внимания на трех мушкетеров, царапавших шпагами его ляжку. Торчавшие из пасти ящера ноги в обрамлении вороха юбок придавали тиранозавру вид поэта, жующего цветочек на пленэре. В самый эффектный момент, когда над Густавом уже была занесена трехмерная пасть зверя, а вся гостиная сотрясалась от оглушительного рыка, показ прервался рекламой.
Иногда Эшер задумывался над тем, что представляла бы собой жизнь современного ему человека без холовидения. Соседи Густава погружались в «холовешку» полностью, отвлекаясь лишь на сон, еду и некоторые неизбежные светские ритуалы. Бесконечное разнообразие зрелищ обеспечивалось тем, что программы последние лет сто пятьдесят произвольно генерировались люпусами. Студий холовидения как таковых вообще не существовало, — образы, возникавшие перед зрителями, были результатом деятельности вытанцованных в свое время хитрых устройств с непонятной начинкой, встроенных в люпусы и умевших на лету сочинять и демонстрировать нордерн, генетическую комедию или макабр в гренландском духе, устраивать развлекательные лотереи со смертельным (для участников — не зрителей) исходом, музыкально-хозяйственные викторины и пр. Любая программа повторялась только в том случае, если ее смотрело минимум пять тысяч зрителей. Это означало, что Густав Эшер был обречен на новинки, поскольку население земного шара, по общему мнению, едва ли превышало триста человек. Для оставшихся людей холовизор был и единственным кормильцем: по показываемым люпусом каталогам на дом доставлялись еда и все необходимые предметы, вернее, синтезировались на расположенных в каждой комнате холовизионных столиках.
Воспользовавшись перерывом, Густав обратился к холовизору и приказал материализовать на столике «Историю пятой мировой войны» Уильяма Хогарта. Через несколько секунд появился заказ. Неудобной особенностью холовидения, которую наверняка уже никто не смог бы исправить, было то, что все присылаемые вещи оказывались недолговечны, рассыпаясь спустя несколько часов, — очевидно, оставшийся в Кантабиле люпус после разрушения сети не мог поддерживать все требуемые параметры психосферы. Густав ежевечерне, третью неделю подряд, запрашивал одно и то же издание. Всякий раз оставляя его на своем ночном столике, он к утру обнаруживал лишь слой зеленоватой пыли, который вскоре ликвидировался системой уборки. По этой же причине дома у него не было запасов продовольствия — Густав съедал все сразу после появления трапезы на кухонном столике. Продукты идеально соответствовали обмену веществ нового человека: моча была неизменно бирюзового цвета, а фекалии напоминали горсть жемчуга, источая мускусный аромат. Вещи в жилище Густава, включая одежду, были по крайней мере сорокалетней давности, полученные на дом еще до того, как в психосфере начались хронические неполадки.
